вез каждому обещанную награду.
Глаза у всех заблестели.
- Бьюсь об заклад, что у самого богатого из вас нет даже и ста ливров
в кармане.
- Правда, - ответили все хором.
- Господа, - сказал даАртаньян, - вот мой последний приказ. Торговый
трактат заключен благодаря тому, что нам удалось захватить первейшего
знатока финансового дела в Англии. Теперь я могу сказать вам, что мы
должны были схватить казначея генерала Монка.
Слово "казначей" произвело некоторое впечатление на воинов даАр-
таньяна. Он заметил, что только Менвиль не вполне верит ему.
- Этого казначея, - продолжал даАртаньян, - я привез в нейтральную
страну, Голландию. Там им был подписан трактат. Затем я сам отвез казна-
чея обратно в Ньюкасл. Он остался вполне доволен: в сосновом ящике ему
было спокойно, переносили его осторожно, и я выхлопотал у него для вас
награду. Вот она.
Он бросил внушительного вида мешок на скатерть.
Все невольно протянули к нему руки.
- Постойте, друзья мои! - закричал даАртаньян. - Если есть доходы, то
есть и издержки!
- Ого! - пронесся гул голосов в зале.
- Мы оказались в положении, опасном для глупцов.
Скажу яснее: мы находимся между виселицей и Бастилией.
- Ого! - повторил хор.
- Это нетрудно понять. Следовало объяснить генералу Монку, каким об-
разом исчез его казначей. Для этого я подождал благоприятной мину-
ты-восстановления короля Карла Второго, с которым мы друзья...
Армия отвечала довольными взглядами на гордый взгляд даАртаньяна.
- Когда король был восстановлен, я возвратил Монку его казначея,
правда, немного поизмятого, но все же полого и невредимого. Генерал Монк
простил мне, да, он простил, но сказал следующие слова, которые я прошу
вас зарубить себе на носу: "Сударь, шутка недурна, но я вообще не люби-
тель шуток. Если когда-нибудь хоть слово вылетит (вы понимаете, господин
Менвиль? - прибавил даАртаньян), если когда-нибудь хоть слово вылетит из
ваших уст или из уст ваших товарищей о том, что вы сделали, то у меня в
Шотландии и в Ирландии есть семьсот сорок одна виселица: все они из ду-
ба, окованы железом и еженедельно смазываются маслом. Я подарю каждому
из вас по такой виселице, и заметьте хорошенько, господин даАртаньян
(заметьте то же и вы, любезный господин Менвиль), что у меня останется
еще семьсот тридцать для моих мелких надобностей. Притом... "
- Ага! - сказало несколько голосов. - Это еще не все?
- Остается пустяк: "Господин даАртаньян, я отправлю королю французс-
кому указанный трактат и попрошу его посадить предварительно в Бастилию
и потом переслать ко мне всех тех, кто принимал участие в этой экспеди-
ции: король, конечно, исполнит мою просьбу".
Все вскрикнули от ужаса.
- Погодите! - продолжал даАртаньян. - Почтенный генерал Монк забыл
только одно: он не знает ваших имен, я один знаю их, а ведь я-то уж не
выдам вас, вы понимаете! Зачем мне выдавать вас! И вы сами, наверное, не
так глупы, чтобы доносить на себя. Не то король, чтобы нет тратиться на
ваше содержание и прокорм, отошлет вас в Шотландию, где стоит семьсот
сорок одна виселица. Вот и все, господа. Мне нечего прибавить к тому,
что я имел честь сказать вам. Надеюсь, вы меня хорошо поняли? Не так ли,
господин Менвиль?
- Вполне, - отвечал Менвиль.
- Теперь о деньгах, - сказал даАртаньян. - Закройте дверь поплотнее.
Сказав это, он развязал мешок, и со стола на пол посыпалось множество
блестящих золотых экю. Каждый сделал невольное движение, чтобы подобрать
их.
- Тихо! - воскликнул даАртаньян. - Пусть никто не нагибается. Я оделю
вас справедливо.
И он действительно поступил так, дав каждому пятьдесят из этих блес-
тящих экю, и получил столько же благословений, сколько роздал монет.
- Ах, - вздохнул он, - если бы вы могли остепениться, стать добрыми и
честными гражданами...
- Трудно! - сказал один голос.
- А для чего это надо? - спросил другой.
- Для того, чтобы, снова отыскав вас, я мог при случае угостить новым
подарком...
Он сделал знак Менвилю, который слушал все это с недоверчивым видом.
