ния в голосе:
- Неужели вам нечего передать мне на словах, Ла Порт?
- Да, как же, ваша светлость! Королева поручила мне сказать вам, что-
бы вы были осторожны: ее предупредили, что вас хотят убить.
- И это все? Все? - нетерпеливо спрашивал Бекингэм.
- Она еще поручила мне сказать вам, что по-прежнему вас любит.
- Ах!.. Слава богу! - воскликнул Бекингэм. - Значит, моя смерть не
будет для нее безразлична!
Ла Порт залился слезами.
- Патрик, - сказал герцог, - принесите мне ларец, в котором лежали
алмазные подвески.
Патрик принес его, и Ла Порт узнал ларец, принадлежавший королеве.
- А теперь белый атласный мешочек, на котором вышит жемчугом ее вен-
зель.
Патрик исполнил и это приказание.
- Возьмите, Ла Порт, - сказал Бекингэм. - Вот единственные знаки ее
расположения, которые я получил от нее: этот ларец и эти два письма. От-
дайте их ее величеству и как последнюю память обо мне... - он взглядом
поискал вокруг себя какую-нибудь драгоценность, - присоедините к ним...
Он снова стал искать что-то взглядом, по его затуманенные близкой
смертью глаза различили только нож, который выпал из рук Фельтона и еще
дымился алой кровью, расплывшейся по лезвию.
- ...присоедините этот нож, - договорил герцог, сжимая руку Ла Порта.
Он смог еще положить мешочек на дно ларца и опустить туда нож, знаком
показывая Ла Порту, что не может больше говорить.
Потом, забившись в предсмертной судороге, которую на этот раз он был
уже не в силах побороть, скатился с дивана на паркет.
Патрик громко закричал.
Бекингэм хотел в последний раз улыбнуться, но смерть остановила его
мысль, и она запечатлелась на его челе как последний поцелуй любви.
В эту минуту явился взволнованный врач герцога; он был уже на борту
адмиральского судна, и пришлось послать за ним туда.
Врач подошел к герцогу, взял его руку, подержал ее в своей и опустил.
- Все бесполезно, - сказал он, - герцог умер.
- Умер, умер! - закричал Патрик.
На его крик вся толпа хлынула в комнату, и повсюду воцарилось отчая-
ние, горестное изумление и растерянность.
Как только лорд Винтер увидел, что Бекингэм испустил дух, он кинулся
к Фельтону, которого солдаты по-прежнему стерегли на террасе дворца.
- Негодяй! - сказал он молодому человеку, к которому после смерти Бе-
кингэма вернулось спокойствие и хладнокровие, по-видимому не оставившие
его до конца. - Негодяй! Что ты сделал!
- Я отомстил за себя, - ответил Фельтон.
- За себя! - повторил барон. - Скажи лучше, что ты послужил орудием
этой проклятой женщины! Но, клянусь тебе, это будет ее последним злодея-
нием!
- Я не понимаю, что вы хотите сказать, - спокойно ответил Фельтон, -
и я не знаю, о ком вы говорите, милорд. Я убил герцога Бекингэма за то,
что он дважды отклонил вашу просьбу произвести меня в чин капитана. Я
наказал его за несправедливость, вот и все.
Винтер, ошеломленный, смотрел на солдат, вязавших Фельтона, и пора-
жался подобной бесчувственности.
Одна только мысль омрачала спокойное лицо Фельтона: когда до него до-
носился какой-нибудь шум, наивному пуританину казалось, что он слышит
шаги и голос миледи, которая явилась кинуться в его объятия, признать
себя виновной и погибнуть вместе с ним.
Вдруг он вздрогнул и устремил взор на какую-то точку в море, которое
во всю ширь открывалось перед ним с террасы, где он находился.
Орлиным взором моряка он разглядел то, что другой человек принял бы
на таком расстоянии за покачивающуюся на волнах чайку, - парус шхуны,
отплывавшей к берегам Франции.
Он побледнел, схватился рукой за сердце, которое готово было разор-
ваться, и понял все предательство миледи.
- Прошу вас о последней милости, милорд! - обратился он к барону.
- О какой? - спросил лорд Винтер.
- Скажите, который час?
Барон вынул часы.
- Без десяти минут девять, - ответил он.
