- Боже мой! - прошептал Филипп вне себя от радости. - Какой счастли-
вый день!
Он проворно сгреб деньги со стола и положил в кармины... Более трети
кучки осталось еще на столе.
- Шевалье, - обратился Филипп к своему любимцу де Лоррену, - поди сю-
да.
Тот подошел.
- Возьми, - приказал герцог, указывая на оставшиеся деньги.
Эту необычную сцену все присутствующие приняли как трогательный се-
мейный праздник. Кардинал вел себя как отец французских принцев: оба
принца выросли под его крылом. Никто не счел щедрости первого министра
гордостью или даже дерзостью, как нашли бы в наше время.
Придворные только завидовали... Король отвернулся.
- Никогда еще не было у меня таких денег, - весело сказал Филипп,
проходя со своим любимцем к выходу, чтобы уехать. - Никогда! Какие они
тяжелые, эти сто пятьдесят тысяч ливров!
- Но почему господин кардинал подарил вдруг герцогу столько денег? -
шепотом спросил принц Конде у графа де Ла Фер. - Верно, он очень болен?
- Да, ваше высочество, болен. У него, как вы могли заметить, скверный
вид.
- Но ведь он умрет от этого! Сто пятьдесят тысяч ливров! Непостижимо!
Скажите, граф, почему он их подарил? Найдите причину.
- Прошу ваше высочество не спешить с выводами. Вот герцог Анжуйский
идет к нам вместе с шевалье де Лорреном. Послушайте, о чем они говорят.
Шевалье говорил герцогу вполголоса:
- Неестественно, что кардинал подарил столько денег вашему высочест-
ву... Осторожнее, ваше высочество, не растеряйте... Чего же хочет от вас
кардинал?
- Слышите? - сказал Атос на ухо принцу. - Вот ответ на ваш вопрос.
- Скажите же, ваше высочество, - нетерпеливо спрашивал де Лоррен,
стараясь угадать по тяжести денег, оттягивающих его карман, какая сумма
досталась на его долю.
- Это свадебный подарок, любезный шевалье!
- Как?
- Да, я женюсь, - продолжал герцог Анжуйский, не замечая, что он в
эту минуту проходил мимо принца и Атоса, которые низко поклонились ему.
Де Лоррен бросил на молодого герцога такой странный и полный ненавис-
ти взгляд, что граф де Ла Фер вздрогнул.
- Вы женитесь? Вы! - повторил де Лоррен. - Это невозможно! Неужели вы
решитесь на такую глупость?
- Не я решаюсь на эту глупость, а меня принуждают к ней, - отвечал
герцог Анжуйский. - Но пойдем скорей, повеселимся на эти деньги.
Провожаемый поклонами придворных, он вышел со своим приятелем, ра-
достно улыбаясь.
- Так вот в чем секрет! - тихо сказал принц Атосу. - Он женится на
сестре Карла Второго?
- По-видимому, да.
Принц Конде задумался на минуту, глаза его блеснули.
- Вот оно что, - медленно произнес он, словно разговаривая с самим
собою, - значит, шпаги долго еще но будут выниматься из ножен!..
И он вздохнул.
Один Атос слышал этот вздох и угадал все, что он в себе таил: подав-
ленные честолюбивые стремления, разрушенные мечты, обманутые надежды...
Принц вскоре стал прощаться. Король тоже собрался уходить. Атос сде-
лал Раулю знак, подтверждавший его прежнее приглашение.
Мало-помалу спальня опустела. Мазарини остался один, терзаемый своими
страданиями, которых уже не скрывал.
- Бернуин! - произнес он слабым голосом.
- Что угодно, монсеньер?
- Позвать Гено!.. Поскорее!.. Мне кажется, я умираю, - сказал карди-
нал.
Испуганный Бернуин побежал в переднюю, отдал приказ, и верховой, пос-
какавший за доктором, обогнал карету короля Людовика XIV на улице
Сент-Оноре.
XLIII
ГЕНО
Приказание кардинала было спешное, и Гено не заставил себя ждать.
Он нашел больного в постели, с посиневшим лицом, распухшими ногами, с
судорогами в желудке. У кардинала был жестокий приступ подагры. Он му-
чился ужасно и проявлял нетерпение, как человек, не привыкший к страда-
ниям. Увидев Гено, он воскликнул:
- Ну, теперь я спасен!
