превратившись в слух, внимает молодой офицер этому страшному рассказу. -
Да, негодяй! Он думал, что достаточно ему было одержать надо мной победу
во время сна, чтобы все было решено. Он пришел в надежде, что я согла-
шусь признать мой позор, раз позор этот свершился. Он решил предложить
мне свое богатство взамен моей любви.
Я излила на этого человека все презрение, все негодование, какое мо-
жет вместить сердце женщины. Вероятно, он привык к подобным упрекам: он
выслушал меня спокойно, скрестив руки и улыбаясь; затем, думая, что я
кончила, стал подходить ко мне. Я кинулась к столу, схватила нож и прис-
тавила его к своей груди.
"Еще один шаг, - сказала я, - и вам придется укорять себя не только в
моем бесчестье, но и в моей смерти! "
Мой взгляд, мой голос и весь мой облик, вероятно, были исполнены той
неподдельной искренности, которая является убедительной для самых испор-
ченных людей, потому что он остановился.
"В вашей смерти? - переспросил он. - О нет! Вы слишком очаровательная
любовница, чтобы я согласился потерять вас таким образом, вкусив счастье
обладать вами только один раз. Прощайте, моя красавица! Я подожду и на-
вещу вас, когда вы будете в лучшем расположении Духа".
Сказав это, он свистнул. Пламенеющий шар, освещавший комнату, поднял-
ся еще выше над потолком и исчез. Я опять оказалась в темноте. Мгновение
спустя повторился тот же скрип открываемой и снова закрываемой двери,
пылающий шар вновь спустился, и я опять очутилась в одиночестве.
Эта минута была ужасна. Если у меня и осталось еще некоторое сомнение
относительно моего несчастья, то теперь это сомнение исчезло, и я позна-
ла ужасную действительность: я была в руках человека, которого не только
ненавидела, но и презирала, в руках человека, способного на все и уже
роковым образом доказавшего мне, что он может сделать...
- Но кто был этот человек? - спросил Фельтон.
- Я провела ночь, сидя на стуле, вздрагивая при малейшем шуме, потому
что около полуночи лампа погасла и я вновь оказалась в темноте. Но ночь
прошла без какихлибо новых поползновений со стороны моего преследовате-
ля. Наступил день, стол исчез, и только нож все еще был зажат в моей ру-
ке.
Этот нож был моей единственной надеждой.
Я изнемогала от усталости, глаза мои горели от бессонницы, я не реша-
лась заснуть ни на минуту. Дневной свет успокоил меня, я бросилась на
кровать, не расставаясь со спасительным ножом, который я спрятала под
подушку.
Когда я проснулась, снова стоял уже накрытый стол.
На этот раз, несмотря на весь мой страх, на всю мою тоску, я по-
чувствовала отчаянный голод: уже двое суток я не принимала никакой пищи.
Я поела немного хлеба и фруктов. Затем, вспомнив об усыпляющем средстве,
подмешанном в воду, которую я выпила, я не прикоснулась к той, что была
на столе, и наполнила свой стакан водой из мраморного фонтана, устроен-
ного в стене над умывальником.
Несмотря на эту предосторожность, я все же вначале страшно беспокои-
лась, но на этот раз мои опасения были неосновательны: день прошел, и я
не ощутила ничего похожего на то, чего боялась. Чтобы моя недоверчивость
осталась незамеченной, воду из графина я предусмотрительно наполовину
вылила.
Наступил вечер, а с ним наступила и темнота. Однако мои глаза стали
привыкать к ней; я видела во мраке, как стол ушел вниз и через четверть
часа поднялся с поданным мне ужином, а минуту спустя появилась та же
лампа и осветила комнату.
Я решила ничего не есть, кроме того, к чему нельзя примешать усыпляю-
щего снадобья. Два яйца и немного фруктов составили весь мой ужин. Затем
я налила стакан воды из моего благодетельного фонтана и напилась.
При первых же глотках мне показалось, что вода не такая на вкус, как
была утром. Во мне тотчас зашевелилось подозрение, и я не стала пить
дальше, но я уже отпила примерно с полстакана.
Я с отвращением выплеснула остаток воды и, покрываясь холодным потом,
стала ожидать последствий.