Миледи на полтора часа ускорила свой отъезд: как только она услышала
пушечный выстрел, возвестивший роковое событие, она приказала сняться с
якоря.
Судно плыло под ясным небом, на большом расстоянии от берега.
- Так угодно было богу, - сказал Фельтон с покорностью фанатика, не в
силах, однако, отвести глаза от крохотного суденышка, на палубе которого
ему чудился белый призрак той, для кого ему предстояло пожертвовать
жизнью.
Лорд Винтер проследил за взглядом Фельтона, перевел вопрошающий взор
на его страдальческое лицо и все отгадал.
- Сначала ты один понесешь наказание, негодяй, - сказал он Фельтону,
который, неотступно глядя на море, покорно подчинялся уводившим его сол-
датам, - но, клянусь памятью моего брата, которого я горячо любил, твоей
сообщнице не удастся спастись!
Фельтон опустил голову и не проронил ни слова.
А лорд Винтер сбежал с лестницы и поспешил в гавань.
XXX
ВО ФРАНЦИИ
Когда английский король Карл I узнал о смерти Бекингэма, его первым и
самым большим опасением было, как бы эта страшная весть не лишила ларо-
шельцев бодрости духа. Поэтому он старался, как рассказывает Ришелье в
своих "Мемуарах", скрывать ее от них возможно дольше. Он приказал запе-
реть все гавани своего государства и тщательно следить за тем, чтобы ни
один корабль не вышел в море до отплытия армии, которую снаряжал Бекин-
гэм и за отправкой которой, после его смерти, король сам взялся надзи-
рать.
Он довел строгость этого запрета до того, что даже задержал в Англии
датских послов, которые уже откланялись ему, и голландского посла, кото-
рый должен был доставить в Флиссинген ост-индские корабли, возвращенные
Карлом I Соединенным Нидерландам.
Но, так как он позаботился отдать этот приказ только через пять часов
после печального события, то есть в два часа дня, два корабля успели
выйти из гавани. Один, как мы знаем, увозил миледи, которая уже догады-
валась о том, что произошло, и еще больше уверилась в своем предположе-
нии, увидев, что на мачте адмиральского корабля поднят черный флаг. Что
касается второго корабля, мы расскажем после, кто на нем находился и ка-
ким образом он отплыл.
За это время, впрочем, в лагере под Ла-Рошелью не случилось ничего
нового; только король, очень скучавший, как всегда, а в лагере, пожалуй,
еще больше, чем в других местах, решил уехать инкогнито в Сен-Жермен -
провести там день святого Людовика и попросил кардинала снарядить ему
конвой всего из двадцати мушкетеров. Кардинал, которому иногда передава-
лась скука короля, с большим удовольствием предоставил этот отпуск свое-
му царственному помощнику, обещавшему вернуться к 15 сентября.
Господин де Тревиль, уведомленный его высокопреосвященством, собрался
в дорогу и, зная, что его друзья, по неизвестной ему причине, испытывают
сильное желание и даже настоятельную потребность вернуться в Париж, ра-
зумеется, включил их в конвой короля.
Четверо молодых людей узнали эту новость через четверть часа после
г-на де Тревиля, так как им первым он сообщил о ней. Вот когда д'Ар-
таньян особенно оценил милость, которую оказал ему кардинал, наконец-то
позволив перейти в мушкетеры! Если бы не это обстоятельство, д'Артаньяну
пришлось бы остаться в лагере, а его товарищи уехали бы без него.
Нечего и говорить, что их побуждала вернуться в Париж мысль о той
опасности, которая угрожала г-же Бонасье при встрече в Бетюнском монас-
тыре с ее смертельным врагом - миледи. Поэтому, как мы уже сказали, Ара-
мис немедленно написал той самой турской белошвейке, у которой были та-
кие влиятельные знакомства, чтобы она испросила у королевы разрешение
для г-жи Бонасье выйти из монастыря и удалиться в Лотарингию или
Бельгию. Ответ не заставил себя долго ждать, и через девять-десять дней
Арамис получил следующее письмо:
"Любезный кузен!
