вольность стиха. Он, сам того не сознавая, убил поэзию.
- Убил! Вот настоящее слово! - воскликнул Скюдери.
- Зато его письма - верх совершенства, - заметила герцогиня де Шев-
рез.
- О, в этом отношении он вполне заслуживает славы, - согласилась ма-
демуазель Скюдери.
- Совершенно верно, но только когда он шутит, - сказала мадемуазель
Поле. - В серьезном эпистолярном жанре он просто жалок. И согласитесь,
что, когда он не груб, он пишет попросту плохо.
- Признайтесь все же хоть в том, что шутки его неподражаемы.
- Да, конечно, - сказал Скюдери, крутя ус. - Я нахожу только, что у
него вымученный юмор, а шутки пошловаты. Прочитайте, например, "Письмо
карпа к щуке".
- Уж не говоря о том, что лучшие его произведения обязаны своим про-
исхождением отелю Рамбулье, - заметил Менаж. - "Зелида и Альсидалея",
например.
- А я, с своей стороны, - сказал Арамис, подходя к кружку и почти-
тельно кланяясь герцогине де Шеврез, которая отвечала ему любезной улыб-
кой, - а я, с своей стороны, ставлю ему в вину еще то, что он держит се-
бя чересчур свободно с великими мира сего. Он позволил себе слишком бес-
церемонно обращаться с принцессе и, с маршалом д'Альбре, с господином де
Шомбером и даже с самой королевой.
- Как, с королевой! - воскликнул Скюдери и, словно ожидая нападения,
выставил вперед правую ногу. - Черт побери, я не знал этого! Каким же
образом оказал он неуважение ее величеству?
- Разве вы не знаете его стихотворения "Я думал"?
- Нет, - сказала герцогиня де Шеврез.
- Нет, - сказала мадемуазель Скюдери.
- Нет, - сказала мадемуазель Поле.
- Правда, королева, по всей вероятности, сообщила его очень немногим,
- заметил Арамис, - по я получил его из верных рук.
- И вы знаете это стихотворение?
- Кажется, могу припомнить.
- Так прочтите, прочтите! - закричали со всех сторон.
- Вот как было дело, - сказал Арамис. - Однажды Вуатюр катался вдвоем
с королевой в коляске по парку Фонтенбло. Он притворился, будто задумал-
ся, и сделал это для того, чтобы королева спросила, о чем он думает. Так
оно и вышло. "О чем вы думаете, господин де Вуатюр? - спросила она. Вуа-
тюр улыбнулся, помолчал секунд пять, делая вид, будто импровизирует, и в
ответ произнес:
Я думал: почести и славу
Дарует вам сегодня рок,
Вознаграждая вас по праву
За годы скорби и тревог,
Но, может быть, счастливой были
Вы тогда, когда его..
Я не хотел сказать - любили,
Но рифма требует того.
Скюдери, Менаж и мадемуазель Поле пожали плечами.
- Погодите, погодите, - сказал Арамис. - В стихотворении три строфы.
- Или, вернее, три куплета, - заметила мадемуазель Скюдери. - Это
просто песенка.
Арамис продолжал:
Я думал, резвый Купидон,
Когда-то ваш соратник смелый,
Сложив оружье, принужден
Покинуть здешние пределы,
И мне ль сулить себе успех,
Задумавшись близ вас, Мария,
Когда вы позабыли всех,
Кто был вам предан в дни былые.
- Не берусь решать, соблюдены ли все правила поэзии в этом куплете, -
сказала гергогиня де Шеврез, - но прошу к нему снисхождения ради его
правдивости: Госпожа де Отфор и госпожа Сеннесе присоединятся ко мне, в
случае надобности, не говоря уже о герцоге де Бофоре.
- Продолжайте, продолжайте, - сказал Скаррон - Теперь мне все равно.
С сегодняшнего дня я уже не "больной королевы".
- А последний куплет? Давайте послушаем последний куплет! - попросила
мадемуазель Скюдери.
- Извольте. Тут уж прямо поставлены собственные имена, так что никак
не ошибешься:
Я думал (ибо нам, поэтам,
Приходит странных мыслей рой):
Когда бы вы в бесстрастье этом,
Вот здесь, сейчас, перед собой
Вдруг Бекингэма увидали,
Кто из двоих бы в этот миг
Подвергнут вашей был опале:
Прекрасный лорд иль духовник?
По окончании этой строфы все в один голос принялись осуждать дерзость
Вуатюра.
