Мазарини поднес холодную руку ко лбу, с которого струился пот.
- Как так? - пробормотал он.
- А вот как. Вы нажили значительное состояние на службе королю?
- Значительное... гм!.. Но не чрезмерное...
- Все равно. Откуда получали вы доходы?
- От государства.
- Государство - это король.
- Что вы хотите этим сказать, преподобный отец? - спросил Мазарини с
дрожью.
- Ваши аббатства дают вам не меньше миллиона в год. С кардинальским и
министерским жалованьем вы получаете более двух миллионов ежегодно.
- О!
- За десять лет это составляет двадцать миллионов - двадцать миллио-
нов, отданные в рост по пятидесяти процентов, приносят за десять лет еще
двадцать миллионов.
- Для монаха вы прекрасно считаете.
- С тех пор, как в тысяча шестьсот сорок четвертом году вы изволили
перевести наш орден в монастырь близ Сен-Жермен-де-Пре, я веду счета на-
шего братства.
- Да и мои тоже, как я замечаю.
- Надо знать понемногу обо всем, монсеньер.
- Так говорите же!
- Я полагаю, что с такою огромною ношей вам будет трудно войти в уз-
кие врата рая...
- Так я буду осужден?
- Да, если не возвратите денег.
Мазарини испустил жалобный вздох.
- Возвратить! Но кому?
- Хозяину этих денег, королю.
Вздохи Мазарини перешли в стоны.
- Дайте отпущение! - сказал он.
- Невозможно, монсеньер. Возвратите деньги!
- Но раз вы отпускаете мне все грехи, почему вы не хотите отпустить
этого?
- Потому что, отпуская его, я сам совершу грех, которого король ни-
когда мне не простит.
Монах встал с сокрушенным видом и вышел так же торжественно, как во-
шел.
- Боже мой! - простонал Мазарини. - Кольбер, подите сюда! Я очень бо-
лен, друг мой.
XLVI
ДАРСТВЕННАЯ
Кольбер появился из-за занавесок.
- Вы слышали? - спросил Мазарини.
- Увы!
- Прав ли он? Разве все мои деньги - дурно приобретенная собствен-
ность?
- Монах - плохой судья в финансовых делах, монсеньер, - отвечал хо-
лодно Кольбер. - Однако невозможно, чтобы за вами, ваше преосвященство,
с вашими идеями в области теологии, была какая-либо вина. Она всегда на-
ходится, когда умирают.
- Умереть - это и есть главная вина, Кольбер.
- Это верно, монсеньер. Так перед кем же вы всетаки виноваты, по мне-
нию этого театинца?
- Перед королем.
Мазарини пожал плечами.
- Словно я не спас его государство и его финансы!
- Здесь нечего возразить, монсеньер.
- Не правда ли? Значит, я законно заработал награду, вопреки моему
исповеднику?
- Вне всякого сомнения.
- И я могу сберечь для моей семьи, столь нуждающейся, немалую часть
из всего, что я заработал?
- Я не вижу к этому никаких препятствий, монсеньер.
- Я был совершенно уверен, советуясь с вами, Кольбер, что услышу муд-
рое мнение, - радостно заметил Мазарини.
Кольбер с обычной строгостью поджал губы.
- Господин кардинал, - прервал Кольбер Мазарини, - надо хорошенько
посмотреть, нет ли в словах монаха ловушки.
- Ловушки?.. Почему? Он честный человек.
- Он думал, ваше преосвященство, что вы умираете, раз послали за
ним... Мне показалось, он говорил вам: "Отделите данное вам королем от
того, что вы сами взяли... " Припомните хорошенько, не сказал ли он че-
гонибудь подобного. Это похоже на монаха.
- Возможно.
- Если это так, то я думаю, монсеньер, что монах вынуждает вас...
- Возвратить все?.. Это невозможно!.. Вы говорите то же самое, что и
мой духовник!
- Но если возвратить не все, а только долю его величества, это сопря-
жено с большой опасностью. Вы искусный политик и, верно, знаете, что те-
перь у короля в казне нет и полутораста тысяч ливров наличных денег.
- Я не суперинтендант королевских финансов: у меня своя казна... Ра-
зумеется, я готов для блага короля... оставить ему сколько-нибудь... Но
я не хочу обездолить мое семейство. Это не мое дело, - сказал Мазарини с
торжеством, - это дело суперинтенданта Фуке, все счета которого я дал
вам проверить в течение последних месяцев.
