генерала, пока он говорил.
- Но дело не во мне, - сказал мушкетер.
- Так в ком же? - спросил Монк, начинавший уже терять терпение.
- В короле, который не умеет молчать.
- А если он будет говорить, - так что за беда? - пробормотал Монк.
- Милорд, - сказал даАртаньян, - умоляю вас, не притворяйтесь со
мной. Ведь я говорю совершенно откровенно. Вы имеете право сердиться,
как бы вы ни были снисходительны. Черт возьми! Человеку, столь важному,
как вы, человеку, играющему скипетрами и коронами, как фокусник шарами,
не следует попадать в ящик! Ведь вы не цветок, не окаменелость! Понимае-
те ли, от этого лопнут со смеху все ваши враги, а у вас их, должно быть,
не перечесть, так как вы благородны, великодушны, честны. Половина рода
человеческого расхохочется, когда представит себе вас в ящике. А ведь
смеяться таким образом над вторым лицом в королевстве - совсем неприлич-
но.
Монк совершенно растерялся при мысли, что его представят лежащим в
ящике. Насмешка, как и предвидел даАртаньян, подействовала на генерала
так, как никогда не действовали ни опасности войны, ни жгучее честолю-
бие, ни страх смерти.
"Отлично, - подумал гасконец, - я спасен, потому что он испугался".
- О, - начал Монк, - что касается короля, то не бойтесь, любезный
господин даАртаньян. Король не станет шутить с Монком, клянусь вам!
ДаАртаньян заметил молнию, блеснувшую в его главах и тотчас же исчез-
нувшую.
- Король добр и благороден, - продолжал Монк, - и не пожелает зла то-
му, кто сделал ему добро.
- Ну еще бы, разумеется! - воскликнул даАртаньян. - Я совершенно сог-
ласен с вашим мнением насчет сердца короля, но только не насчет его го-
ловы: он добр, но чересчур легкомыслен.
- Король не поступит легкомысленно с Монком, поверьте мне.
- Значит, вы спокойны, милорд?
- С этой стороны - совершенно.
- Но не с моей?
- Я уже, кажется, сказал вам, что полагаюсь на вашу честность и уме-
ние молчать.
- Тем лучше, но, однако, вспомните еще одно...
- Что же?
- Ведь я не один: у меня были товарищи, и еще какие!
- Да, я знаю их.
- К несчастью, и они вас знают.
- Так что же?
- А то, что они там, в Булони, ждут меня.
- И вы боитесь?
- Боюсь, что в мое отсутствие... Черт возьми! Если б я был с ними,
так поручился бы за их молчание!
- Не правду ли я говорил вам, что опасность грозит не со стороны его
величества, хоть он и любит шутить, а от ваших же товарищей, как вы сами
признаете... Сносить насмешки короля - это еще возможно, но со стороны
каких-то бездельников... Черт возьми!
- Да, понимаю, это невыносимо. Вот почему я вам и говорю: не думаете
ли вы, что мне надо ехать во Францию как можно скорее?
- Если вы находите, что ваше присутствие...
- Остановит этих бездельников?.. О, я в этом уверен.
- Но ваше присутствие не помешает слухам распространяться, если они
уже пущены.
- О, тайна еще не разглашена, милорд, ручаюсь вам. Во всяком случае,
верьте, я твердо решился...
- На что?
- Проломить голову первому, кто заикнется о ней, и первому, кто услы-
шит ее. Потом я вернусь в Англию искать убежища у вас и, может быть,
просить службы.
- Возвращайтесь!
- К несчастью, милорд, я здесь никого не знаю, кроме вас, и если я не
найду вас или вы, в своем величии забудете меня...
- Послушайте, господин даАртаньян, - отвечал Монк, - вы прелюбезный
человек, чрезвычайно умный и храбрый. Вы достойны пользоваться всеми
земными благами. Поезжайте со мной в Шотландию, и, клянусь вам, я так
хорошо устрою вас в моем вице-королевстве, что все станут завидовать
вам.
- Ах, милорд, сейчас это невозможно. Сейчас на мне лежит священная
обязанность: я должен охранять вашу славу. Я должен помешать какому-ни-
будь глупому шутнику омрачить блеск вашего, имени перед современниками,
даже, быть может, перед потомством!
- Перед потомством!
