драгоценное для него и очень опасное для Мазарини. Но так как он всегда
(и очень искусно) вел двойную игру, стараясь то мирить, то ссорить между
собой всех своих противников, то и тут он решил показать письмо Анны
Австрийской кардиналу, чтобы обеспечить себе его благодарность.
Послать письмо было легко; получить его обратно было гораздо труднее.
Летелье посмотрел кругом, заметил мрачного худого чиновника, который,
нахмурив брови, писал бумаги, и решил, что он лучше всякого жандарма ис-
полнит его поручение.
Кольбер поехал в Седан с приказанием показать кардиналу Мазарини
письмо и привезти его назад к Летелье.
Он с особенным вниманием выслушал приказ, заставил повторить его два
раза и задал вопрос: что важнее - показать письмо или привезти его об-
ратно?
Летелье отвечал:
- Важнее привезти письмо назад.
Кольбер отправился в путь, спешил, не щадя себя, и вручил Мазарини
сначала письмо от Летелье, уведомлявшее кардинала о драгоценной посылке,
а потом само письмо королевы.
Мазарини, читая письмо Анны Австрийской, густо покраснел, ласково
улыбнулся Кольберу и отпустил его.
- А когда будет ответ? - почтительно спросил Кольбер.
- Завтра.
- Завтра утром?
- Да.
На другой день, с семи часов утра, Кольбер был уже на месте. Мазарини
заставил его ждать до десяти. Кольбер, которому пришлось сидеть в перед-
ней, и не подумал обидеться. Когда настала его очередь, он вошел, Маза-
рини отдал ему запечатанный пакет, на ко - тором была надпись: "Господи-
ну Мишелю Летелье".
Кольбер посмотрел на конверт с особенным вниманием; кардинал ласково
улыбнулся ему и подтолкнул его к двери.
- А письмо ее величества королевы-матери? - спросил Кольбер.
- Оно в пакете со всем прочим.
- Очень хорошо, - сказал Кольбер и, зажав шляпу между колен, начал
распечатывать пакет.
Мазарини вскрикнул.
- Что это вы делаете? - спросил он грубо.
- Распечатываю конверт, монсеньер.
- Вы что, не верите мне, господин педант? Видана ли подобная дер-
зость?
- О монсеньер, не гневайтесь на меня! Могу ли я не верить вашему сло-
ву?
- Так что же?
- Я не верю исправности вашей канцелярии. Что такое письмо? Клочок
бумаги! Разве нельзя забыть лоскуток бумаги? Ах! Взгляните сами, госпо-
дин кардинал, я не ошибся!.. Ваши чиновники забыли этот клочок бумаги.
Письма королевы нет в пакете.
- Вы наглец и ничего не понимаете! - закричал Мазарини с гневом. -
Убирайтесь и ждите моих приказаний!
Сказав это с чисто итальянской живостью, он вырвал пакет из рук
Кольбера и вернулся в свой кабинет.
Но гнев его не мог продолжаться вечно, и Мазарини одумался. Каждое
утро, отворяя дверь своего кабинета, Мазарини видел лицо дежурившего у
дверей Кольбера, который смиренно, но упорно просил у него письмо коро-
левы-матери.
Мазарини не выдержал и наконец отдал письмо. Возвращая драгоценную
бумагу, кардинал произнес строжайший выговор, в продолжение которого
Кольбер только рассматривал, разглаживал, даже нюхал бумагу, буквы и
подпись, как будто имел дело с отъявленным мошенником. Мазарини еще
больше разбранил его, а бесстрастный Кольбер, убедившись, что письмо
настоящее, ушел, не сказав ни слова, точно глухой.
За это он получил после смерти Жубера место управляющего делами кар-
динала: Мазарини, вместо того чтобы разгневаться, восхитился им и поже-
лал сам иметь такого верного слугу.
Кольбер сумел скоро заслужить милость Мазарини и стать для него необ-
ходимым. Чиновник знал все его счета, хотя кардинал никогда ни слова не
говорил ему о них. Этот секрет очень крепко связывал их друг с другом;
вот почему Мазарини, готовясь перейти в иной мир, хотел спросить его со-
вета, как распорядиться имуществом, которое он оставлял на земле.
Расставшись с Гено, кардинал позвал Кольбера, предложил ему сесть и
сказал:
- Потолкуем, господин Кольбер, и серьезно, потому что я болен и могу
умереть.
