- Хорошо. До свиданья, монсеньер.
- До свиданья, дорогой граф.
- А, Мазарини, Мазарини, - повторял Рошфор, уводя с собой кюре, кото-
рому не удалось вставить в разговор ни одного слова, - ты увидишь те-
перь, так ли я стар, чтобы не годиться для дела!
Было половина десятого, и коадъютору требовалось не меньше получаса,
чтобы дойти от архиепископского дома до башни св. Иакова.
Подходя к ней, коадъютор заметил в одном из самых верхних окон свет.
- Хорошо, - сказал он, - наш старшина нищих на своем месте,
Коадъютор постучал в дверь. Ему отворил сам викарий; со свечой в руке
он проводил его на верх башни. Здесь викарий указал ему на маленькую
дверь, поставил свечу в угол и спустился вниз.
Хотя в двери торчал ключ, тем не менее Гонди постучал.
- Войдите, - послышался из-за двери голос нищего.
Гонди вошел. Податель святой воды из церкви св. Евстафия ожидал его,
лежа на каком-то убогом одре.
При виде коадъютора он встал.
Пробило десять часов.
- Ну что, - спросил Гонди, - ты сдержал слово?
- Не совсем, - отвечал нищий.
- Как так?
- Вы просили у меня пятьдесят человек, не правда ли?
- Да, и что же?
- Я доставлю вам две тысячи.
- Ты не хвастаешь?
- Угодно вам доказательство?
- Да.
В комнате горели три свечи: одна на окне, выходившем на Старый город,
другая на окне, обращенном к Пале-Роялю, а третья на окне, выходившем на
улицу Сен-Дени.
Нищий молча погасил, одну за другой, все три свечи.
Коадъютор очутился во мраке, так как комната освещалась теперь только
неверным светом луны, которая проглядывала сквозь густые темные облака,
серебря их края.
- Что ты сделал? - спросил коадъютор.
- Я дал сигнал.
- Какой сигнал?
- Сигнал строить баррикады.
- Ага!
- Когда вы выйдете отсюда, вы увидите моих людей за работой. Смотрите
только будьте осторожны, чтобы не сломать себе ногу, споткнувшись о про-
тянутую через улицу цепь, или не провалиться в какую-нибудь яму.
- Хорошо. Вот тебе еще столько, сколько ты уже получил. Теперь помни,
что ты предводитель и не напейся.
- Уже двадцать лет я не пью ничего, кроме воды.
Нищий взял мешок с деньгами, и коадъютор услышал, как он тут же начал
перебирать и пересыпать золотые монеты.
- А, - произнес Гонди, - ты, кажется, порядочный скряга и сребролю-
бец.
Нищий вздохнул и бросил мешок.
- Неужели, - воскликнул он, - я всегда останусь таким же, как был, и
не избавлюсь от моей страсти? О, горе! О, суета!
- Ты все-таки возьмешь эти деньги?
- Да, но я клянусь употребить все, что останется, на 'добрые дела.
Лицо его было бледно и искажено, словно он выдерживал какую-то внут-
реннюю борьбу.
- Странный человек, - прошептал Гонди.
Он взял шляпу и направился к выходу, как вдруг заметил, что нищий за-
городил ему дорогу.
Первой мыслью коадъютора было, что нищий что-то замыслил против него,
но тот упал на колени и с мольбой протянул к нему руки.
- Монсеньер, - воскликнул нищий, - прежде чем уйти отсюда, дайте мне
благословение, умоляю вас!
- Монсеньер? - повторил Гонди. - Мой друг, ты, кажется, принимаешь
меня за кого-то другого.
- Нет, монсеньер, я принимаю вас за того, кто вы на самом деле, за
господина коадъютора; я узнал вас с первого взгляда.
Гонди улыбнулся.
- Ты просишь у меня благословения? - сказал он,
- Да, я нуждаюсь в нем.
В тоне, которым нищий произнес эти слова, слышалась такая униженная
мольба, такое глубокое раскаяние, что Гонди тотчас же протянул руку и
дал просимое благословение со всею искренностью, на какую был способен.
- Теперь, - сказал он, - между нами установилась невидимая связь. Я
благословил тебя, и ты стал для меня священным, как и я для тебя. Расс-
кажи мне, не совершил ли ты какого-нибудь преступления против человечес-
ких законов, от которых я мог бы тебя защитить?