Гено был человек очень ученый и очень осторожный, который не нуждался
в критике Буало, чтобы заслужить подобную репутацию. Когда он встречался
с болезнью, закрадись она хоть в тело самого короля, он обращался с
больным без всякой пощады. Он не сказал, таким образом, Мазарини, как
ждал министр: "Врач пришел, прощай болезнь". Напротив, осмотрев больного
с весьма мрачным видом, он воскликнул только:
- О!
- В чем дело, Гено? И что за лицо у вас?
- У меня такое лицо, какое должно быть, чтобы лечить ваш недуг. У вас
очень серьезная болезнь, монсеньер.
- Подагра... О да, подагра.
- С осложнением, монсеньер.
Мазарини приподнялся на локте и спросил с беспокойством:
- Неужели я болен опаснее, чем думаю?
- Господин кардинал, - ответил Гено, садясь у постели, - вы много
потрудились в своей жизни, вы много страдали.
- Но я еще, кажется, не стар. Подумайте, мне только пятьдесят два го-
да.
- О господин кардинал, вам гораздо больше... Сколько лет продолжалась
Фронда?
- Зачем вы спрашиваете об этом?
- Из медицинских соображений.
- Да почти десять лет.
- Хорошо. Считайте каждый год Фронды за три года... Выходит тридцать
лет, значит, лишних двадцать. Двадцать и пятьдесят два - семьдесят два
года. Стало быть, вам семьдесят два года, а это уже старость.
Говоря это, он щупал пульс больного. Пульс показался ему таким пло-
хим, что он тотчас прибавил, несмотря на возражения Мазарини:
- Если считать каждый год Фронды за четыре года, то вам будет во-
семьдесят два.
Мазарини, побледнев, спросил еле слышным, голосом:
- Вы говорите серьезно?
- Да, к сожалению, - отвечал медик.
Кардинал дышал так тяжело, что даже неумолимый доктор сжалился бы над
ним.
- Болезни бывают разные, - промолвил Мазарини. - С некоторыми можно
справиться.
- Это правда, монсеньер. И по отношению к человеку такого ума и му-
жества, как ваше высокопреосвященство, не следует прибегать к уверткам.
- Не правда ли? - воскликнул Мазарини почти весело. - Ибо в конечном
счете для чего существует власть, сила воли? Для чего существует талант,
ваш талант, Гено? И чему в конце концов служат наука и искусство, если
больной, обладающий всем этим, не может избежать угрожающей ему опаснос-
ти?
Гено пытался вставить слово, но Мазарини, не дав ему открыть рта,
продолжал:
- Вспомните, что я самый послушный из ваших больных. Я слепо повину-
юсь вам...
- Знаю, знаю, - кивнул Гено.
- Так я выздоровею?
- Господин кардинал, ни сила, ни воля, ни могущество, ни гений, ни
наука не могут остановить болезни, которую бог насылает на свое созда-
ние. Когда болезнь неизлечима, она убивает, и тут ничего не поделаешь.
- Так моя болезнь... смертельна? - спросил Мазарини.
- Да, монсеньер.
Кардинал упал в изнеможении, как человек, раздавленный огромной тя-
жестью. Но у Мазарини была закаленная душа и мощный ум.
- Гено, - сказал он, приподнимаясь, - вы позволите мне проверить ваше
решение? Я соберу ученейших врачей всей Европы и посоветуюсь с ними... Я
хочу жить с помощью каких бы то ни было лекарств!
- Вы напрасно думаете, - отвечал Гено, - что я один решился бы произ-
нести приговор такой драгоценной жизни, как ваша. Я опрашивал ученейших
медиков Европы и Франции... двенадцать человек.
- И что же?
- Они считают, что болезнь ваша смертельна; в моем портфеле протокол
консультации, подписанный ими. Если вам угодно прочесть эту бумагу, вы
увидите, сколько неизлечимых болезней мы нашли у вас. Во-первых...
- Не нужно! Не нужно! - вскричал Мазарини, отталкивая бумагу. - Не
нужно, Гено! Я сдаюсь!
И глубокая тишина, во время которой кардинал собирался с духом и си-
лами, последовала за бурной взволнованностью предыдущей сцены.
- Есть еще кое-что, - промолвил Мазарини, - есть знахари, шарлатаны.
В моей стране те, от кого отказываются врачи, пробуют свой последний
шанс у площадных лекарей, которые десять раз убьют, но сто раз спасут
жизнь.