Без сомнения, какой-то невидимый свидетель заметит, как я брала воду
из фонтана, и воспользовался моим простодушием, чтобы верное добиться
моей гибели, которая была так хладнокровно предрешена и которой добива-
лись с такой жестокостью.
Не прошло и получаса, как появились те же признаки, что и в первый
раз. Но так как на этот раз я выпила всего полстакана, то я дольше боро-
лась и не заснула, а впала в какое-то сонливое состояние, которое не ли-
шило меня понимания всего происходящего вокруг, но отняло всякую способ-
ность защищаться или бежать.
Я пыталась доползти до кровати, чтобы извлечь из-под подушки
единственное оставшееся у меня средство защиты - мой спасительный нож,
но не могла добраться до изголовья и упала на колени, судорожно ухватив-
шись за ножку кровати. Тогда я поняла, что погибла...
Фельтон побледнел, и судорожная дрожь пробежала но всему его телу.
- И всего ужаснее было то, - продолжала миледи изменившимся голосом,
словно все еще испытывая отчаянную тревогу, овладевшую ею в ту ужасную
минуту, - что на этот раз я ясно сознавала грозившую мне опасность: душа
моя, утверждаю, бодрствовала в уснувшем теле, и потому я все видела и
слышала. Правда, все происходило точно во сне, но это было тем ужаснее.
Я видела, как поднималась вверх лампа, как я постепенно погружалась в
темноту. Затем я услышала скрип двери, хорошо знакомый мне, хотя дверь
открывалась всего два раза.
Я инстинктивно почувствовала, что ко мне кто-то приближается, - гово-
рят, что несчастный человек, заблудившийся в пустынных степях Америки,
чувствует таким образом приближение змеи.
Я пыталась превозмочь свою немоту и закричать. Благодаря невероятному
усилию воли я даже встала, но для того только, чтобы тотчас снова
упасть... упасть в объятия моего преследователя...
- Скажите же мне, кто был этот человек? - вскричал молодой офицер.
Миледи с первого взгляда увидела, сколько страдании она причиняет
Фельтону тем, что останавливается на всех подробностях своего рассказа,
но не хотела избавить его ни от единой пытки: чем глубже она уязвит его
сердце, тем больше будет уверенности, что он отомстит за нес. Поэтому
она продолжала, точно не расслышав его восклицания или рассудив, что еще
не пришло время ответить на него:
- Только на этот раз негодяй имел дело не с безвольным и бесчувствен-
ным подобием трупа. Я вам уже говорила: не будучи в состоянии оконча-
тельно овладеть своими телесными и душевными - способностями, я все же
сохраняла сознание грозившей мне опасности. Я боролась изо всех сил и,
по-видимому, упорно сопротивлялась, так как слышала, как он воскликнул:
"Эти негодные пуританки! Я знал, что они доводят до изнеможения своих
палачей, но не думал, что они так сильно противятся своим любовникам".
Увы, это отчаянное сопротивление не могло быть длительным. Я по-
чувствовала, что силы мои слабеют, и на этот раз негодяй воспользовался
не моим сном, а моим обмороком...
Фельтон слушал, не произнося ни слова и лишь издавая глухие стоны;
только холодный пот струился по его мраморному лбу и рука была судорожно
прижата к груди.
- Моим первым движением, когда я пришла в чувство, было нащупать под
подушкой нож, до которого перед тем я не могла добраться: если он не
послужил мне защитой, то, по крайней мере, мог послужить моему искупле-
нию.
Но, когда я взяла этот нож, Фельтон, ужасная мысль пришла мне в голо-
ву. Я поклялась все сказать вам и скажу все. Я обещала открыть вам прав-
ду и открою ее, пусть даже я погублю себя этим!
- Вам пришла мысль отомстить за себя этому человеку? - вскричал
Фельтон.
- Увы, да! - ответила миледи. - Я знаю, такая мысль не подобает хрис-
тианке. Без сомнения, ее внушил мне этот извечный враг души нашей, этот
лев, непрестанно рыкающий вокруг нас. Словом, признаюсь вам, Фельтон, -
продолжала миледи тоном женщины, обвиняющей себя в преступлении, - эта
мысль пришла мне и уже не оставляла меня больше. За эту греховную мысль
я и несу сейчас наказание.