- А как же! Для потомства подробности этого происшествия должны ос-
таться тайной. Представьте себе, что эта несчастная история с сосновым
ящиком разойдется по свету, - что подумают? Подумают, что вы восстанови-
ли королевскую власть не из благородных побуждений, не по собственному
движению сердца, а вследствие условия, заключенного между вами обоими в
Шевенингене. Сколько бы я ни рассказывал, как было все на деле, мне не
поверят: скажут, что и я урвал кусочек и уписываю его.
Монк нахмурил брови.
- Слава, почести, честность! - прошептал он. - Пустые звуки!
- Туман, - прибавил даАртаньян, - туман, сквозь который никто ясно не
может видеть.
- Если так, поезжайте во Францию, любезный друг, - сказал Монк. - По-
езжайте, и чтобы вам было приятнее и удобнее вернуться в Англию, примите
от меня на память подарок...
"Давно бы так!" - подумал даАртаньян.
- На берегу Клайда, - продолжал Монк, - у меня есть домик под сенью
деревьев; у нас это называется коттедж. При доме несколько сот арканов
земли. Примите его от меня!
- Ах, милорд...
- Вы будете там как дома; это как раз такое убежище, о каком вы сей-
час говорили.
- Как! Вы хотите обязать меня такою благодарностью! Но мне совестно!
- Нет, - сказал Монк с тонкой улыбкой, - не вы будете благодарны мне,
а я вам.
Он пожал руку мушкетеру и прибавил:
- Я велю написать дарственную.
И вышел.
ДаАртаньян посмотрел ему вслед и задумался: он был тронут.
"Вот наконец, - -подумал он, - честный человек. Только больно
чувствовать, что он делает все это не из приязни ко мне, а из страха. О,
я хочу, чтобы он полюбил меня!"
Потом, поразмыслив еще, он прошептал: "А впрочем, на что мне его лю-
бовь? Ведь он англичанин!"
И вышел, слегка утомленный этим поединком.
"Вот я и помещик, - подумал он. - Но, черт возьми, как разделить этот
коттедж с Планше? Разве отдать ему землю, а себе взять дом, или пусть он
возьмет дом, а я возьму... Черт возьми! Монк не позволит мне подарить
лавочнику дом, в котором он жил! Он слишком горд! Впрочем, к чему гово-
рить Планше об этом? Не деньгами компании приобрел я эту усадьбу, а сво-
им умом: стало быть, она принадлежит мне одному".
И он пошел к графу де Ла Фер.
XXXVII
КАК Д'АРТАНЬЯН УЛАДИЛ С ПАССИВОМ ОБЩЕСТВА, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЗАВЕСТИ СВОЙ
АКТИВ
"Решительно, - признался даАртаньян самому себе, - я в ударе. Та
звезда, что светит один раз в жизни каждого человека, что светила Иову и
Иру, самому несчастному из иудеев и самому бедному из греков, наконец
взошла и для меня. Но на этот раз я не буду безрассуден, воспользуюсь
случаем, - пора взяться за ум".
В этот вечер он весело поужинал со своим другом Атосом, ни словом не
обмолвившись о полученном подарке. Но во время ужина он не удержался,
чтобы не расспросить друга о посевах, уборке хлеба, о сельском хо-
зяйстве. Атос отвечал охотно, как всегда. Он уже подумал, что ДаАртаньян
хочет стать помещиком, и не раз пожалел о прежнем живом нраве, об умори-
тельных выходках своего старого приятеля. ДаАртаньян между тем на жире,
застывшем в тарелке, чертил цифры и складывал какие-то весьма круглые
суммы.
Вечером они получили приказ, или, лучше сказать, разрешение выехать.
В то время как графу подавали бумагу, другой посланец вручил даАртаньяну
кипу документов с множеством печатей, какими обыкновенно скрепляется зе-
мельная собственность в Англии. Атос заметил, что ДаАртаньян просматри-
вает акты, утверждавшие передачу ему загородного домика генерала. Осто-
рожный Монк или, как сказали бы другие, щедрый Монк превратил подарок в
продажу и дал расписку, что получил за дом пятнадцать тысяч ливров.
Посланец уже ушел, а ДаАртаньян все еще читал.
Атос с улыбкой смотрел на него. ДаАртаньян, поймав его улыбку, спря-
тал бумаги в карман.
- Извините, - улыбнулся Атос.
- Ничего, ничего, любезный друг! - сказал лейтенант. - Я расскажу
вам...