- Человек смертей, - произнес Кольбер.
- Я всегда помнил об этом, господин Кольбер, и трудился, предвидя
это... Вы знаете, я скопил кое-что...
- Да, монсеньер.
- Какой приблизительно сумме, по-вашему, равно мое состояние?
- Сорок миллионов пятьсот шестьдесят тысяч двести ливров девять су и
восемь денье, - ответил Кольбер.
Кардинал испустил глубокий вздох, с изумлением взглянул на Кольбера,
но позволил себе улыбнуться.
- Это деньги явные, - сказал Кольбер в ответ на улыбку кардинала.
Кардинал привскочил на постели.
- Что это значит? - воскликнул он.
- Я хочу сказать, что, кроме этих сорока миллионов пятисот шестидеся-
ти тысяч ливров, у вас есть еще тринадцать миллионов, о которых никому
не известно.
- Уф! - пробормотал Мазарини. - Вот человек!
В эту минуту голова Бернуина показалась в дверях.
- Что случилось? - спросил Мазарини. - Почему мне мешают?
- Ваш духовник пришел: его пригласили сегодня вечером, - отвечал ка-
мердинер. - Он сможет прийти еще раз не раньше, как послезавтра.
Мазарини взглянул на Кольбера; тот взял шляпу и произнес:
- Я приду позже, господин кардинал.
Мазарини колебался.
- Нет, нет, - сказал он, - вы мне так же необходимы, как и он. Притом
ведь вы - мой второй духовник... и что я скажу одному, то может слышать
другой. Останьтесь!
- А тайна исповеди? Ваш духовник может не согласиться.
- Об этом не беспокойтесь, пройдите за кровать.
- Я могу подождать в другой комнате.
- Нет, нет, вам полезно будет слышать исповедь честного человека.
Кольбер поклонился и прошел за кровать.
- Привести духовника, - сказал Мазарини, опуская полог кровати.
XLV
ИСПОВЕДЬ ЧЕСТНОГО ЧЕЛОВЕКА
Монах вошел спокойно, не удивляясь шуму и движению во дворце, вызван-
ным болезнью кардинала.
- Пожалуйте, преподобный отец, - произнес Мазарини, бросив последний
взгляд за полог кровати, - пожалуйте! Помогите мне, отец мой!
- Это мой долг, - отвечал монах.
- Сядьте поудобнее, я хочу принести вам полную исповедь: вы отпустите
мне грехи, и я буду чувствовать себя спокойнее.
- Вы не так больны, монсеньер, чтобы подробная исповедь была неотлож-
на... И она крайне утомит вас. Будьте осторожны.
- Вы думаете, это надолго, преподобный отец?
- Как можно думать иначе, если прожита такая большая жизнь, ваше пре-
освященство.
- О, это верно... Да, рассказ может быть долгим.
- Милосердие божье велико, - прогнусавил театинец.
- Ах, - сказал Мазарини, - боюсь, что я совершил много дел, за кото-
рые господь может покарать.
- Так ли? - простодушно спросил монах, отстраняя от лампы свое тонкое
лицо, заостренное, как у крота. - Все грешники таковы: сначала забывают,
а потом вспоминают, когда уже поздно.
- Грешники или рыбаки? [13] - спросил Мазарини. - Не намекаете ли вы
на мое происхождение? Ведь я - сын рыбака.
- Гм, - пробормотал монах.
- Это мой первый грех, преподобный отец. Я велел составить генеало-
гию, выводящую мой род от древних римских консулов: Генанпя Мацерина
Первого, Мацерина Второго и Прокула Мацерина Третьего, о котором говорит
хроника Гаоландера... От Мацерина до Мазарини так близко, что сходство
имен соблазнительно. Уменьшительная форма имени Мацерин значит "ху-
денький". А теперь, преподобный отец, слову Мазарини с полным основанием
можно придать значение "худой" в увеличительной степени, худой, как Ла-
зарь.
И он показал монаху свои руки и ноги, иссушенные лихорадкой.
- Что вы родились в семействе рыбаков, в этом еще нет ничего плохо-
го... Ведь и святой Петр был рыбаком; если вы кардинал, то он глава
церкви. Далее!
- Тем более что я пригрозил Бастилией одному авиньонскому аббату,
Бонне, который хотел опубликовать генеалогию дома Мазарини, такую удиви-
тельную...
