французского короля ровно ничего нет; однако у него есть суперинтендант
финансов, господин Фуке. Впрочем, надо признать, что зато у господина
Фуке есть несколько миллиончиков.
- О, наш миллион давно уже истрачен, - сказал Атос и рассмеялся, в
свою очередь.
- Понимаю: он пошел на бархат, атлас, брильянты, на перья всяких сор-
тов и цветов. Все это семейство очень нуждалось в портных и белошвейках.
Помните, Атос, сколько мы тратили на одежду во времена сражений под
Ла-Рошелью, перед тем как вступить на конях в город, Две или три тысячи
ливров. Но ведь на королевское платье нужно ткани больше, тут истратишь
миллион... Скажите, по крайней мере, Атос, если вы и не казначей, то
все-таки вы имеете вес при дворе?
- Клянусь честью, сам не знаю, - отвечал Атос просто.
- Неужели не знаете?
- Нет, я после Дувра не видал короля.
- А, он забыл и вас! Черт возьми! Недурно!
- У его величества столько дел!
- О! - вскричал даАртаньян, со свойственной ему одному тонкой усмеш-
кой, - Клянусь честью, я начинаю снова любить монсеньера Джулио Мазари-
ни. Как! Король не видал вас, Атос?
- Нет.
- И вы не сердитесь?
- За что? Вы, кажется, думаете, любезный д'Артаньян, что я поступил
таким образом ради короля? Да я совсем не знаю его. Я защищал отца, ко-
торый олицетворял для меня священное начало, и я склонился в сторону сы-
на опять-таки из приверженности тому же принципу. Я сделал все это ради
его отца, который был достойный рыцарь, благороднейший человек, вы пом-
ните?
- Правда, человек прекрасный и добрый. Жил скверно, но умер хорошо.
- Так поймите же, любезный даАртаньян, покойному королю я поклялся в
последнюю минуту его жизни честно сохранить тайну о сокровище, которое я
должен был передать его сыну, чтобы помочь ему в случае надобности. Мо-
лодой принц приехал ко мне. Он рассказал мне про свою бедность, видя во
мне только живое воспоминание о своем отце. Я исполнил для Карла Второго
только то, что обещал Карлу Первому, не больше. Стало быть, какое мне
дело, благодарен он или нет! Не ему, а себе оказал я услугу, сняв с себя
ответственность.
- Я всегда говорил, - произнес даАртаньян со вздохом, - что бескорыс-
тие - бесподобная вещь.
- Ну так что же, дорогой друг, - заметил Атос, - вы точно в таком же
положении, как я. Если я правильно понял ваши слова, вас тронуло нес-
частье молодого принца. Вы поступили во много раз благороднее, чем я: вы
ничем не были обязаны сыну погибшего короля, а я должен был исполнить
свой долг. Вы-то не должны были платить ему цену той драгоценной капли
крови, какую он уронил на мое чело с помоста своего эшафота. Вас побуж-
дало только сердце, благородное доброе сердце, которое таится под вашим
наружным скептицизмом, под вашими язвительными насмешками. Вы употребили
на это деньги вашего преданного слуги, может быть, ваши собственные, - я
даже в этом уверен, - и в довершение всего ваши жертвы не признаются!
Что за беда? Вы хотите возвратить деньги Планше?.. Понимаю ваше желание,
друг мой: неприлично дворянину, заняв деньги у своего подчиненного, не
отдать ему капитала вместе с процентами. Знаете что, я продам замок Ла
Фер или, ради этого много, какую-нибудь маленькую ферму. Вы расплатитесь
с Планше, и, будьте уверены, в моих амбарах останется довольно хлеба для
нас обоих и для Рауля. Таким образом, любезный друг, вы будете обязаны
только самому себе, и - я знаю вас хорошо - вам очень приятно будет ду-
мать: "Я возвратил корону королю Англии". Не так ли, друг мой?
- Атос, Атос, - протянул даАртаньян в раздумье, - я уже говорил вам,
что, когда вы станете аббатом, я буду слушать ваши проповеди. Если вы
скажете мне, что есть ад, черт возьми, я стану бояться огня и сковород-
ки. Вы лучше меня, вернее сказать, вы лучший из людей. А за собой я
признаю только одно достоинство: я не завистлив. Все остальные пороки
найдутся во мне с избытком.
