унизительное, позорное наказание не лишает женщину красоты, но оно слу-
жит непреодолимым препятствием к достижению могущества вновь. Как все
по-настоящему одаренные люди, миледи отлично понимала, какая среда
больше всего подходит к ее натуре, к ее природным данным. Бедность от-
талкивала ее, унижение отнимало у нее две трети величия. Миледи была ко-
ролевой лишь между королевами; для того чтобы властвовать, ей нужно было
сознание удовлетворенной гордости. Повелевать низшими существами было
для нее скорее унижением, чем удовольствием.
Разумеется, она вернулась бы из своего изгнания, в этом она не сомне-
валась ни одной минуты, но сколько времени могло продолжаться это изгна-
ние? Для такой деятельной и властолюбивой натуры, как миледи, дни, когда
человек не возвышается, казались злосчастными днями; какое же слово мож-
но подыскать, чтобы назвать дни, когда человек катится вниз! Потерять
год, два года, три рода - значит, потерять вечность; вернуться, когда
д'Артаньян, вместе со своими друзьями, торжествующий и счастливый, уже
получит от королевы заслуженную награду, - все это были такие мучи-
тельные мысли, которых не могла перенести женщина, подобная миледи.
Впрочем, бушевавшая в ней буря удваивала ее силы, и она была бы в состо-
янии сокрушить стены своей темницы, если бы хоть на мгновение физические
ее возможности могли сравняться с умственными.
Помимо всего этого, ее мучила мысль о кардинале. Что должен был ду-
мать, чем мог себе объяснить ее молчание недоверчивый, беспокойный, по-
дозрительный кардинал - кардинал, который был не только единственной ее
опорой, единственной поддержкой и единственным покровителем в настоящем,
но еще и главным орудием ее счастья и мщения в будущем? Она знала его,
знала, что, вернувшись из безуспешного путешествия, она напрасно стала
бы оправдываться заключением в тюрьме, напрасно стала бы расписывать пе-
ренесенные ею страдания: кардинал сказал бы ей в ответ с насмешливым
спокойствием скептика, сильного как своей властью, так и своим умом: "Не
надо было попадаться! "
В такие минуты миледи призывала всю свою энергию и мысленно твердила
имя Фельтона, этот единственный проблеск света, проникавший к ней на дно
того ада, в котором она очутилась; и, словно змея, которая, желая испы-
тать свою силу, свивается в кольца и вновь развивает их, она заранее
опутывала Фельтона множеством извивов своего изобретательного воображе-
ния.
Между тем время шло, часы один за другим, казалось, будили мимоходом
колокол, и каждый удар медного языка отзывался в сердце пленницы. В де-
вять часов пришел, по своему обыкновению, лорд Винтер, осмотрел окно и
прутья решетки, исследовал пол, стены, камин и двери, и в продолжение
этого долгого и тщательного осмотра ни он, ни миледи не произнесли ни
слова.
Без сомнения, оба понимали, что положение стало слишком серьезным,
чтобы терять время на бесполезные слова и бесплодный гнев.
- Нет-нет, - сказал барон, уходя от миледи, - этой ночью вам еще не
удастся убежать!
В десять часов Фельтон пришел поставить часового, и миледи узнала его
походку. Она угадывала ее теперь, как любовница угадывает походку своего
возлюбленного, а между тем миледи ненавидела и презирала этого бесхарак-
терного фанатика.
Условленный час еще не наступил, и Фельтон не вошел.
Два часа спустя, когда пробило полночь, сменили часового.
На этот раз время наступило, и миледи стала с нетерпением ждать.
Новый часовой начал прохаживаться по коридору.
Через десять минут пришел Фельтон.
Миледи насторожилась.
- Слушай, - сказал молодой человек часовому, - ни под каким предлогом
не отходи от этой двери. Тебе ведь известно, что в прошлую ночь милорд
наказал одного солдата за то, что тот на минуту оставил свой пост, а
между тем я сам караулил за него во время его недолгого отсутствия.
- Да, это мне известно, - ответил солдат.