- Разве вы не заметили, ваше преосвященство, что я в течение послед-
него месяца сменил, по крайней мере, десяток лекарств?
- Да... И что же?
- А то, что я истратил пятьдесят тысяч ливров, чтобы купить у всех
этих плутов их секреты. Список исчерпан, мои средства тоже. Вы не изле-
чены, а без моего искусства вы были бы мертвы.
- Это конец, - промолвил тихо кардинал. - Это конец.
Он бросил мрачный взгляд на все свои богатства.
- Надо расстаться со всем этим! - прошептал он. - Я умираю, Гено? Я
умер!
- О, нет еще! - вымолвил доктор.
Мазарини схватил его за руку.
- Когда же? - спросил он, глядя расширившимися глазами прямо в лицо
невозмутимого медика.
- Таких вещей не говорят, монсеньер.
- Обыкновенным людям - нет. Но мне... Каждая минута моей жизни стоит
сокровищ!.. Скажи мне, Гено!
- Нет, нет, монсеньер...
- Я так хочу, скажи! О, дай мне хоть месяц, и за каждый из этих трид-
цати дней я заплачу тебе по сто тысяч ливров!
- Бог дает вам дни, а не я, - отвечал Гено. - Бог даст вам не больше
двух недель.
Кардинал тяжело вздохнул и упал на подушку прошептав:
- Спасибо, Гено, спасибо.
Затем, когда медик собрался уходить, он приподнялся и сказал, устре-
мив на него пламенный взгляд:
- Никому ни слова! Ни слова!
- Я знаю эту тайну уже два месяца: вы видите, я умел хранить ее.
- Ступайте, Гено, я позабочусь о вас. Велите Бриенну прислать мне чи-
новника, которого зовут Кольбером. Ступайте.
XLIV
КОЛЬБЕР
Кольбер был недалеко. Весь вечер он не выходил из соседнего коридора,
разговаривая с Бернуином и Бриенном, и обсуждал с обычной ловкостью
придворного человека все события и новости, вскипающие, как пузыри, на
поверхности каждого события. Пора нарисовать в нескольких словах портрет
одного из любопытнейших людей того времени, и нарисовать его с такой
правдивостью, с какой могли сделать это живописцы той эпохи. Кольбер был
человеком, на которого историк и моралист имеют равные права.
Кольбер был тринадцатью годами старше Людовика XIV, будущего своего
владыки. Человек среднего роста, скорее худой, чем полный, с глубоко си-
дящими глазами, плоским лицом, черными жесткими и столь редкими волоса-
ми, что с молодости принужден был носить скуфейку. Взгляд у него был
строгий, даже суровый. С подчиненными он был горд, перед вельможами дер-
жался с достоинством человека добродетельного. Всегда надменный, даже
тогда, когда, будучи один, смотрел на себя в зеркало. Вот отличительные
черты внешности Кольбера.
Что же до его ума, то все расхваливали его глубокое умение составлять
счета и его искусство получать доходы там, где могли быть одни убытки.
Кольбер додумался до того, чтобы содержать гарнизоны в пограничных
городах, не платя жалованья солдатам и предоставляя им существовать за
счет контрибуции. Столь ценные качества подсказали Мазарини мысль после
смерти своего управляющего Жубера назначить на его место Кольбера. Ма-
ло-помалу Кольбер выдвинулся при дворе, несмотря на свое незнатное про-
исхождение: дед его был виноторговцем; отец тоже торговал, сначала ви-
ном, а потом сукном и шелковыми материями.
Кольбер, которого прочили в купцы, служил приказчиком у лионского
торговца; потом он бросил лавку, уехал в Париж и поступил в контору гос-
подина Битерна, прокурора суда. Тут-то и научился он искусству состав-
лять счета и еще более трудному искусству запутывать их. Твердость
Кольбера принесла ему очень большую пользу.
В 1648 году двоюродный брат Кольбера, покровительствовавший ему, уст-
роил его на службу к Мишелю Летелье, который был тогда министром.
Однажды министр послал Кольбера с поручением к Мазарини.
Кардинал в то время отличался цветущим здоровьем, в тяжелые годы
Фронды еще не засчитывались ему втрое и вчетверо. Он жил в Седане, где
его очень беспокоила одна придворная интрига, в которой Анна Австрийская
готова была предать его.
Интригу эту затеял Летелье. Он получил письмо от Анны Австрийской,
