- Ваше любимое, сударь, - отвечал Планше, - доброе старое анжуйское
винцо, которое раз чуть не отправило нас на тот свет.
- Ах, - сказал ДаАртаньян с печальной улыбкой, - ах, добрый мой План-
ше! Придется ли мне еще когданибудь пить хорошее вино?
- Послушайте, - заговорил Планше, бледнея и с нечеловеческим усилием
превозмогая дрожь, - послушайте, я был солдатом, значит, я храбр. Не
мучьте меня, любезный господин ДаАртаньян: наши деньги погибли, не так
ли?
ДаАртаньян помолчал несколько секунд, которые показались бедному
Планше целым веком, хотя за это время он успел только повернуться на
стуле.
- А если б и так, - сказал ДаАртаньян, медленно кивая головою, - то
что сказал бы ты мне, друг мой?
Планше из бледного стал желтым. Казалось, он проглотил язык; шея у
него налилась кровью, глаза покраснели.
- Двадцать тысяч ливров! - прошептал он. - Всетаки двадцать тысяч!
ДаАртаньян уронил голову, вытянул ноги, опустил руки: он походил на
статую безнадежности. Планше испустил вздох из самой глубины души.
- Хорошо, - сказал он, - я все понимаю. Будем мужественны. Все конче-
но, не так ли? Слава богу, что вы спасли свою жизнь.
- Разумеется, жизнь кое-что значит, но все-таки я совсем разорен.
- Черт возьми, - вскричал Планше. - Если даже и разорены, то не надо
отчаиваться. Вы вступите в товарищество со мною, мы станем торговать
вместе и делить барыши, а когда не станет барышей, разделим миндаль,
изюм и чернослив и съедим вместе последний кусочек голландского сыру.
ДаАртаньян не мог дольше скрывать правду.
- Черт возьми! - воскликнул он почти со слезами. - Ты молодчина,
Планше! Но скажи, ты не притворялся? Ты не видел там, на улице, под на-
весом, лошадь с мешками?
- Какую лошадь? С какими мешками? - спросил Планше, сердце которого
сжалось при мысли, что д'Артаньян сошел с ума.
- Черт возьми! С английскими мешками! - сказал ДаАртаньян, сияя от
восторга.
- Боже мой! - прошептал Планше, заметив радостный блеск в глазах сво-
его товарища.
- Глупец! - вскричал ДаАртаньян. - Ты думаешь, что я помешался. Черт
возьми! Никогда еще голова моя не была такой ясной, никогда не было мне
так весело. Пойдем за мешками, Планше, за мешками!
- За какими мешками?
ДаАртаньян подвел Планше к окну.
- Видишь там, под навесом, лошадь с корзинами?
- Да.
- Видишь, твой приказчик разговаривает с проводником?
- Да, да.
- Хорошо. Если это твой приказчик, то ты знаешь, как его зовут. Позо-
ви его!
- Абдон! - закричал Планше в окно.
- Веди сюда лошадь, - подсказал даАртаньян.
- Веди сюда лошадь! - крикнул Планше громовым голосом.
- Дай десять ливров проводнику, - распорядился даАртаньян громким по-
велительным голосом, точно командуя во время сражения. - Двух приказчи-
ков для первых двух мешков и двух для второй пары. Огня, черт возьми!
Живо!
Планше бросился вниз по ступенькам, как будто за ним гнался сам
дьявол. Через минуту приказчики поднимались по лестнице, кряхтя под сво-
ей ношей. Д'Артаньян отослал их спать, тщательно запер двери и сказал
Планше, который, в свою очередь, начинал сходить с ума:
- Теперь примемся за дело.
Он разостлал на полу одеяло и высыпал на него содержимое первого меш-
ка. Планше высыпал содержимое второго. Потом даАртаньян вспорол ножом
третий. Когда Планше услышал пленительный звон золота и серебра, увидел,
что из мешка сыплются блестящие монеты, трепещущие, как рыбы, выброшен-
ные из сети, когда почувствовал, что стоит по колено в золоте, голова у
него закружилась, он пошатнулся, как человек, пораженный молнией, и тя-
жело упал на огромную кучу денег, которая со звоном рассыпалась.
Планше от радости лишился чувств. ДаАртаньян плеснул ему в лицо белым
вином. Лавочник тотчас пришел в себя.