Кольбер поджал губы при одном лишь упоминании имени Фуке.
- У его величества, - пробормотал он сквозь зубы, - есть лишь те
деньги, которые копит Фуке; а ваши деньги, монсеньер, будут для него ле-
карством. Оставить часть - значит опозорить себя и оскорбить короля; это
значит признать, что эта часть была приобретена незаконным путем.
- Господин Кольбер!..
- Я думал, что монсеньеру угодно выслушать мое мнение.
- Да, но вы не знаете всех подробностей.
- Я все знаю, господин кардинал. Вот уже десять лет, как я просматри-
ваю все столбцы цифр, какие только пишутся во Франции; и если мне стоило
большого труда вбить их себе в голову, зато они сидят там крепко, и я
могу рассказать, сколько тратится денег от Шербура до Марселя, начиная с
ведомства умеренного Летелье и кончая тайными расходами расточительного
Фуке.
- Так вы хотите, чтобы я пересыпал все мои деньги в королевские сун-
дуки! - насмешливо вскричал Мазарини, у которого подагра вырвала нес-
колько тяжелых вздохов. - Король, конечно, не упрекнет меня, но он будет
смеяться надо мною, растрачивая мои миллионы, и будет прав!
- Вы не поняли меня, монсеньер! У меня и в мыслях не было, чтобы ко-
роль тратил ваши деньги.
- Но вы ясно дали это понять, советуя отдать ему мне мое имущество.
- Ах, монсеньер, - сказал Кольбер, - ваша болезнь так поглощает все
ваши мысли, что вы совершенно забыли о характере его величества Людовика
Четырнадцатого.
- Как так?
- Характером, если осмелюсь сказать правду, он очень похож на вас;
основа его - гордость. Простите, монсеньер" высокомерие, хотел я ска-
зать. У королей нет гордости - эта черта слишком свойственна роду чело-
веческому.
- Вы правы.
- А если я прав, так вам, монсеньер, остается только отдать все
деньги королю, притом сейчас же.
- Почему? - спросил Мазарини с величайшим любопытством.
- Потому, что король не примет всего.
- Не примет!.. Но у него нет денег, а честолюбие мучит его.
- Согласен...
- Он желает моей смерти.
- Монсеньер...
- Да, чтоб получить мое наследство, Кольбер. Да, он желает моей смер-
ти ради наследства. А я еще стану помогать ему!
- Вот именно! Если дарственная будет написана в известной форме, он
непременно откажется.
- Не может быть!
- Уверяю вас! Молодой человек, который еще ничего не совершил, кото-
рый жаждет прославиться, и горит желанием управлять государством один,
не примет ничего готового: он захочет создавать сам. Этот принц, мон-
сеньер, не удовольствуется дворцом Пале-Рояль, который оставил ему в
наследство Ришелье, ни дворцом Мазарини, который так великолепно постро-
ен по вашему велению, ни Лувром, где обитали его предки, ни Сен-Жерменс-
ким дворцом, где родился он сам. Все, что будет исходить не от него, он
станет презирать, предсказываю вам это.
- Вы ручаетесь, что король, если я подарю ему мои сорок миллионов...
- Непременно откажется, если вы кое-что добавите при этом.
- Что же именно?
- Именно то, что монсеньер пожелает мне продиктовать.
- Но какая же мне от этого выгода?
- Огромная. Перестанут несправедливо обвинять вас в скупости, в кото-
рой авторы пасквилей упрекали знаменитейшего мужа нашего века.
- Ты прав, Кольбер. Пойди от моего имени к королю и отдай ему мое за-
вещание.
- То есть дарственную?
- А если он примет?
- Тогда вашему семейству останется тринадцать миллионов - порядочная
сумма.
- В таком случае ты либо предатель, либо глупец.
- Ни то, ни другое, монсеньер... Вы очень боитесь, мне кажется, что
король примет деньги? Опасайтесь скорее, что он не возьмет их.
- Если он не примет, я отдам ему мои запасные тринадцать миллионов...
Да, отдам!.. Ох, боль опять начинается... Я сейчас потеряю сознание...
Ах, я очень болен, Кольбер... Знаешь ли, я очень близок к смерти.