- Нет, не говорите ничего, прошу вас. Приказы - вещь священная; полу-
чивший их не должен говорить ни слова ни брагу, ни отцу. А я люблю вас
более, чем брата, более всех на свете...
- За исключением Рауля?
- Я буду еще больше любить Рауля, когда характер его определится,
когда он проявит себя... как вы, дорогой ДРУГ.
- Так вам, говорите, тоже дано приказание, и вы ничего не скажете мне
о нем?
- Да, друг мой.
Гасконец вздохнул.
- Было время, - произнес он, - когда вы положили бы эту секретную бу-
магу на стол и сказали бы: "ДаАртаньян, прочтите эти каракули Портосу и
Арамису".
- Правда... То было время молодости, доверчивости, благодатное время,
когда нами повелевала кровь, кипевшая страстями!..
- Атос, сказать ли вам?
- Говорите, друг мой.
- Об этом упоительном времени, об этой благодатной поре, о кипевшей
крови, обо всех этих прекрасных вещах я вовсе не жалею. Это то же самое,
что школьные гиды... Я всюду встречал глупцов, которые расхваливали это
время задач, розог, краюх черствого хлеба... Странно, я никогда не любил
этих вещей, и хоть я был очень деятелен, очень умерен (вы это знаете,
Атос), очень прост в одежде, однако расшитый камзол Портоса нравился мне
куда больше моего, поношенного, не защищавшего меня зимой от ветра, а
летом от зноя. Знайте, друг мой, мне как-то не внушает доверия человек,
предпочитающий плохое хорошему. А в прежнее время у меня все было пло-
хое; каждый месяц на моем теле и на моем платье появлялось раной больше
и оказывалось одним экю меньше в моем тощем кошельке. Из этого дрянного
времени, полного треволнений, я не жалею ни о чем, ни о чем, кроме нашей
дружбы... потому что у меня есть сердце, - и, как ни странно, это сердце
не иссушил ветер нищеты, который врывался в дыры моего плаща или в рапы,
нанесенные моему несчастному телу шпагами разных мастеров!..
- Не жалейте о нашей дружбе, - сказал Атос, - она умрет только вместе
с нами. Дружба, собственно, составляется из воспоминаний и привычек; и
если вы сейчас усомнились в моей дружбе к вам, потому что я не могу
рассказать вам о поручении, с которым меня посылают во Францию...
- Я?.. Боже мой!.. Если бы вы знали, милый друг, как безразличны мне
теперь все поручения в мире! - И он пощупал бумаги в своем объемистом
кармане.
Атос встал из-за стола и позвал хозяина, намереваясь расплатиться.
- С тех пор как я дружу с вами, - сказал д'Артаньян, - я еще ни разу
не расплачивался в трактирах. Портос платил часто, Арамис иногда, и поч-
ти всегда после десерта вынимали кошелек вы. Теперь я богат и хочу поп-
робовать, приятно ли платить.
- Пожалуйста, - отвечал Атос, кладя кошелек и карман.
После этого друзья двинулись в порт, причем в пути ДаАртаньян часто
оглядывался на людей, несших дорогое его сердцу золото.
Ночь набросила темный покров на желтые воды Темзы; раздавался грохот
бочек и блоков, предшествующий снятию с якоря, что столько раз заставлял
биться сердца мушкетеров, когда опасность, таимая морем, была весомее
грозной из всех опасностей, с какими им неминуемо предстояло встре-
титься. Они должны были плыть на большом корабле, ждавшем их в Гревсен-
де. Карл II, всегда очень предупредительный в мелочах, прислал яхту и
двенадцать солдат шотландской гвардии, чтобы отдать почести послу, отп-
равляемому во Францию.
В полночь яхта перевезла пассажиров на корабль, а в восемь часов утра
корабль доставил посла и его друга в Булонь.
Пока граф де Ла Фер с Гримо хлопотали о лошадях, чтобы отправиться
прямо в Париж, даАртаньян поспешил в гостиницу, где, согласно приказа-
нию, должны были ждать его воины. Когда даАртаньян вошел, они завтракали
устрицами и рыбой, запивая еду ароматической водкой. Все они были наве-
селе, но ни один еще не потерял головы.
Радостным "ура!" встретили они своего генерала.
- Вот и я, - приветствовал их даАртаньян. - Кампания кончена. Я при-