- А я не знаю никого, кто бы мог сравниться с д'Артаньяном, - возра-
зил Атос. - Но мы незаметно пришли К дому, где я живу. Не хотите ли вы
зайти ко мне, дорогой друг?
- О, да это, кажется, гостиница "Олений рог"! - вскричал даАртаньян.
- Признаюсь, мой друг, я нарочно выбрал ее. Люблю старых знакомых;
мне приятно сидеть на том самом месте, на которое я опустился, истомлен-
ный усталостью, убитый отчаянием, когда вы воротились вечером тридцать
первого января.
- Открыв убежище замаскированного палача? Да, то был страшный день!
- Так войдем же, - предложил Атос.
Они вошли в зал, который прежде был общим. И в гостинице, и в этом
общем зале произошли большие перемены. Прежний хозяин разбогател, закрыл
гостиницу и превратил зал в бакалейный склад. Остальные комнаты он сда-
вал внаймы приезжим.
С невыразимым волнением даАртаньян узнал всю мебель комнаты, располо-
женной в первом этаже; узнал обивку стен, занавески, даже географическую
карту, которую Портос так любовно изучал на досуге.
- Прошло одиннадцать лет! - воскликнул д'Артаньян. - Черт возьми! А
мне кажется, что целое столетие!
- А мне - один день, - сказал Атос. - Понимаете ли, друг мой, какую я
испытываю радость при мысли, что вы здесь со мною, что я жму вату руку,
что могу далеко отбросить шпагу и кинжал и без опасения приняться за эту
бутылку хереса. Моя радость была бы еще полнее, если б наши два друга
сидели с нами у стола, а Рауль, милый мой Рауль, стоял на пороге и смот-
рел на нас своими большими, блестящими, ласковыми глазами.
- Да, да, - сказал даАртаньян с волнением, - это правда. Я вполне
согласен с вами, особенно с вашей первой мыслью: приятно смеяться, сидя
на том самом месте, где мы содрогались, ежеминутно ожидая, что Мордаунт
появится в дверях.
В эту минуту дверь отворилась, и даАртаньян, как он ни был храбр, не
мог не вздрогнуть.
Атос понял его и улыбнулся:
- Это наш хозяин, он несет мне какое-то письмо.
- Да, милорд, - сказал трактирщик, - я действительно принес письмо
вашей милости.
- Благодарю, - кивнул Атос и взял письмо, не взглянув на него. - Ска-
жите, любезный хозяин: вы не узнаете моего гостя?
Старик поднял голову и внимательно посмотрел на даАртаньяна.
- Нет, не узнаю.
- Он один из тех друзей, о которых я вам говорил; он останавливался
здесь со мною одиннадцать лет назад.
- Здесь перебывало столько иностранцев! - вздохнул старик.
- Но мы были здесь тридцатого января тысяча шестьсот сорок девятого
года, - прибавил Атос, думая этим указанием расшевелить ленивую память
трактирщика.
- Может статься, - отвечал он, - но это было так давно!
Он поклонился и вышел.
- Благодарю! - сказал даАртаньян. - Вот, совершай подвиги и переворо-
ты, вырубай шпагою свое имя на камнях или на меди; если кое-что крепче,
тверже и беспамятнее железа, меди и камня: это старый череп разбогатев-
шего трактирщика. Он не узнает меня! А я так узнал бы его...
Атос, улыбаясь, распечатал письмо.
- А! - обрадовался он. - Письмо от Парри.
- Ого! - проговорил даАртаньян. - Читайте, друг мой, читайте! В нем,
верно, есть свежие новости.
Атос покачал головой и прочел:
"Любезный граф, его величество король с величайшим сожалением заме-
тил, что вы не находились при нем сегодня во время его торжественного
въезда. Король приказал мне написать вам об этом и просить, чтобы вы
вспомнили о нем. Его величество ждет вас сегодня вечером в
Сент-Джемсском дворце от девяти до одиннадцати часов.
С истинным почтением имею честь быть вашим покорнейшим слугою Парри".
- Видите, любезный даАртаньян, не надо сомневаться в доброте королей.
- Не сомневайтесь, вы правы, - отвечал даАртаньян.
- Ах, милый, дорогой друг, простите меня, - сказал Атос, от которого
не ускользнул оттенок горечи в словах даАртаньяна. - Неужели я невольно
оскорбил своего лучшего товарища?
- Что вы, Атос! Я даже провожу вас до дворца, разумеется до ворот;
кстати прогуляюсь.