- Боже мой! Боже мой! - твердил Планше, отирая усы и бороду.
В те времена, как и теперь, лавочники носили бравые усы и бороду, как
ландскнехты; только купанье в деньгах, очень редкое в ту пору, совсем
вывелось теперь.
- Черт возьми! - воскликнул даАртаньян. - Тут сто тысяч ливров для
вас, милый компаньон. Извольте получить свою долю, если угодно. А я
возьму свое.
- Славная сумма!.. Чудесная сумма, господин д'Артаньян.
- Полчаса тому назад я жалел о доле, которую должен отдать тебе, -
сказал даАртаньян, - но теперь не жалею. Ты славный человек, Планше. Ну,
разочтемся как следует: говорят, денежка счет любит.
- Ах, расскажите мне сначала всю историю! - попросил Планше. - Она,
должно быть, еще лучше денег.
- Да, - согласился даАртаньян, поглаживая усы, - да, может быть. И
если когда-нибудь историк попросит у меня сведений, то почерпнет из вер-
ного источника. Слушай, Планше, я все тебе расскажу.
- А я тем временем пересчитаю деньги. Извольте начинать, мой дорогой
господин.
- Итак, - сказал даАртаньян, переведя дух.
- Итак, - сказал Планше, захватив первую пригоршню золота.
XXXIX
ИГРА МАЗАРИНИ
В тот самый вечер, когда наши друзья приехали в Париж, в одной из
комнат Пале-Рояля, обтянутой темным бархатом и украшенной великолепными
картинами в золоченых рамах, весь двор собрался перед постелью Мазарини,
который пригласил короля и королеву на карточную игру.
В комнате стояли три стола, разделенные небольшими ширмами. За одним
из столов сидели король и обе королевы. Король Людовик XIV занял место
против своей молодой супруги и улыбался ей с выражением непритворного
счастья. Анна Австрийская играла с кардиналом, и невестка помогала ей,
когда не улыбалась мужу. Кардинал лежал в постели, похудевший, истомлен-
ный. За него играла графиня де Суасон, и он беспрестанно заглядывал ей в
карты; глаза его выражали любопытство и жадность.
Мазарини приказал Бернуину нарумянить себя; но румянец, ярко выделя-
ясь на щеках, еще более подчеркивал болезненную бледность остальной час-
ти лица и желтизну лоснившегося лба. Только глаза кардинала блестели, и
на эти глаза больного человека король, королевы и придворные поглядывали
с беспокойством.
В действительности же глаза синьора Мазарини были звездами, более или
менее блестящими, по которым Франция XVII века читала свою судьбу каждый
вечер и каждое утро.
Монсеньер не выигрывал и не проигрывал; он не был, следовательно, ни
весел, ни грустен. Это был застой, в каком не захотела оставить его Анна
Австрийская, полная сострадания к нему; но, чтобы привлечь внимание
больного к какому-нибудь громкому делу, надо было выиграть или проиг-
рать. Выиграть было опасно, потому что Мазарини сменил бы свое безразли-
чие на уродливое лицемерие; проиграть было опасно, потому что пришлось
бы плутовать, а принцесса, следя за игрою своей свекрови, наверняка по-
жаловалась бы на нее за доброе расположение к Мазарини.
Пользуясь затишьем, придворные болтали между собою. Мазарини, когда
не был в дурном настроении, был добродушным человеком, и он, никому не
мешавший никого оговаривать, поскольку люди платили, не был настолько
тираном, чтобы запретить разговаривать, поскольку при этом тратили
деньги.
Так что придворные болтали между собою.
За другим столом младший брат короля, Филипп, герцог Анжуйский, любо-
вался в зеркальной крышке табакерки своим прекрасным лицом. Любимец его,
шевалье де Лоррен, опершись о кресло герцога, слушал с тайной завистью
графа де Гиша, другого любимца Филиппа. Граф высокопарным слогом повест-
вовал о разных похождениях отважного короля Карла II. Точно волшебную
сказку, он рассказывал историю его тайных скитаний по Шотландии и гово-
рил об опасностях, окружавших короля, когда враги преследовали его по
пятам: Карл проводил ночи в дуплах деревьев, а днем голодал и сражался.
Мало-помалу судьба несчастного короля так захватила внимание слушателей,
что игра приостановилась даже за королевским столом, и молодой король,
притворяясь рассеянным, задумчиво слушал эту одиссею, живо, во всех под-
робностях передаваемую графом де Гишем.