- Менвиль, пойдемте со мной. Прощайте, друзья мои; советую вам дер-
жать язык за зубами.
Менвиль вышел вслед за даАртаньяном под звуки радостных восклицаний,
смешанных со сладостным звоном золота в карманах.
- Менвиль, - сказал даАртаньян, когда они оказались на улице, - вы не
поверили мне, но, смотрите, не попадите впросак. Вы, кажется, не очень
боитесь виселиц генерала Монка и даже Бастилии его величества короля Лю-
довика Четырнадцатого. Но тогда бойтесь меня. Знайте, если у вас вырвет-
ся хоть одно слово, я зарежу вас, как цыпленка. Мне дано отпущение гре-
хов папою.
- Уверяю вас, что я ровно ничего не знаю, любезный господин даАр-
таньян, и вполне верю всему, что вы сказали нам.
- Теперь я вижу, что вы умный малый, - усмехнулся мушкетер. - Ведь я
знаю вас уже двадцать пять лет. Вот вам еще пятьдесят золотых экю; вы
видите, как я ценю вас. Получайте.
- Благодарю, - отвечал Менвиль.
- С этими деньгами вы действительно можете стать местным человеком, -
сказал даАртаньян серьезно. - Стыдно вам: ваш ум и ваше имя, которое вы
не смеете носить, покрыты ржавчиной дурной жизни. Станьте порядочным че-
ловеком, Менвиль, и вы проживете год на эти экю. Денег довольно: вдвое
больше офицерского жалованья. Через год приходите повидаться со мною, и
- черт возьми! - я сделаю из вас что-нибудь!
Менвиль, подобно своим товарищам, поклялся, что будет нем, как моги-
ла. Однако кто-нибудь из них все же рассказал, как было дело. Без сомне-
ния, не те девять человек, которые боялись виселицы; да и не Менвиль;
должно быть, и даже вернее всего, сам даАртаньян; он, как гасконец, был
несдержан на язык. Если не он, так кто же другой? Как объяснить, что мы
знаем тайну соснового ящика с отверстиями, знаем ее так точно, что могли
сообщить мельчайшие подробности? А подробности эти проливают совсем но-
вый и неожиданный свет на главу английской истории, которую наши соб-
ратья историки до сих пор оставляли в тени.
XXXVIII
ИЗ КОЕЙ ЯВСТВУЕТ, ЧТО ФРАНЦУЗСКИЙ ЛАВОЧНИК УЖЕ УСПЕЛ ВОССТАНОВИТЬ
СВОЮ ЧЕСТЬ В СЕМНАДЦАТОМ ВЕКЕ
Рассчитавшись с товарищами и преподав им свои советы, даАртаньян ду-
мал только о том, как бы скорее добраться до Парижа. Атос тоже торопился
домой, чтобы отдохнуть. Каким бы спокойным ни остался человек после всех
перипетий дороги, любой путешественник рад увидеть в конце дня, даже ес-
ли день был прекрасен, что приближается ночь, неся с собою немножко от-
дыха. Друзья ехали из Булони в Париж рядом, но, погруженные каждый в
свои мысли, беседовали о таких незначительных предметах, что мы не счи-
таем нужным рассказывать о них читателю. Размышляя каждый о своих делах
и рисуя каждый по-своему картины будущего, они погоняли коней, стараясь
таким способом уменьшить расстояние до Парижа.
Атос и даАртаньян подъехали к парижской заставе вечером, на четвертый
день после отъезда из Булони.
- Куда вы поедете, любезный друг? - спросил Атос. - Я направляюсь к
себе домой.
- А я к своему компаньону Планше.
- Мы увидимся?
- Да, если вы будете в Париже: ведь я остаюсь здесь.
- Нет, повидавшись с Раулем, которого я жду у себя дома, я тотчас
отправляюсь в замок Ла-Фер.
- Ну, так прощайте, дорогой друг.
- Нет, скажем лучше: "до свидания". Почему бы не поселиться вам в
Блуа, вместе со мной? Вы теперь свободны, богаты. Хотите, я куплю вам
славное именьице около Шеверни или Брасье? С одной стороны у вас будут
чудесные леса, которые соединяются с Шамборскими, а с другой - изуми-
тельные болота. Вы любите охоту, и, кроме того, вы поэт, любезный друг.
Вы найдете там фазанов, дергачей и диких уток; я уж не говорю о закате
солнца и о прогулках в лодке, которые пленили бы Немврода или самого
Аполлона. До покупки имения вы поживете в замке Ла-Фер, и мы будем го-
нять сорок в виноградниках, как делал некогда король Людовик Тринадца-
тый. Это - хорошее занятие для таких стариков, как мы.
