завернулся в плащ, - в этом доме жил иностранец, и солдаты заподозрили
его. Они захотели войти к нему под "предлогом того, что его надо отвести
в лагерь; но он их не испугался и заявил, что убьет первого, кто попро-
бует переступить порог его дома. Какой-то смельчак кинулся вперед, и
француз уложил его на месте пистолетным выстрелом.
- А, это француз? - улыбнулся даАртаньян, потирая руки. - Отлично!
- Почему отлично? - спросил моряк.
- Нет, нет, я ошибся, я не то хотел сказать. Продолжайте!
- Другие солдаты разъярились, как львы, дали выстрелов сто по этому
дому, но француз был защищен стеной. Когда пробуют подойти к двери,
стреляет его лакей, и очень метко! А когда подходят к окну, натыкаются
на пистолет его господина. Смотрите, вон лежат уже семь человек убитых.
- А, храбрый мой соотечественник! - вскричал д'Артаньян. - Погоди,
погоди! Я иду к тебе на помощь, мы вдвоем мы сладим с этой дрянью!
- Позвольте, сударь, - сказал Монк. - Погодите.
- А долго ли ждать?
- Дайте мне задать еще один вопрос.
Монк повернулся к моряку и с волнением, которое не мог скрыть, нес-
мотря навею свою твердость, спросил:
- Друг мой, чьи это солдаты?
- Чьи? Разумеется, этого бешеного Монка.
- Так здесь не было сражения?
- К чему сражаться? Армия Ламберта тает, как снег в апреле. Все бегут
к Монку, офицеры и солдаты. Через неделю у Ламберта не останется и пяти-
десяти человек.
Рассказ моряка был прерван новым залпом по горевшему дому. В ответ из
дома раздался пистолетный выстрел, уложивший самого смелого из нападаю-
щих. Солдаты пришли в еще большую ярость.
Пламя поднималось все выше, и над домом вились клубы дыма и огня. Да-
Артаньян не мог более удержаться.
- Черт возьми! - сказал он Монку, враждебно взглянув на него. - Вы
генерал, а позволяете вашим солдатам жечь дома и убивать людей! Вы на
все это смотрите спокойно, грея руки у огня. Черт возьми! Вы не человек!
- Потерпите! - молвил Монк с улыбкой.
- Терпеть! Терпеть до тех пор, пока совсем изжарят этого неведомого
храбреца?
И ДаАртаньян бросился к дому.
- Стойте, - повелительно сказал Монк и сам направился туда же. В это
время к дому подошел офицер я крикнул осажденному:
- Дом - горит. Через час ты превратишься в пепел. Время еще есть. Ес-
ли ты скажешь нам все, что знаешь о генерале Монке, мы подарим тебе
жизнь. Отвечай или, клянусь святым Патриком...
Осажденный не отвечал. Он, вероятно, заряжал свой пистолет.
- Скоро к нам придет подкрепление, - продолжал офицер, - через чет-
верть часа около дома будет сто человек.
Француз спокойно произнес:
- Я буду отвечать, если все уйдут; я хочу свободно уйти отсюда и один
пойти в лагерь. Иначе убейте меня здесь.
- Черт возьми, - воскликнул ДаАртаньян, - да ведь это голос Атоса!
Ах, канальи!
И шпага его сверкнула, выхваченная из ножен.
Монк остановил его, вышел вперед и сказал звучным голосом:
- Что здесь делается? Дигби, что это за пожар? Что за крики?
- Генерал! - вскричал Дигби, роняя шпагу.
- Генерал! - повторили солдаты.
- Что же тут удивительного? - спросил Монк спокойным, неторопливым
тоном.
Потом, когда все смолкло, он продолжал:
- Кто поджег дом?
Солдаты опустили головы.
- Как! Я спрашиваю, и мне не отвечают! - возмутился Монк. - Я обви-
няю, и никто не оправдывается! И еще не потушили пожара!
Солдаты тотчас бросились за ведрами, бочками.
Крючьями и принялись тушить огонь так же усердно, как прежде разжига-
ли, но ДаАртаньян уже приставил Лестницу к стене дома и закричал:
- Атос! Это я, ДаАртаньян! Не стреляйте в меня, дорогой друг.
Через минуту он прижал графа к своей груди. Между тем Гримо с обычным
хладнокровием разобрал укрепления в нижнем этаже и, открыв дверь, спо-
койно стал на пороге, скрестив руки. Но, услышав голос д'Артаньяна, он
не мог удержаться от возгласа изумления.