- Приказываю тебе надзирать самым тщательным образом. Я же, - приба-
вил Фельтон, - войду и еще раз осмотрю комнату этой женщины: у нее, бо-
юсь, есть злое намерение покончить с собой, и мне приказано следить за
ней.
- Отлично, - прошептала миледи, - вот строгий пуританин начинает уже
лгать.
Солдат только усмехнулся:
- Черт возьми, господин лейтенант, вы не можете пожаловаться на такое
поручение, особенно если милорд уполномочил вас заглянуть к ней в пос-
тель.
Фельтон покраснел; при всяких других обстоятельствах он сделал бы
солдату строгое внушение за то, что тот позволил себе подобную шутку, но
совесть говорила в нем слишком громко, чтобы уста осмелились что-нибудь
произнести.
- Если я позову, - сказал он, - войди. Точно так же, если кто-нибудь
придет, позови меня.
- Слушаюсь, господин лейтенант, - ответил солдат.
Фельтон вошел к миледи. Миледи встала.
- Это вы? - промолвила она.
- Я вам обещал прийти и пришел.
- Вы мне обещали еще и другое.
- Что же? Боже мой! - проговорил молодой человек, и, несмотря на все
умение владеть собой, у него задрожали колени и на лбу выступил пот.
- Вы обещали принести нож и оставить его мне после нашего разговора.
- Не говорите об этом, сударыня! Нет такого положения, как бы ужасно
оно ни было, которое давало бы право божьему созданию лишать себя жизни.
Я подумал и пришел к заключению, что ни в коем случае не должен прини-
мать на свою душу такой грех.
- Ах, вы подумали! - сказала пленница, с презрительной улыбкой садясь
в кресло. - И я тоже подумала и тоже пришла к заключению.
- К какому?
- Что мне нечего сказать человеку, который не держит слова.
- О, боже мой! - прошептал Фельтон.
- Вы можете удалиться, я ничего не скажу.
- Вот нож! - проговорил Фельтон, вынимая из кармана оружие, которое,
согласно своему обещанию, он принес, но не решался передать пленнице.
- Дайте мне взглянуть на него.
- Зачем?
- Клянусь честью, я его отдам сейчас же! Вы положите его на этот стол
и станете между ним и мною.
Фельтон подал оружие миледи; она внимательно осмотрела лезвие и поп-
робовала острие на кончике пальца.
- Хорошо, - сказала она, возвращая нож молодому офицеру, - этот из
отменной твердой стали... Вы верный друг, Фельтон.
Фельтон взял нож и, как было уловлено, положил его на стол.
Миледи проследила за Фельтоном взглядом и удовлетворенно кивнула го-
ловой.
- Теперь, - сказала она, - выслушайте меня.
Это приглашение было излишне: молодой офицер стоял перед ней и жадно
ждал ее слов.
- Фельтон... - начала миледи торжественно и меланхолично. - Фельтон,
представьте себе, что ваша сестра, дочь вашего отца, сказала вам: когда
я была еще молода и, к несчастью, слишком красива, меня завлекли в за-
падню, но я устояла... Против меня умножили козни и насилия - я устояла.
Стали глумиться над верой, которую я исповедую, над богом, которому я
поклоняюсь, - потому что я призывала на помощь бога и эту мою веру, - но
и тут я устояла. Тогда стали осыпать меня оскорблениями и, так как не
могли погубить мою душу, захотели навсегда осквернить мое тело. Нако-
нец...
Миледи остановилась, и горькая улыбка мелькнула на ее губах.
- Наконец, - повторил за ней Фельтон, - что же сделали наконец?
- Наконец, однажды вечером, решили сломить мое упорство, победить ко-
торое все не удавалось... Итак, однажды вечером мне в воду примешали
сильное усыпляющее средство. Едва окончила я свой ужин, как почувствова-
ла, что мало-помалу впадаю в какое-то странное оцепенение. Хотя я ничего
не подозревала, смутный страх овладел мною, и я старалась побороть сон.