Вот вам разрешение моей сестры взять нашу юную служанку из Бетюнского
монастыря, воздух которого, по вашему мнению, вреден для нее. Моя сестра
с большим удовольствием посылает вам свое разрешение, так как она очень
любит эту славную девушку и надеется в случае надобности быть ей полез-
ной и в дальнейшем.
Целую вас. Аглая Мишон".
К этому письму было приложено разрешение, составленное в следующих
выражениях:
"Настоятельнице Бетюнского монастыря надлежит передать на попечение
того лица, которое вручит ей это письмо, послушницу, поступившую к ней в
монастырь по моей рекомендации и находящуюся под моим покровительством.
В Лувре, 10 августа 1628 года. Анна".
Можно себе представить, какую пищу веселому остроумию молодых людей
давали эти родственные отношения Арамиса с белошвейкой, называвшей коро-
леву своей сестрой! По Арамис, два-три раза густо покраснев в ответ па
грубоватые шутки Портоса, попросил своих друзей впредь не возвращаться к
этой теме и заявил, что, если они скажут ему по этому поводу хоть одно
слово, он больше по прибегнет в такого рода делах к посредничеству своей
кузины.
Поэтому о белошвейке больше не упоминалось в разговорах четырех муш-
кетеров, которые к тому же добились того, чего хотели: получили разреше-
ние взять г-жу Бонасье из Бетюнского монастыря кармелиток. Правда, от
этого разрешения им было мало пользы, пока они находились в лагере под
Ла-Рошелью, иначе говоря - на другом конце Франции. А потому д'Артаньян
уже собирался откровенно Признаться г-ну де Тревилю, для чего ему необ-
ходимо уехать, и попросить у него отпуск, как вдруг г-н де Тревиль
объявил ему и его трем товарищам, что король едет в Париж с конвоем из
двадцати мушкетеров и что они назначены в число конвойных.
Друзья очень обрадовались. Они послали слуг вперед с багажом и наутро
выехали сами.
Кардинал проводил его величество от Сюржера до Мозе, и там король и
его министр простились с взаимными изъявлениями дружеских чувств.
Желая приехать в Париж к двадцать третьему числу, король как можно
быстрее продвигался вперед. Однако в поисках развлечений он время от
времени останавливался для соколиной охоты, своей излюбленной забавы, к
которой некогда пристрастил его герцог де Люинь. Когда это случалось,
шестнадцать мушкетеров из двадцати очень радовались такому веселому вре-
мяпрепровождению, а остальные четверо проклинали все на свете, в особен-
ности д'Артаньян; у него постоянно звенело в ушах, что Портос объяснял
следующим образом:
- Как мне сказала одна очень знатная дама, это значит, что о вас
где-то вспоминают.
Наконец в ночь на двадцать третье число конвой проехал Париж и доб-
рался до места своего назначения. Король поблагодарил г-на де Тревиля и
разрешил ему поочередно увольнять конвойных в отпуск на четыре дня, с
условием, чтобы никто из счастливцев, под страхом заключения в Бастилию,
не показывался в публичных местах.
Первые четыре отпуска, как легко догадаться, были даны нашим четырем
друзьям; более того, Атос выпросил у г-на де Тревиля шесть дней вместо
четырех и присоединил к ним еще две ночи - они уехали двадцать четверто-
го, в пять часов вечера, а г-н де Тревиль любезно пометил отпуск двад-
цать пятым числом.
- Ах, боже мой, по-моему, мы причиняем себе много хлопот из-за пустя-
ков! - сказал д'Артаньян, как известно никогда ни в чем не сомневавший-
ся. - В два дня, загнав двух-трех лошадей, - это мне нипочем, деньги у
меня есть! - я доскачу до Бетюна, вручу настоятельнице письмо королевы и
увезу мою милую не в Лотарингию и не в Бельгию, а в Париж, - где она бу-
дет лучше укрыта, особенно пока кардинал будет стоять под Ла-Рошелью. А
когда мы вернемся из похода, тут уж мы добьемся от королевы - отчасти
пользуясь покровительством ее кузины, отчасти за оказанные нами услуги -
всего, чего захотим. Оставайтесь здесь, не тратьте сил понапрасну! Меня
и Планше вполне хватит для такого простого предприятия.
На это Атос спокойно ответил:
- У нас тоже есть деньги - я еще не пропил всей своей доли, получен-