- А я, - вполголоса проговорила молодая девушка с бархатными глазами,
- имею несчастье находить эти стихи прелестными.
То же самое думал и Рауль. Он подошел к Скаррону и, краснея, обратил-
ся к нему:
- Господин Скаррон, я прошу вас оказать мне честь и сообщить, кто эта
молодая девушка, которая не согласна с мнением всего этого блестящего
общества?
- Ага, мой юный виконт! - сказал Скаррон. - Вы, кажется, намерены
предложить ей наступательный и оборонительный союз?
Рауль снова покраснел.
- Я должен сознаться, что стихи Вуатюра понравились и мне, - сказал
он.
- Они на самом деле хороши, но не говорите этого: у поэтов не принято
хвалить чужие стихи.
- Но я но имею чести быть поэтом, и я ведь спросил вас...
- Да, правда, вы спрашивали, кто эта прелестная девушка, не так ли?
Это прекрасная индианка.
- Прошу прощения, сударь, - смущенно сказал Рауль, - но я все-таки не
понимаю, увы, ведь я провинциал.
- Или, иначе сказать, вы еще не научились говорить тем высокопарным
языком, на каком теперь объясняются все. Тем лучше, молодой человек, тем
лучше. И не старайтесь изучить его: не стоит труда. А к тому времени как
вы его изучите, никто, надеюсь, уже не будет так говорить.
- Итак, вы прощаете меня, сударь, и соблаговолите объяснить, кто эта
дама, которую вы называете прекрасной индианкой?
- Да, конечно. Это одно из самых очаровательных существ на свете. Ее
зовут Франсуаза д'Обинье.
- Она родственница Агриппы, друга Генриха Четвертого?
- Его внучка. Она приехала с острова Мартиника, и потому-то я называю
'ее прекрасной индианкой.
Рауль с удивлением взглянул на молодую девушку. Глаза их встретились,
и она улыбнулась.
Между тем разговор о Вуатюре продолжался.
- Скажите, сударь, - сказала Франсуаза д'Обинье, обращаясь к Скаррону
словно для того, чтобы вмешаться в его разговор с виконтом, - как вам
нравятся друзья бедного Вуатюра? Послушайте, как они отделывают его,
расточая ему похвалы. Один отнимает у него здравый смысл, другой - поэ-
тичность, третий - оригинальность, четвертый - юмор, пятый - самостоя-
тельность, шестой... Боже мой, что же они оставили этому человеку, впол-
не заслужившему славу, как выразилась мадемуазель Скюдерп?
Скаррон и Рауль рассмеялись. Прекрасная индианка, по-видимому, не
ожидала, что ее слова произведут такой эффект. Она скромно опустила гла-
за, и лицо ее стало опять простодушно.
"Она очень умна", - подумал Рауль.
Атос, все еще стоя в амбразуре окна, с легкой усмешкой наблюдал эту
сцепу.
- Позовите мне графа де Ла Фер, - сказала коадъютору герцогиня де
Шеврез. - Мне нужно поговорить с ним.
- А мне нужно, чтобы все считали, что я с ним не разговариваю, - ска-
зал коадъютор. - Я люблю и уважаю его, потому что знаю его былые дела,
некоторые по крайней мере, но поздороваться с ним я рассчитываю только
послезавтра утром.
- Почему именно послезавтра утром? - спросила г-жа де Шеврез.
- Вы узнаете завтра вечером, - ответил, смеясь, кондъютор.
- Право же, любезный Гонди, вы говорите, как Апокалипсис, - сказала
герцогиня. - Господин д'Эрбле, - обратилась она к Арамису, - не можете
ли вы сегодня оказать мне еще одну услугу?
- Конечно, герцогиня. Сегодня, завтра, когда угодно, приказывайте.
- Так позовите мне графа де Ла Фер, я хочу с ним поговорить.
Арамис подошел к Атосу и вернулся вместе с ним к герцогине.
- Вот то, что я обещала вам, граф, - сказала она, подавая Атосу
письмо. - Тому, о ком мы хлопочем, будет оказан самый любезный прием.
- Как он счастлив, что будет обязан вам, герцогиня.
- Вам нечего завидовать ему, граф: ведь я сама обязана вам тем, что
узнала его, - сказала герцогиня с лукавой улыбкой, напомнившей Атосу и
Арамису очаровательную Мари Мишон.
С этими словами она встала и велела подать карету. Мадемуазель Поле
уже уехала, мадемуазель Скюдери собиралась уезжать.