Потушив пожар, смущенные солдаты подошли к генералу во главе с Дигби.
- Генерал, - сказал Дигби, - простите нас. Мы сделали все это из люб-
ви к вам, боясь, что вы исчезли.
- С ума вы сошли! Исчез! Разве такие люди, как я, исчезают? Разве я
не могу отлучиться, не сказав никому о моих намерениях? Уж не считаете
ли вы меня обыкновенным горожанином? Разве можно атаковать? осаждать дом
и угрожать смертью дворянину, моему другу и гостю, только потому, что на
него пало подозрение? Клянусь небом, я прикажу расстрелять всех, кого
этот храбрый дворянин не отправил еще на тот свет!
- Генерал, - смиренно произнес Дигби, - нас было двадцать восемь че-
ловек. Восемь из них погибли!
- Я позволяю графу де Ла Фер присоединить к этим восьмерым двадцать
остальных, - сказал Монк, подавая Атосу руку. - Идите все в лагерь. Диг-
би, вы просидите месяц под арестом.
- Генерал!..
- Это научит вас в другой раз действовать только по моим приказаниям.
- Мне приказал лейтенант...
- Лейтенанту не следовало давать вам таких приказаний. Он будет арес-
тован вместо вас, если действительно поручил вам сжечь этого дворянина.
- Это не совсем так, генерал: он приказал доставить его в лагерь, но
граф не хотел идти.
- Я не хотел, чтобы ограбили мой дом, - произнес Атос, выразительно
глядя на Монка.
- И хорошо сделали. В лагерь!
Солдаты ушли, опустив головы.
- Теперь, когда мы одни, - обратился Монк к Атосу, - скажите мне,
граф, почему вы непременно хотели остаться здесь? Ваша фелука так близ-
ко...
- Я ждал вас, генерал. Не вы ли назначили мне свиданье через неделю?
Красноречивый взгляд даАртаньяна показал Монку, что два друга, храб-
рые и честные, не сговаривались похитить его. Монк уже знал это.
- Сударь, - сказал Монк даАртаньяну, - вы были совершенно правы. Поз-
вольте мне сказать несколько слов графу де Ла Фер.
ДаАртаньян воспользовался свободной минутой, чтобы подойти к Гримо
поздороваться.
Монк попросил у Атоса позволения войти в его комнату. Она была еще
полна обломков и дыма. Более полусотни пуль влетели в окно и избороздили
стены. В комнате стоял стол с чернильницей и принадлежностями для
письма. Монк взял перо, написал одну строчку, подписал свое имя, сложил
бумагу, запечатал перстнем и отдал послание Атосу.
- Граф, - сказал он, - будьте так добры отвезти это письмо королю
Карлу Второму. Поезжайте тотчас же, если ничто не удерживает вас.
- А бочонки? - спросил Атос.
- Рыбаки, которые привезли меня сюда, перетащат их я вам на фелуку.
Постарайтесь уехать не позже, чем через час.
- Хорошо, генерал.
- Господин ДаАртаньян! - крикнул Монк в окно.
ДаАртаньян поднялся в комнату.
- Обнимите вашего друга и проститесь с ним. Он возвращается в Голлан-
дию.
- В Голландию! - вскричал ДаАртаньян. - А я?
- Вы свободны и можете тоже ехать, но я очень прошу вас остаться. Не-
ужели вы откажете мне?
- О нет! Я к вашим услугам, генерал.
ДаАртаньян быстро простился с Атосом. Монк наблюдал за ними обоими.
Потом он сам проследил за приготовлениями к отъезду, за отправкой бочон-
ков на фелуку и, когда она отплыла, взял смущенного и расстроенного да-
Артаньяна под руку и повел его в Ньюкасл. Идя под руку с Монком, ДаАр-
таньян шептал про себя: "Ну-ну, кажется, акции "Планше и К°" поднимают-
ся!"
XXXI
ОБЛИК МОНКА ОБРИСОВЫВАЕТСЯ
Хотя ДаАртаньян теперь больше рассчитывал на успех, однако он не сов-
сем понимал положение дел. Обильную пищу для размышлений давала ему по-
ездка Атоса в Англию, союз короля с Атосом и странное сплетение его
собственной жизни с жизнью графа де Ла Фер. Лучше всего, казалось ему,
предоставить себя судьбе. Была допущена неосторожность: хотя д'Артаньяну
вполне удалось желаемое, хорошего из этого ничего не вышло. Все погибло,
значит, теперь уже нечего было терять.
