понятна. Как женщина, подверженная слабостям своего пола, я страшусь
междоусобной войны; как королева, привыкшая к всеобщему повиновению, я
теряю самообладание, едва только замечаю сопротивление моей воле.
- Ваше величество, - ответил Гонди с поклоном, - вы ошибаетесь, назы-
вая мой искренний совет сопротивлением. У вашего величества есть только
почтительные и преданные вам подданные. Не против королевы настроен на-
род, он только просит вернуть Бруселя, вот и все, возвратите ему Брусе-
ля, он будет счастливо жить под защитой ваших законов, - прибавил ко-
адъютор с улыбкой.
Мазарини, который при словах "не против королевы настроен народ" на-
вострил слух, опасаясь, что Гонди заговорит на тему "Долой Мазарини",
был очень благодарен коадъютору за его сдержанность и поспешил прибавить
самым вкрадчивым тоном:
- Ваше величество, поверьте в этом господину коадъютору, который у
нас один из самых искусных политиков; первая же вакантная кардинальская
шляпа будет, конечно, предложена ему.
"Ага, видно, ты здорово нуждаешься во мне, хитрая лиса", - подумал
Гонди.
- Что же он пообещает нам, - сказал тихо д'Артаньян, - в тот день,
когда его жизни будет угрожать опасность? Черт возьми! Если он так легко
раздает кардинальские шляпы, то будем наготове, Портос, и завтра же пот-
ребуем себе по полку. Если гражданская война продлится еще год, я зака-
зываю себе золоченую шпагу коннетабля.
- А я? - спросил Портос.
- Ты, ты потребуешь себе жезл маршала де Ла Мельере, который сейчас,
кажется, не особенно в фаворе.
- Итак, - сказала королева, - вы серьезно опасаетесь народного восс-
тания?
- Серьезно, ваше величество, - отвечал Гонди, удивленный тем, что они
все еще топчутся на одном месте - Поток прорвал плотину, и я боюсь, как
бы он не произвел великих разрушений.
- А я нахожу, - возразила королева, - что в таком случае надо создать
новую плотину. Хорошо, я подумаю.
Гонди удивленно посмотрел на Мазарини, который подошел к королеве,
чтобы поговорить с нею. В эту минуту на площади Пале-Рояля послышался
шум.
Гонди улыбнулся. Взор королевы воспламенился. Мазарини сильно поблед-
нел.
- Что еще там? - воскликнул он.
В эту минуту в залу вбежал Коменж.
- Простите, ваше величество, - произнес он, - но народ прижал кара-
ульных к ограде и сейчас ломает ворота. Что прикажете делать?
- Слышите, ваше величество? - сказал Гонди.
Рев волн, раскаты грома, извержение вулкана даже сравнить нельзя с
разразившейся в этот момент бурей? криков.
- Что я прикажу? - произнесла королева.
- Да, время дорого.
- Сколько человек приблизительно у нас в ПалеРояле?
- Шестьсот.
- Приставьте сто человек к королю, а остальными разгоните этот сброд.
- Ваше величество, - воскликнул Мазарини, - что вы делаете?
- Идите и исполняйте, - сказала королева.
Коменж, привыкший, как солдат, повиноваться без рассуждений, вышел.
В это мгновение послышался сильный треск; одни ворота начали пода-
ваться.
- Ваше величество, - снова воскликнул Мазарини - вы губите короля,
себя и меня!
Услышав этот крик, вырвавшийся из трусливой души кардинала, Анна
Австрийская тоже испугалась. Она вернула Коменжа.
- Слишком поздно, - сказал Мазарини, хватаясь за голову, - слишком
поздно.
В это мгновение ворота уступили натиску толпы, и во дворе послышались
радостные крики. Д'Артаньян схватился за шпагу и знаком велел Портосу
сделать то же самое.
- Спасайте королеву! - воскликнул кардинал, бросаясь к коадъютору.
Гонди подошел к окну и открыл его. На дворе была уже громадная толпа
народа с Лувьером во главе.
- Ни шагу дальше, - крикнул коадъютор, - королева подписывает приказ!
- Что вы говорите? - воскликнула королева.
- Правду, - произнес кардинал, подавая королеве перо и бумагу. - Так
надо.
Затем прибавил тихо:
- Пишите, Анна, я вас прошу, я требую.