- Виконт, - обратился Атос к Раулю, - проводите герцогиню де Шеврез.
Попросите ее, чтобы она, спускаясь по лестнице, оказала вам честь опе-
реться на вашу руку, и по дороге поблагодарите ее.
Прекрасная индианка подошла проститься со Скарроном.
- Вы уже уезжаете? - спросил он.
- Я уезжаю одной из последних, как видите. Если вы будете иметь из-
вестия о господине де Вуатюре, и в особенности если они будут хорошие,
пожалуйста, уведомьте меня завтра.
- О, теперь он может умереть, - сказал Скаррон.
- Почему? - спросила девушка с бархатными глазами.
- Потому что ему уже готов панегирик.
Они расстались, оба смеясь, но девушка еще раз обернулась и с участи-
ем взглянула на бндного паралитика, который провожал ее любовным взором.
Мало-помалу толпа поредела. Скаррон как будто но замечал, что некото-
рые из его гостей таинственно шептались о чем-то, что многим из них при-
носили письма и что, казалось, вечер устроен с какой-то тайной целью, а
совсем не для разговоров о литературе, хотя все время и толковали о ней.
Но теперь Скаррону было все равно. Теперь у него в доме можно было фрон-
дировать сколько угодно. С этого утра, как он сказал, он перестал быть
"больным королевы".
Рауль проводил герцогиню де Шеврез и помог ей сесть в карету. Она да-
ла ему поцеловать свою руку, а потом, под влиянием одного из тех безум-
ных порывов, которые делали ее такой очаровательной и еще более опасной,
привлекла его к себе и, поцеловав в лоб, сказала:
- Виконт, пусть мои пожелания и мои поцелуй принесут вам счастье.
Потом оттолкнула его и велела кучеру ехать в особняк Люппь. Лошади
тронулись. Герцогиня еще раз кивнула из окна Раулю, и оп, растерянный и
смущенный, вернулся в салоп.
Атос понял, что произошло, и улыбнулся.
- Пойдемте, виконт, - сказал он. - Пора ехать. Завтра вы отправитесь
в армию принца. Спите хорошенько - это ваша последняя мирная ночь.
- Значит, я буду солдатом! - воскликнул Рауль. - О, благодарю, благо-
дарю вас, граф, от всего сердца!
- До свидания, граф, - сказал аббат д'Эрбле. - Я отправляюсь к себе в
монастырь.
- До свидания, аббат, - сказал коадъютор. - Я завтра говорю проповедь
и должен еще просмотреть десятка два текстов.
- До свидания, господа, - сказал Атос, - а я лягу и просплю двадцать
четыре часа кряду: я на ногах не стою от усталости.
Они пожали друг другу руки и, обменявшись последним взглядом, вышли
из комнаты.
Скаррон украдкой следил за ними сквозь занавеси своей гостиной.
- И ни один-то из них не сделает того, что говорил, - усмехнувшись
своей обезьяньей улыбкой, пробормотал он. - Ну что ж, в добрый час,
храбрецы. Как знать! Может быть, их труды вернут мне пенсию... Они могут
действовать руками, это много значит. У меня же, увы, есть только язык,
по я постараюсь доказать, что и он коечего стоит. Эй, Шампепуа! Пробило
одиннадцать часов, вези меня в спальню. Право, эта мадемуазель д'Обинье
очаровательна.
И несчастный паралитик исчез в своей спальне. Дверь затворилась за
ним, и вскоре огни, один за другим, потухли в салоне на улице Турнель.
XXIV
СЕН-ДЕНИ
Рано утром, едва начало светать, Атос встал с постели и приказал по-
дать платье. Он был еще бледнее обыкновенного и казался сильно утомлен-
ным. Видно было, что он не спал всю ночь. Во всех движениях этого твер-
дого, энергичного человека чувствовалась теперь какая-то вялость и нере-
шительность.
Атос был озабочен приготовлениями к отъезду Рауля и хотел выиграть
время. Прежде всего он вынул из надушенного кожаного чехла шпагу,
собственноручно вычистил ее, осмотрел клинок и попробовал, крепко ли
держится эфес.
Потом он положил в сумку Рауля кошелек с луидорами, позвал Оливена
(так звали слугу, приехавшего с ними из Блуа) и велел ему уложить дорож-
ный мешок, заботливо следя, чтобы тот не забыл чего-нибудь и взял все,
что необходимо для молодого человека, уходящего в поход.
В этих сборах прошло около часа. Наконец, когда все было готово, Атос