- Вы войдете вместе со мною, друг мой. Я хочу сказать его величест-
ву...
- Не надо! - вскричал даАртаньян с непритворной гордостью. - Нехорошо
просить милостыню; но нет хуже, чем просить ее через других. Пойдемте,
друг мой, прогулка мне будет очень приятна; по дороге я покажу вам дом
генерала Монка, который приютил меня. Славный домик! Знаете ли, выгоднее
быть генералом в Англии, чем маршалом во Франции.
И он увел Атоса, огорченного притворной веселостью своего друга.
Весь город был в радостном возбуждении. Двое друзей каждое мгновение
сталкивались с энтузиастами, которые расспрашивали их, намереваясь пок-
ричать: "Да здравствует добрый король Карл!" Д'Артаньян отвечал ворчани-
ем, Атос улыбкой. Так дошли они до дома Монка, который, как мы уже гово-
рили, надо было миновать, чтобы достичь Сен-Джемсского дворца.
Дорогой Атос и даАртаньян разговаривали мало, должно быть потому, что
им надо было переговорить о слитком многом. Атос думал, что, если он за-
говорит, даАртаньяну покажется, что слова его звучат радостью, которая
оскорбит мушкетера, даАртаньян, со своей стороны, молчал из опасения,
что в словах его проявится горечь, которая смутит Атоса. Радость одного
и обида другого словно соперничали в молчании. Наконец первым заговорил
даАртаньян, у которого слова всегда вертелись на кончике языка.
- Помните ли, Атос, - произнес наконец он, - то место в записках
д'Обинье, где этот преданный слуга - гасконец, как я, бедный, как я, - я
чуть не сказал: храбрый, как я, - рассказывает про скупость Генриха Чет-
вертого? Отец мой часто говорил мне, я хорошо помню, что господин
д'Обинье лгун. Однако посмотрите, как вся нисходящая линия великого Ген-
риха похожа на него в этом отношении.
- Помилуйте, даАртаньян! Французские короли скупы? - воскликнул Атос.
- Вы сума сошли, друг мой!
- О, вы никогда не видите недостатков в других, потому что у вас са-
мого их нет. Но Генрих Четвертый в самом деле был скуп. Людовик Тринад-
цатый, сын его, тоже был скуп; мы с вами знаем об этом кое-что, не так
ли! У Гастона Орлеанского этот порок дошел до предела; за это его нена-
видели все служившие у него. Бедная Генриетта была скупа поневоле. Она
обедала не каждый день и топила у себя в комнатах не каждую зиму, и она
подала пример своему сыну, Карлу Второму, внуку великого Генриха Четвер-
того, который скуп вдвойне, и как мать и как дед. Что, хорошо я вывел
родословную скупости?
- ДаАртаньян, друг мой, вы очень строги к Бурбонам.
- Ах, я забыл еще самого лучшего из них... другого внука беарнца, Лю-
довика Четырнадцатого, моего бывшего повелителя. Этот тоже, я думаю,
скуп: он не хотел дать миллиона своему брату Карлу! Ну-ну, вижу, что вы
начинаете сердиться... Кстати, мы подошли к моему дому или, лучше ска-
зать, к дому моего друга Монка.
- Дорогой даАртаньян, я не сержусь, но вы меня огорчаете. В самом де-
ле, всегда грустно, когда человек не занимает того положения, на какое
имеет право по своим заслугам: ваше имя должно так же блистать, как име-
на самых знаменитых воинов и дипломатов. Разве Люини, Беллегарды и Бас-
сомпьеры больше вас заслужили богатство и славу? О, вы правы, друг мой,
тысячу раз правы!
ДаАртаньян вздохнул и ввел друга в дом генерала Монка.
- Позвольте, - сказал он, - я оставлю дома свой и кошелек. Если в
толпе хваленые лондонские жулики, славящиеся даже в Париже, обокрадут
меня, отнимут последнее, то мне не на что будет вернуться во Францию...
С веселым сердцем выехал я из Франции и еще веселее возвращаюсь, потому
что вся моя старая ненависть к Англии воскресла и еще усилилась.
Атос не отвечал.
- Так подождите, любезный друг, минутку, я пойду посмотрю. Знаю, что
вы спешите получить награду, но поверьте, мне также не терпится разде-
лить вашу радость... Хоть издали... Подождите меня.
ДаАртаньян почти уже прошел сени, когда полусонный, полулакей, испол-