Я встала, хотела кинуться к окну, позвать на помощь, но ноги отказались
мне повиноваться. Мне показалось, что потолок опускается на мою голову и
давит меня своей тяжестью. Я протянула руки, пыталась заговорить, но
произносила что-то нечленораздельное. Непреодолимое оцепенение овладева-
ло мною, я ухватилась за кресло, чувствуя, что сейчас упаду, но вскоре
эта опора стала недостаточной для моих обессилевших рук - я упала на од-
но колено, потом на оба. Хотела молиться - язык онемел. Господь, без
сомнения, не видел в не слышал меня, и я свалилась на пол, одолеваемая
сном, похожим на смерть.
Обо веем, что произошло во время этого сна, и о том, сколько времени
он продолжался, я не сохранила никакого воспоминания. Помню только, что
я проснулась, лежа в постели в какой-то круглой комнате, роскошно убран-
ной, в которую свет проникал через отверстие в потолке. К тому же в ней,
казалось, не было ни одной двери. Можно было подумать, что это велико-
лепная темница.
Я долго не в состоянии была понять, где я нахожусь, не могла отдать
себе отчет в тех подробностях, о которых только что рассказала вам: мой
ум, казалось, безуспешно силился стряхнуть с себя тяжелый мрак этого
сна, который я не могла превозмочь. У меня было смутное ощущение езды в
карете и какого-то страшного сновидения, отнявшего у меня все силы, но
все это представлялось мне так сбивчиво, так неясно, как будто все эти
события происходили не со мной, а с кем-то другим и все-таки, в силу
причудливого раздвоения моего существа, вплетались в мою жизнь.
Некоторое время состояние, в котором я находилась, казалось мне нас-
только странным, что я вообразила, будто вижу все это во сне... Я вста-
ла, шатаясь. Моя одежда лежала на стуле возле меня, но я не помнила, как
разделась, как легла. Тогда мало-помалу действительность начала предс-
тавляться мне со всеми ее ужасами, и я поняла, что нахожусь не у себя
дома. Насколько я могла судить по лучам солнца, проникавшим в комнату,
уже близился закат, а уснула я накануне вечером - значит, мой сон про-
должался около суток! Что произошло во время этого долгого сна?
Я оделась так быстро, как только позволили мне мои силы. Все мои дви-
жения, медлительные и вялые, свидетельствовали о том, что действие усып-
ляющего средства все еще сказывалось. Эта комната, судя по ее убранству,
предназначалась для приема женщины, и самая законченная кокетка, окинув
комнату взглядом, убедилась бы, что все ее желания предупреждены.
Без сомнения, я была не первой пленницей, очутившейся взаперти в этой
роскошной тюрьме, но вы понимаете, Фельтон, что чем больше мне бросалось
в глаза все великолепие моей темницы, тем больше мной овладевал страх.
Да, это была настоящая темница, ибо я тщетно пыталась выйти из нее. Я
исследовала все стены, стараясь найти дверь, но при постукивании все они
издавали глухой звук.
Я, быть может, раз двадцать обошла вокруг комнаты, ища какого-нибудь
выхода, - никакого выхода не оказалось. Подавленная ужасом и усталостью,
я упала в кресло.
Между тем быстро наступила ночь, а с ней усилился и мой ужас. Я не
знала, оставаться ли мне там, где я сидела: мне чудилось, что со всех
сторон меня подстерегает неведомая опасность и стоит мне сделать только
шаг, как я подвергнусь ей. Хотя я еще ничего не ела со вчерашнего дня,
страх заглушал во мне чувство голода.
Ни малейшего звука извне, по которому я могла бы определить время, не
доносилось до меня. Я предполагала только, что должно быть часов семь
или восемь вечера: это было в октябре, и уже совсем стемнело.
Вдруг заскрипела дверь, и я невольно вздрогнула. Над застекленным от-
верстием потолка показалась зажженная лампа в виде огненного шара. Она
ярко осветила комнату. И я с ужасом увидела, что в нескольких шагах от
меня стоит человек.
Стол с двумя приборами, накрытый к ужину, появился, точно по вол-
шебству, на середине комнаты.
Это был тот самый человек, который преследовал меня уже целый год,
который поклялся обесчестить меня и при первых словах которого я поняла,
что в прошлую ночь он исполнил свое намерение...
- Негодяй! - прошептал Фельтон.
- О да, негодяй! - вскричала миледи, видя, с каким участием, весь