Королева упала в кресло и взяла перо...
Сдерживаемый Лувьером, народ не двигался с места, по продолжал гневно
роптать.
Королева написала: "Начальнику Сен-Жерменской тюрьмы приказ выпустить
на свободу советника Бруселя". Потом подписала.
Коадъютор, следивший за каждым движением королевы, схватил бумагу и,
потрясая ею в воздухе, подошел к окну.
- Вот приказ! - крикнул он.
Казалось, весь Париж испустил радостный крик. Затем послышались кри-
ки: "Да здравствует Брусель! Да здравствует коадъютор!"
- Да здравствует королева! - крикнул Гонди.
Несколько голосов подхватили его возглас, но голоса эти были слабые и
редкие.
Может быть, коадъютор нарочно крикнул это, чтобы показать Анне
Австрийской всю ее слабость.
- Теперь, когда вы добились того, чего хотели, - сказала она, - вы
можете идти, господин Гонди.
- Если я понадоблюсь вашему величеству, - произнес коадъютор с покло-
ном, - то знайте, я всегда к вашим услугам.
Королева кивнула головой, и коадъютор вышел.
- Ах, проклятый священник! - воскликнула Анна Австрийская, протягивая
руки к только что затворившейся двери. - Я отплачу тебе за сегодняшнее
унижение!
Мазарини хотел подойти к ней.
- Оставьте меня! - воскликнула она. - Вы не мужчина.
С этими словами она вышла.
- Это вы не женщина, - пробормотал Мазарини.
Затем, после минутной задумчивости, он вспомнил, что д'Артаньян и
Портос находятся в соседней комнате и, следовательно, все слышали. Маза-
рини нахмурил брови и подошел к портьере. Но когда он ее поднял, то уви-
дел, что в кабинете никого нет.
При последних словах королевы д'Артаньян схватил Портоса за руку и
увлек его за собой в галерею.
Мазарини тоже прошел в галерею и увидел там двух друзей, которые спо-
койно прогуливались.
- Отчего вы вышли из кабинета, д'Артаньян? - спросил Мазарини.
- Оттого, что королева приказала всем удалиться, - отвечал д'Ар-
таньян, - и я решил, что этот приказ относится к нам, как и к другим.
- Значит, вы здесь уже...
- Уже около четверти часа, - поспешно ответил д'Артаньян, делая знак
Портосу не выдавать его.
Мазарини заметил этот взгляд и понял, что д'Артаньян все видел и слы-
шал; но он был ему благодарен за ложь.
- Положительно, д'Артаньян, - сказал он, - вы тот человек, какого я
ищу, и вы можете рассчитывать, равно как и ваш друг, на мою благодар-
ность.
Затем, поклонившись обоим с самой приятной улыбкой, он вернулся спо-
койно к себе в кабинет, так как с появлением Гонди шум на дворе затих,
словно по волшебству.
V
В НЕСЧАСТЬЕ ВСПОМИНАЕШЬ ДРУЗЕЙ
Анна Австрийская в страшном гневе прошла в свою молельню.
- Как, - воскликнула она, ломая свои прекрасные руки, - народ смот-
рел, как Конде, первый принц крови, был арестован моею свекровью, Марией
Медичи; он видел, как моя свекровь, бывшая регентша, была изгнана карди-
налом; он видел, как герцог Вандомский, сын Генриха Четвертого, был зак-
лючен в крепость; он молчал, когда унижали, преследовали, заточали таких
больших людей... А теперь из-за какого-то Бруселя... Боже, что происхо-
дит в королевстве?
Сама того не замечая, королева затронула жгучий вопрос. Народ
действительно не сказал ни слова в защиту принцев и поднялся за Бруселя:
это потому, что Брусель был плебей, и, защищая его, народ инстинктивно
чувствовал, что защищает себя.
Мазарини шагал между тем по кабинету, изредка поглядывая на разбитое
вдребезги венецианское зеркало.
- Да, - говорил он, - я знаю, это печально, что пришлось так усту-
пить. Ну что же, мы еще отыграемся. Да и что такое Брусель? Только имя,
не больше.
Хоть Мазарини и был искусным политиком, в данном случае он все же
ошибался. Брусель был важной особой, а не пустым звуком.