- Что ей никто бы не поверил?..
- О преподобный отец, если б причина была в этом, мой грех был бы
очень тяжкий... грех гордыни...
- То был излишек ума, и за это никого нельзя упрекнуть. Далее!
- На чем мы остановились? Да, на гордыне... Я хочу все распределить
по смертным грехам.
- Мне нравятся точные разделения.
- Очень рад. Надо вам сказать, что в тысяча шестьсот тридцатом го-
ду... увы, тридцать один год тому назад...
- Вам тогда было двадцать девять лет.
- Пылкий возраст. Я изображал из себя солдата и в Испании участвовал
в перестрелках, чтобы показать, что езжу верхом не хуже любого офицера.
Правда, надо добавить, что благодаря мне между испанцами и французами
был заключен мир. Этим немного искупается мой грех.
- Не вижу греха в желании показать, что мастерски ездишь верхом. Это
очень хорошо, и вы принесли честь монашескому званию. Как христианин - я
хвалю, что вы остановили пролитие крови; как монах - горжусь мужеством,
проявленным моим товарищем.
Мазарини скромно кивнул головою.
- Правда, - сказал он, - но последствия...
- Какие последствия?
- О, смертный грех гордыни всегда влечет за собою неисчислимые пос-
ледствия... С той минуты, как я очутился между двух армий, понюхал поро-
ху, проехал по фронту, я стал презирать генералов!
- А!
- Вот где зло!.. И с тех пор я не мог найти ни одного сносного.
- По правде сказать, у нас и не было замечательных полководцев, - за-
метил монах.
- О! - вскричал Мазарини. - У нас был принц Конде... Я долго мучил
его!
- О нем нечего жалеть: у него достаточно славы и богатства.
- Хорошо, а Бофор, которого я заставил так сильно страдать в Венсенс-
кой башне?
- А! Но ведь он был мятежником, и безопасность государства требовала,
чтобы вы принесли эту жертву... Далее!
- Кажется, я все сказал о гордыне. Есть другой грех, который я даже
не смею назвать...
- Я дам ему название. Говорите!
- Вы, вероятно, слышали о моих близких отношениях с ее величеством
королевой-матерью... Злые языки...
- Злые языки просто глупы... Для блага государства и ради молодого
короля вы должны были жить в добром согласии с королевой... Далее, да-
лее!
- Вы сняли с меня тяжелое бремя, уверяю вас, - сказал Мазарини.
- Все это сущая безделица... Переходите к серьезным вещам.
- Честолюбие, преподобный отец.
- Честолюбие - причина всех великих даяний, монсеньер.
- Я домогался тиары...
- Быть папой - значит быть первым из христиан. Почему не могли вы
этого желать?
- Заявляли печатно, что для этой цели я даже продал Камбре испанцам.
- Вы, может быть, сами заказывали эти пасквили, чтобы проявить мило-
сердие к авторам?
- В таком случае, преподобный отец, я дышу свободнее. Теперь остаются
только мелкие грехи.
- Говорите.
- Страсть к игре в карты.
- Ну, она, конечно, носит несколько светский характер, но держать
открытый дом обязывало вас звание.
- Я любил выигрывать...
- Кто же играет с намерением проиграть?
- Я иногда немного плутовал.
- Вы хотели обыграть партнера. Далее!
- Если так, преподобный отец, то у меня на совести уже не осталось
ничего. Дайте же мне отпущение грехов, и душа моя, когда господь призо-
вет ее, возлетит прямо на небо...
Монах сидел неподвижно.
- Чего вы ждете, преподобный отец? - спросил Мазарини.
- Конца вашей исповеди.
- Я кончил.
- О нет! Вы ошибаетесь.
- Право, не знаю!
- Припомните хорошенько!
- Я припомнил все, что мог.
- Тогда я помогу вашей памяти.
- Извольте.
Монах кашлянул несколько раз.
- Вы ничего не сказали ни о скупости, которая тоже смертный грех, ни
об этих миллионах...
- О каких миллионах, преподобный отец?
- О тех, которыми вы обладаете, монсеньер.
- Преподобный отец, эти деньги мои. Зачем же говорить вам о них?
- Видите ли, наши мнения на этот счет расходятся. Вы думаете, что эти
деньги принадлежат вам, а я полагаю, что они принадлежат отчасти и дру-
гим.