- Продолжайте, продолжайте! - просил Фельтон. - Мне не терпится уз-
нать, как вы за себя отомстили.
- Я решила отомстить как можно скорее; я была уверена, что он придет
в следующую ночь. Днем мне нечего было опасаться.
Поэтому, когда настал час завтрака, я не задумываясь ела и пила: я
решила за ужином сделать вид, что ем, но ни к чему не притрагиваться, и
мне нужно было утром подкрепиться, чтобы не чувствовать голода вечером.
Я только припрятала стакан воды от завтрака, потому что, когда мне
пришлось пробыть двое суток без пищи и питья, я больше всего страдала от
жажды.
Все, что я передумала в течение дня, еще больше укрепило меня в при-
нятом решении. Не сомневаясь в том, что за мной наблюдают, я старалась,
чтобы выражение моего лица не выдало моей затаенной мысли, и даже нес-
колько раз поймала себя на том, что улыбаюсь. Фельтон, я не решаюсь
признаться вам, какой мысли я улыбалась, - вы почувствовали бы ко мне
отвращение.
- Продолжайте, продолжайте! - умолял Фельтон. - Вы видите, я слушаю и
хочу поскорее узнать, чем все это кончилось.
- Наступил вечер, все шло по заведенному порядку. По обыкновению, мне
в темноте подали ужин, затем зажглась лампа, и я села за стол.
Я поела фруктов, сделала вид, что наливаю себе воды из графина, но
выпила только ту, что оставила от завтрака. Подмена эта была, впрочем,
сделана так искусно, что мои шпионы, если они у меня были, не могли бы
ничего заподозрить.
После ужина я притворилась, что на меня нашло такое же оцепенение,
как накануне, но на этот раз, сделав вид, что я изнемогаю от усталости
или уже освоилась с опасностью, я добралась до кровати, сбросила платье
и легла.
Я нащупала под подушкой нож и, притворившись спящей, судорожно впи-
лась пальцами в его рукоятку.
Два часа прошло, не принеся с собой ничего нового, и - боже мой, я ни
за что бы не поверила этому еще накануне! - я почти боялась, что он не
придет.
Вдруг я увидела, что лампа медленно поднялась и исчезла высоко над
потолком. Темнота наполнила комнату, но ценой некоторого усилия мне уда-
лось проникнуть взором в эту темноту.
Прошло минут десять. До меня не доносилось ни малейшего шума, я слы-
шала только биение собственного сердца.
Я молила бога, чтобы тот человек пришел.
Наконец раздался столь знакомый мне звук открывшейся и снова закрыв-
шейся двери, и послышались чьи-то шаги, под которыми поскрипывал пол,
хотя он был устлан толстым ковром. Я различила в темноте какую-то тень,
приближавшуюся к моей постели...
- Скорее, скорее! - торопил Фельтон. - Разве вы не видите, что каждое
ваше слово жжет меня, как расплавленный свинец?
- Тогда, - продолжала миледи, - я собрала все силы, я говорила себе,
что пробил час мщения или, вернее, правосудия, я смотрела на себя как на
новую Юдифь. Я набралась решимости, крепко сжала в руке нож и, когда он
подошел ко мне и протянул руки, отыскивая во мраке свою жертву, тогда с
криком горести и отчаяния я нанесла ему удар в грудь.
Негодяй, он все предвидел: грудь его была защищена кольчугой, и нож
притупился о нее.
"Ах, так! - вскричал он, схватив мою руку и вырывая у меня нож, кото-
рый сослужил мне такую плохую службу. - Вы покушаетесь на мою жизнь,
прекрасная пуританка? Да это больше, чем ненависть, это прямая неблаго-
дарность! Ну, ну, успокойтесь, мое прелестное дитя... Я думал, что вы
уже смягчились. Я не из тех тиранов, которые удерживают женщину силой.
Вы меня не любите, в чем я сомневался по свойственной мне самонадеяннос-
ти. Теперь я в этом убедился, и завтра вы будете на свободе".
Я ждала только одного - чтобы он убил меня.
"Берегитесь, - сказала я ему, - моя свобода грозит вам бесчестьем! "
"Объяснитесь, моя прелестная сивилла".