Нищий покачал головой.
- Преступленье, совершенное мною, монсеньер, не предусмотрено челове-
ческими законами, и вы можете освободить меня от кары за него только
частыми благословениями.
- Будь откровеннее, - сказал коадъютор, - ведь ты не всегда занимался
этим ремеслом?
- Нет, монсеньер, я занимаюсь им только шесть лет.
- А прежде где ты был?
- В Бастилии.
- А до Бастилии?
- Я скажу вам это тогда, монсеньер, когда вы будете исповедовать ме-
ня.
- Хорошо. В какой бы час дня или ночи ты ни позвал меня, помни, я
всегда готов дать тебе отпущение.
- Благодарю вас, монсеньер, - глухо сказал нищий, - но я еще не готов
к принятию его.
- Хорошо. Пусть так. Прощай же.
Коадъютор взял свечу, спустился с лестницы и вышел в задумчивости.
III
БУНТ
Было около одиннадцати часов вечера. Гонди не прошел и ста шагов по
улицам Парижа, как заметил, что вокруг происходит что-то необычайное.
Казалось, весь город населен был фантастическими существами: какие-то
молчаливые тени разбирали мостовую, другие подвозили и опрокидывали по-
возки, третья рыли канавы, в которые могли провалиться целые отряды
всадников. Все эти таинственные личности озабоченно и деловито сновали
взад и вперед, подобно демонам, занятым какой-то неведомой работой. Это
нищие из Двора Чудес, агенты подателя святой воды с паперти св. Евста-
фия, готовили на завтра баррикады.
Гонди не без страха смотрел на этих темных людей, этих ночных работ-
ников, и задавал себе вопрос: в состоянии ли он будет потом снова заг-
нать их в трущобы, откуда сам их вызвал? Когда кто-нибудь из них прибли-
жался к нему, ему хотелось перекреститься.
Он дошел до улицы Сент-Оноре, потом свернул в Железные ряды. Здесь
было по-другому. Торговцы перебегали от одной лавки к другой. Двери и
ставни, как будто запертые, на деле были только прикрыты и часто отворя-
лись, чтобы впустить или выпустить какого-нибудь человека с таинственной
ношей. Это торговцы, имевшие оружие, раздавали его безоружным.
Особенно обращал на себя внимание один человек, который переходил от
двери к двери, сгибаясь под тяжестью целой груды шпаг, мушкетов и друго-
го оружия, которое он раздавал на завтра. Фонарь осветил его, и ко-
адъютор узнал Планше.
Затем коадъютор вышел по Монетной улице на набережную. Группы горожан
в черных и серых плащах, - в зависимости от принадлежности к высшей или
низшей буржуазии, - стояли неподвижно. Изредка кто-нибудь переходил от
одной группы к другой. Все эти черные и серые плащи сзади приподнимались
от скрытых под ними шпаг, а спереди от дул мушкетов и аркебуз.
Дойдя до Нового моста, коадъютор увидел, что мост охраняется карау-
лом; здесь к нему подошел какой-то человек.
- Кто вы? - спросил этот человек. - Не похоже, чтобы вы были из на-
ших.
- Это вам так кажется оттого, что вы не узнаете своих друзей, дорогой
господин Лувьер, - отвечал коадъютор, приподымая шляпу.
Лувьер узнал его и поклонился.
Продолжая свой путь, коадъютор прошел до Нельской башни. Здесь он
увидел целую вереницу людей, пробиравшихся вдоль стен. Можно было поду-
мать, что это процессия призраков, так как все они были закутаны в белью
плащи. Достигнув одного пункта, эти призраки один за другим внезапно ис-
чезали, словно сквозь землю проваливались. Притаившись в углу, Гонди ви-
дел, как исчезли таким способом все, кроме последнего.
Этот последний осмотрелся кругом, видимо с целью убедиться в том, что
за ним и его товарищами никто не следит, и, несмотря на темноту, заметил
Гонди. Он подошел и приставил пистолет ему к горлу.
- Ну, ну, господин Рошфор! - смеясь, сказал коадъютор. - Не следует
шутить с огнестрельным оружием.
Рошфор узнал голос.
- Ах, это вы, монсеньер? - воскликнул он.
- Да, собственной персоной. Но скажите, каких это людей отправили вы
в преисподнюю?