ДаАртаньян прошел с Монком в лагерь. Возвращение генерала произвело
впечатление чуда, так как все считали его погибшим. Но суровое лицо и
ледяной вид Монка словно спрашивали у обрадованных офицеров и восхищен-
ных солдат о причине такого ликования. Лейтенант встретил Манка и расс-
казал ему, какое беспокойство причинило всем его отсутствие.
- Но о чем же вы беспокоились? - спросил Монк. - Разве я обязан во
всем давать вам отчет?
- Но, генерал, овцы без пастуха могут испугаться.
- Испугаться! - повторил Монк своим твердым и могучим голосом. - Вот
так слово!.. Черт возьми! Если у моих овец нет зубов и когтей, так я не
хочу быть их пастухом. Вы испугались!..
- За вас, генерал!
- Занимайтесь лучше своим делом. Если у меня нет такого ума, какой
бог дал Оливеру Кромвелю, то у меня есть свой ум, данный мне, и я им до-
волен, как бы мал он ни был.
Офицер не возражал, и все решили, что Монк совершил какой-нибудь важ-
ный подвиг или просто испытывал их. Очевидно, они мало знали своего ос-
торожного и терпеливого генерала. Монк, если он был таким же искренним
пуританином, как его союзники, должен был горячо благодарить своего свя-
того за освобождение из ящика даАртаньяна.
Пока все это происходило, наш мушкетер не переставал повторять про
себя: "Дай бог, чтобы Монк был не так самолюбив, как я. Если бы кто-ни-
будь засадил меня в ящик, под решетку, и повез таким образом, как телен-
ка, через море, я сохранил бы такое неприятное воспоминание о своем жал-
ком положении в ящике, так сердился бы на того, кто запер меня туда, так
опасался, чтобы он не смеялся над моим путешествием в ящике, что... Черт
возьми! Я воткнул бы ему в горло кинжал в награду за его решетку и приг-
воздил бы его к настоящему гробу в память о фальшивом, в котором я лежал
два дня".
ДаАртаньян был искренен, говоря это; наш гасконец отличался большой
чувствительностью. По счастью, Монк был поглощен другими мыслями. Он ни
словом не обмолвился о минувшем своему смущенному победителю, напротив,
оказывал ему полное доверие, водил с собой на рекогносцировки, чтобы до-
биться одобрения даАртаньяна, которое ему, вероятно, очень хотелось по-
лучить. Д'Артаньян вел себя как искуснейший льстец: он восхищался такти-
кой Монка, порядком в его лагере и весело трунил над Ламбертом, который,
говорил он, совершенно напрасно затруднял себя созданием лагеря на двад-
цать тысяч человек, тогда как ему хватило бы и десятины земли для капра-
ла и пятидесяти гвардейцев, которые, возможно, останутся ему верны.
Тотчас по возвращении Монк согласился на свидание, О котором просил
Ламберт накануне и на которое лейтенанты Монка ответили отказом под
предлогом, что генерал болен. Это свидание не было ни продолжительным,
ни интересным. Ламберт спросил об образе мыслей своего противника. Монк
ответил, что согласен с мнением большинства. Ламберт спросил: не лучше
ли кончить распрю союзом, чем сражением? Монк попросил неделю на размыш-
ление. Ламберт не посмел отказать ему в этой просьбе, хотя, отправляясь
в поход, хвастался, что сразу уничтожит армию Монка.
Когда за этим свиданием, которого нетерпеливо ждали Приверженцы Лам-
берта, не последовало ни мира, ни сражения, мятежная армия Ламберта (как
и предвидел даАртаньян) предпочла парламент, хоть и "усеченный", пышным,
но бесплодным замыслам своего генерала.
Вспоминались сытные лондонские обеды, эль и херес, которыми горожане
потчевали солдат, своих друзей. Солдаты Ламберта с ужасом смотрели на
черный походный хлеб, на мутную воду Твида, слишком соленую для питья,
слишком пресную для пищи, и думали: "Не лучше ли вам будет на той сторо-
не? Не для Монка ли жарится говядина в Лондоне?"
С тех пор только и говорили что о побегах из армии Ламберта. Солдаты
давали увлечь себя силе тех начал, которые наравне с дисциплиной неиз-
менно объединяют между собой членов любого отряда, сформированного с лю-
бой целью. "" Монк защищал парламент, Ламберт на него нападал. Желания
поддерживать парламент у Монка было не более, чем у Ламберта, но он на-