Графиня де Суасон прервала де Гиша.
- Признайтесь, граф, - улыбнулась она, - что вы немножко приукрашива-
ете ваш рассказ.
- Графиня, я, как попугай, передаю то, что сообщили мне англичане. К
стыду своему должен признаться, что я точен, как копия.
- Карл Второй умер бы, если б перенес все это.
Людовик XIV поднял свою гордую голову.
- Графиня, - сказал он серьезным голосом, в котором сквозила еще юно-
шеская застенчивость, - кардинал может подтвердить, что во время моего
несовершеннолетня дела Франции шли очень плохо... И если б в то время я
был бы постарше и мог взяться за оружие, мне часто приходилось бы вое-
вать, чтобы добыть себе ужин.
- По счастью, - проговорил кардинал, первый раз нарушивший молчание,
- вы преувеличиваете, ваше величество, и ужин всегда был готов вовремя
для вас и для ваших слуг.
Король покраснел.
- О, - некстати вскричал Филипп со своего места, продолжая глядеться
в зеркало, - я помню, что раз в Мелюне ни для кого не было ужина; король
скушал две трети куска хлеба, а мне отдал остатки.
Все гости, увидев, что Мазарини улыбнулся, засмеялись. Королям льстят
так же напоминанием минувших бедствий, как и надеждою на будущее
счастье.
- И все же французская корона всегда крепко держалась на головах ко-
ролей, - поспешно прибавила Анна Австрийская, - а английская корона упа-
ла с головы Карла Первого. И когда возмущение угрожало французскому тро-
ну, когда он колебался, - иногда ведь бывает, что трон колеблется, так
же как случаются землетрясения, - всякий раз славная победа возвращала
нам спокойствие.
- С новыми лаврами для короны, - добавил Мазарини.
Граф де Гиш умолк. Король принял равнодушный вид, а Мазарини обменял-
ся взглядом с королевой Анной Австрийской, как бы благодаря ее за по-
мощь.
- Все равно, - сказал Филипп, приглаживая волосы, - мой кузен Карл не
хорош лицом, но очень храбр и дрался, как немецкий рейтар. И если еще
будет так же драться, то непременно выиграет сражение... как при Рок-
руа...
- Но у него нет войска, - заметил шевалье де Лоррен.
- Союзник его, король голландский, даст ему войско. О, я послал бы
ему солдат, если бы был королем Франции.
Людовик XIV вспыхнул. Мазарини притворился, что поглощен игрою.
- Теперь, - продолжал граф де Гиш, - судьба несчастного принца свер-
шилась. Он погиб, если Монк обманул его. Тюрьма, может быть смерть, до-
вершит его несчастья, начавшиеся с изгнания, битв и лишений.
Мазарини нахмурил брови.
- Правда ли, что его величество Карл Второй покинул Гаагу? - спросил
Людовик XIV.
- Совершенная правда, ваше величество, - отвечал граф. - Отец мой по-
лучил письмо, в котором его уведомляют об этом отъезде со всеми подроб-
ностями. Известно даже, что король сошел на берег в Дувре. Рыбаки виле-
ли, как он направился в порт. Но все дальнейшее - пока тайна.
- Как бы я хотел знать, что было дальше! - с жаром вскричал Филипп
Анжуйский. - Вы, верно, знаете, братец?
Людовик XIV опять покраснел - в третий раз в продолжение часа.
- Спросите у кардинала, - отвечал он таким голосом, что Мазарини, Ан-
на Австрийская и все гости посмотрели на него.
- Это значит, сын мой, - сказала Филиппу с улыбкой Анна Австрийская,
- что король не любит говорить о государственных делах вне совета.
Филипп покорно выслушал замечание и, улыбаясь, низко поклонился бра-
ту, потом матери.
Но Мазарини заметил, что в дальнем углу комнаты составляется группа и
что герцог Анжуйский, граф де Гиш и шевалье де Лоррен, лишенные возмож-
ности рассуждать громко, могут потихоньку сказать больше, чем нужно. Он
бросал на них недоверчивые и беспокойные взгляды, намекая Анне Австрийс-
кой, что надо прервать это тайное совещание, как вдруг Бернуин вошел в
дверь, за кроватью кардинала, и шепнул ему на ухо:
- Посол от его величества английского короля.