- Это мои пятьдесят рекрутов от шевалье д'Юмьера, что должны были
поступить в легкую кавалерию; вместо мундиров они получили белые плащи.
- Куда же вы пробираетесь?
- К одному моему другу, скульптору; мы спускаемся в люк, через кото-
рый к нему доставляют мрамор.
- Очень хорошо, - сказал. Гонди.
Они обменялись рукопожатием, потом Рошфор тоже спустился в люк и
плотно притворил его за собой.
Коадъютор возвратился домой. Был второй час ночи. Он открыл окно и
стал прислушиваться.
По всему городу слышался какой-то странный, непонятный шум; чувство-
валось, что в темных улицах происходит что-то необычайное и жуткое. Из-
редка слышался словно рев приближающейся бури или мощного прибоя. Но все
было смутно, неясно и не находило разумного объяснения: звуки эти похо-
дили на подземный гул, предшествующий землетрясению.
Приготовления к восстанию длились всю ночь. Проснувшись на другое ут-
ро, Париж вздрогнул: он не узнал самого себя. Он походил на осажденный
город. На баррикадах виднелись вооруженные с головы до ног люди, грозно
поглядывавшие во все стороны. Там и сям раздавалась команда, шныряли
патрули, происходили аресты. Всех появлявшихся на улицах в шляпах с
перьями и с вызолоченными шпагами тотчас останавливали и заставляли кри-
чать: "Да здравствует Брусель! Долой Мазарини!" - а тех, кто отказывал-
ся, подвергали издевательствам, оскорбляли, даже избивали. До убийств
дело еще не доходило, но чувствовалось, что к этому уже вполне готовы.
Баррикады были построены вплоть до самого Пале - Рояля. На прост-
ранстве от улицы Добрых Ребят до Железного рынка, от улицы Святого Фомы
до Нового моста и от улицы Ришелье до заставы Сент-Оноре сошлось около
десяти тысяч вооруженных людей; те из них, что находились поближе ко
дворцу, уже задирали неподвижно стоявших вокруг Пале-Рояля гвардейских
часовых. Решетки за часовыми были накрепко заперты, но эта предосторож-
ность делала их положение довольно опасным. По всему городу ходили толпы
человек по сто, по двести ободранных и изможденных нищих, которые носили
полотнища с надписью: "Глядите на народные страдания". Везде, где они
появлялись, раздавались негодующие крики, нищих же было столько, что
крики слышались отовсюду.
Велико было удивление Анны Австрийской и Мазарини, когда им доложили
утром о том, что Старый город в лихорадочном волнении, несмотря на то
что вчера в нем царило полное спокойствие; ни она, ни он не хотели ве-
рить этому, заявляя, что поверят только собственным глазам и ушам. Перед
ними распахнули окно: они увидели, услышали и убедились.
Мазарини пожал плечами и попытался изобразить на своем лице презрение
ко всему этому простонародью, но заметно побледнел и в страхе побежал в
свой кабинет, где поспешил запереть в шкатулки золото и драгоценности и
надеть наиболее ценные перстни себе на пальцы. Что касается королевы,
то, взбешенная и предоставленная самой себе, она позвала маршала де Ла
Мельере и приказала ему, взяв столько солдат, сколько он найдет нужным,
узнать, что значат эти "шутки".
Маршал был человек беспечный и бесстрашный; к тому же, как все воен-
ные, он питал презрение к народу. Он взял полтораста человек и хотел
пройти с ними через Луврский мост, но здесь его встретил Рошфор со свои-
ми пятьюдесятью новобранцами и с полуторатысячной толпой горожан. Про-
биться не было никакой возможности.
Маршал даже и не пытался сделать это. Он направился вдоль набережной.
Но у Нового моста он наткнулся на Лувьера с горожанами. На этот раз мар-
шал решился атаковать, но был встречен мушкетными выстрелами, а из окон
на него и его спутников посыпался град камней.
Он отступил, оставив на месте трех человек, и направился к рынку, но
здесь его встретил Планше с алебардистами. Алебарды угрожающе топорщи-
лись. Он решил, что без труда пробьется сквозь эту толпу горожан в серых
плащах, но серые плащи держались стойко, и маршал вынужден был отступить
на улицу Сент-Оноре, оставив на поле сражения еще четырех солдат, уло-
женных без липшего шума холодным оружием.