В самом деле, когда Брусель на следующее утро въехал в Париж в
большой карете и рядом с ним сидел Лувьер, а на запятках стоял Фрике, то
весь народ, еще не сложивший оружия, бросился к нему навстречу. Крики:
"Да здравствует Брусель!", "Да здравствует наш отец! - оглашали воздух.
Мазарини слышал в этих криках свой смертный приговор. Шпионы кардинала и
королевы приносили со всех сторон неприятные вести, которые кардинал
выслушивал с большой тревогой, а королева со странным спокойствием. В
уме королевы, казалось, зрело важное решение, что еще увеличивало беспо-
койство Мазарини. Он хорошо знал гордую монархиню и опасался роковых
последствий решения, которое могла принять Анна Австрийская.
Коадъютор пользовался теперь в парламенте большим влиянием, чем ко-
роль, королева и кардинал, вместе взятые. По его совету был издан парла-
ментский эдикт, приглашавший народ сложить оружие и разобрать баррикады;
он знал теперь, что достаточно одного часа, чтобы народ снова вооружил-
ся, и одной ночи, чтобы снова воздвиглись баррикады.
Планше вернулся в свою лавку, уже не боясь быть повешенным: победите-
лей не судят, и он был убежден, что при первой попытке арестовать его
народ за него вступится, как вступился за Бруселя.
Рошфор вернул своих новобранцев шевалье д'Юмьеру; правда, двух не
хватало, но шевалье был в душе фрондер и не захотел ничего слушать о
вознаграждении.
Нищий возвратился на паперть св. Евстафия; он опять подавал святую
воду и просил милостыню. Никто не подозревал, что эти руки только что
помогли вытащить краеугольный камень из-под здания монархического строя.
Лувьер был горд и доволен. Он отомстил ненавистному Мазарини и немало
содействовал освобождению своего отца из тюрьмы; его имя со страхом пов-
торяли в ПалеРояле, и он, смеясь, говорил отцу, снова водворившемуся в
своей семье:
- Как вы думаете, отец, если бы я теперь попросит! у королевы долж-
ность командира роты, исполнила бы она мою просьбу?
Д'Артаньян воспользовался наступившим затишьем, чтобы отослать в ар-
мию Рауля, которого с трудом удерживал дома во время волнения, так как
он непременно хотел сражаться на той или на другой стороне. Сначала Ра-
уль не соглашался, но когда Д'Артаньян произнес имя графа де Ла Фер, Ра-
уль, сделав визит герцогине де Шеврез, отправился обратно в армию.
Один Рошфор не был доволен исходом дела. Он письмом пригласил герцога
Бофора приехать, и тот мог теперь явиться, но - увы! - в Париже царило
спокойствие.
Рошфор отправился к коадъютору, чтобы посоветоваться, не написать ли
принцу, чтобы тот задержался. Немного подумав, Гонди ответил:
- Пусть себе принц едет.
- Значит, не все еще кончено? - спросил Рошфор.
- Мы только начинаем, дорогой граф.
- Почему вы так думаете?
- Потому что я знаю королеву: она не захочет признать себя побежден-
ной.
- Значит, она что-то готовит?
- Надеюсь.
- Вы что-нибудь знаете?
- Я знаю, что она написала принцу Конде, прося его немедленно оста-
вить армию и явиться в Париж.
- Ага! - произнес Рошфор. - Вы правы, пусть герцог Бофор приезжает.
Вечером того дня, когда происходил этот разговор, распространился
слух, что принц Конде прибыл.
В самом приезде не было ничего необыкновенного, а между тем он наде-
лал много шуму. Произошло это вследствие болтливости герцогини де Лонг-
виль, узнавшей, как передавали, кое что от самого принца Конде, которого
все обвиняли в более чем братской привязанности к своей сестре, герцоги-
не.
Таким образом, раскрылось, что королева строит какие-то козни.
В самый вечер прибытия принца наиболее осведомленные граждане, эшеве-
ны и старшины кварталов, уже ходили по своим знакомым, говоря всем:
- Почему бы нам не взять короля и не поместить его в городской рату-
ше? Напрасно мы предоставляем его воспитание нашим врагам, дающим ему
дурные советы. Если бы он, например, воспитывался под руководством гос-
подина коадъютора, то усвоил бы себе национальные принципы и любил бы
народ.
Всю ночь в городе чувствовалось глухое оживление, а наутро снова поя-