Кольбер вздрогнул.
Кардинал действительно чувствовал себя очень плохо: пот тек с него
ручьями на страдальческое ложе, и ужасающая бледность этого залитого
влагой лица являла зрелище, какое самый очерствелый врач не мог бы ви-
деть без сострадания. Кольбер был, безусловно, очень взволнован, ибо по-
кинул комнату, призвав Бернуина к изголовью умирающего, и вышел в кори-
дор.
Там, расхаживая взад и вперед с задумчивым выражением, придающим даже
какое-то благородство его грубым чертам, опустив плечи, вытянув шею, с
полуоткрытыми губами, с которых время от времени слетали бессвязные об-
рывки беспорядочных мыслей, он набирался смелости для шага, какой наме-
рен был предпринять, тогда как в десяти шагах от него, отделенный одною
лишь стеною, его господин задыхался в страшных муках, вырывавших у него
жалобные крики, не думая более ни о сокровищах земли, ни о радостях рая,
но лишь обо всех ужасах ада.
Пока Гено, призванный опять к кардиналу, старался помочь ему всевоз-
можными средствами, Кольбер, сжимая обеими руками свою большую голову,
обдумывал текст дарственной, которую надо было заставить кардинала под-
писать, как только страдания дадут ему хоть маленькую передышку. Каза-
лось, стоны кардинала и посягательства смерти на этого представителя
прошлого подстрекали ум молодого мыслителя.
Кольбер прошел к Мазарини, как только сознание вернулось к больному,
и убедил его продиктовать следующую дарственную:
"Готовясь предстать перед владыкой небесным, прошу короля, земного
моего властелина, принять от меня обратно богатства, которыми он в своей
доброте наградил меня. Семейство мое будет счастливо, что они переходят
в столь знаменитые руки. Опись моего имущества уже изготовленная, будет
представлена его величеству по первому его требованию или при последнем
вздохе преданнейшего его слуги кардинала Мазарини"
Кардинал вздохнул и подписал, Кольбер запечатал пакет и отвез его в
Лувр, где находился король.
Потом он вернулся домой, потирая руки, как работник, уверенный, что
день не пропал даром.
XLVII
КАК АННА АВСТРИЙСКАЯ ДАЛА ЛЮДОВИКУ ЧЕТЫРНАДЦАТОМУ ОДИН СОВЕТ, А Г-Н
ФУКЕ - СОВСЕМ ИНОЙ
Слухи о тяжелом состоянии кардинала распространились быстро и прив-
лекли в Лувр столько же посетителей, сколько и известие о женитьбе брата
короля, герцога Анжуйского, о которой уже было объявлено официально.
Едва успел Людовик XIV вернуться во дворец и обдумать все виденное и
слышанное в этот вечер, как слуга доложил ему, что толпа придворных, ко-
торая утром присутствовала при его вставании, опять явилась к его отходу
ко сну. Этот знак почтения придворные оказывали обычно кардиналу, мало
заботясь о том, нравится ли это королю.
Но у министра, как мы уже сказали, был сейчас тяжелый приступ подаг-
ры, и раболепство придворных тотчас обратилось к трону.
Придворные куртизаны обладают великолепным инстинктом чуять все собы-
тия заранее. Они владеют высшими познаниями: они дипломаты, чтобы нахо-
дить грандиозные развязки запутанных обстоятельств; они полководцы, что-
бы угадывать исход битв; они врачи, чтобы лечить болезни.
Людовик XIV, которому его мать преподала эту аксиому среди многих
других, понял, что его преосвященство монсеньер кардинал Мазарини очень
болен.
Анна Австрийская, проводив молодую королеву в ее покои и освободив-
шись от тяжелой парадной прически, прошла в кабинет к сыну, где тот, в
мрачном одиночестве, с растерзанным сердцем, переживал один из тех немых
и ужасных приступов королевского гнева, которые, разражаясь, чреваты
бурными последствиями, но у Людовика XIV, благодаря его удивительному
самообладанию, они превращались в легкие грозы.
Смотрясь в зеркало, Людовик говорил себе:
- Король... Король только по названию, а не в действительности!..
Призрак, пустой призрак!.. Безжизненная статуя, которой кланяются одни
льстецы! Когда же ты поднимешь свою бархатную руку и сожмешь шелковые