ДаАртаньян взял Атоса за руки.
- Милый граф, - сказал он, - я не говорю вам ни да, ни нет. Позвольте
мне остаться в Париже, пока я устрою свои дела и освоюсь с мыслью, од-
новременно гнетущей и восхищающей меня. Видите ли, я разбогател и, пока
не привыкну к богатству, буду самым несносным существом: ведь я знаю се-
бя. О, я еще не совсем поглупел и не хочу показаться дураком такому дру-
гу, как вы, Атос. Платье прекрасно, оно все раззолочено, но слишком ново
и жмет под мышками.
Атос улыбнулся.
- Хорошо, - согласился он. - Но, кстати, по поводу этого платья, хо-
тите я дам вам совет?
- Очень рад.
- Вы не рассердитесь?
- Помилуйте.
- Когда богатство приходит к человеку поздно и неожиданно, он должен,
чтоб не испортиться, либо стать скупым, то есть тратить немного больше
того, сколько тратил прежде, либо стать мотом, то есть наделать доста-
точно долгов, чтобы превратиться снова в бедняка.
- Ваши слова очень похожи на софизм, любезнейший философ.
- Не думаю. Хотите стать скупым?
- Нет, нет... Я уже был скуп, когда не был богат. Надо испробовать
другое.
- Так сделайтесь мотом.
- И этого не хочу, черт возьми. Долги пугают меня. Кредиторы напоми-
нают мне чертей, которые поджаривают несчастных грешников на сковород-
ках, а так как терпенье не главная моя добродетель, то мне всегда хочет-
ся поколотить этих чертей.
- Вы самый умный из известных мне людей, и вам советы вовсе не нужны.
Глупы те, которые воображают, что могут вас научить чему-нибудь. Но мы,
кажется, уже на улице Сент-Оноре?
- Да.
- Посмотрите, вон там, налево, в этом маленьком белом доме, моя квар-
тира. Заметьте, в нем только два этажа. Первый занимаю я; второй снимает
офицер, который по делам службы бывает в отсутствии месяцев восемь или
девять в году. Таким образом, я здесь живу как бы в своем доме, с той
разницей, что не трачусь на его содержание.
- Ах, как вы умеете устраиваться, Атос. Какая щедрость и какой поря-
док! Вот что хотел бы я в себе соединить. Но что поделаешь. Это дается
от рождения, опыт здесь ни при чем.
- Льстец!.. Прощайте, милый друг, прощайте! Кстати, поклонитесь от
меня почтеннейшему Планше. Он по-прежнему умен?
- И умен и честен. Прощайте, Атос!
Они расстались. Разговаривая, ДаАртаньян не спускал глаз с лошади,
которая везла в корзинах, под сеном, мешки с золотом. На колокольне
Сен-Мери пробило девять часов вечера; служащие Планше запирали лавку.
Под навесом на углу Ломбардской улицы ДаАртаньян остановил проводника,
который вел лошадь. Подозвав одного из служащих Планше, он приказал ему
стеречь не только лошадей, но и проводника. Потом он вошел к Планше, ко-
торый только что отужинал и с некоторым беспокойством поглядывал на ка-
лендарь: он имел привычку по вечерам зачеркивать истекший день.
В ту минуту, как Планше, по обыкновению, со вздохом вычеркивал отле-
тевший день, на пороге показался ДаАртаньян, звеня шпорами.
- Боже мой! - вскричал Планше.
Почтенный лавочник не мог ничего больше выговорить при виде своего
компаньона. ДаАртаньян стоял согнувшись, с унылым видом. Гасконец хотел
подшутить над Планше.
"Господи боже мой! - подумал лавочник, взглянув на гостя. - Как он
печален!"
Мушкетер сел.
- Любезный господин ДаАртаньян, - сказал Планше в страшном волнении.
- Вот и вы! Здоровы ли вы?
- Да, ничего себе, - отвечал ДаАртаньян со вздохом.
- Вы не ранены, надеюсь?
- Гм!
- Ах, я понимаю, - прошептал Планше, еще более встревоженный. - Экс-
педиция была тяжелая?
- Да.
Планше вздрогнул.
- Мне хочется пить, - жалобно вымолвил мушкетер, поднимая голову.
Планше бросился к шкафу и налил даАртаньяну большой стакан вина. Да-
Артаньян взглянул на бутылку и спросил:
- Что это за вино?
