дети, лишь бы мужчины, обязанные защищать стены их города, оставались
здоровыми и полными сил. К тому времени правило это, правда, не получило
еще всеобщего применения, но, то ли вследствие бессилия жителей ему про-
тиводействовать, то ли вследствие их самопожертвования, превратилось уже
из теории в практику; подметные письма кардинала подорвали веру в его
неоспоримость; письма напоминали мужчинам, что обреченные на смерть де-
ти, женщины и старики - их сыновья, жены и отцы, что было бы справедли-
вее, если бы все разделяли общее бедствие, и тогда одинаковое положение
приводило бы жителей к единодушным решениям.
Эти подметные письма произвели как раз то действие, какого и ожидал
их составитель: склонили многих жителей вступить в сепаратные переговоры
с королевской армией.
Но в то самое время, когда кардинал уже видел, что испытанное им
средство приносит плоды, и радовался, что пустил его в ход, один из жи-
телей Ла-Рошели, который сумел перейти линию королевских войск, - одному
богу известно, как ему удалось обмануть бдительность Бассомпьера, Шом-
берга и герцога Апгулемского, за которыми, в свою очередь, бдительно
надзирал кардинал, - один из жителей Ла-Рошели, говорим мы, пробрался в
город прямо из Портсмута и сообщил, что он видел там внушительный флот,
готовый отплыть не позже как через неделю. Больше того: Бекингэм извещал
мэра, что наконец будет заключен великий союз против Франции и во Фран-
цузское королевство одновременно вторгнутся английские, испанские и
австрийские войска. Это письмо публично читалось на всех площадях горо-
да, копии с него были вывешены на перекрестках улиц, и даже те, кто на-
чал уже переговоры с королевской армией, прервали их, решившись дож-
даться столь торжественно обещанной помощи.
Это неожиданное обстоятельство возбудило у Ришелье прежнее беспо-
койство и невольно заставило его снова обратить взоры по ту сторону мо-
ря.
Между тем королевская армия, которой были чужды тревоги его
единственного и настоящего главы, вела веселую жизнь. И съестных припа-
сов, и денег в лагере было вдоволь; все части соперничали друг с другом
в удальство и различных забавах. Хватать шпионов и вешать их, устраивать
рискованные экспедиции на дамбу и на море, затевать самые безрассудные
предприятия и хладнокровно выполнять их - вот в чем армия проводила все
время и что помогало ей коротать дни, долгие не только для ларошельцев,
терзаемых голодом и мучительным ожиданием, но и для кардинала, столь
упорно блокировавшего их.
Кардинал, вечно разъезжавший верхом, как рядовой кавалерист, окидывал
задумчивым взглядом эти нестерпимо медленно, как ему казалось, подвигав-
шиеся укрепления, возводимые под его руководством инженерами, которых он
выписал со всех концов Франции. Если при его объездах ему случалось
встретить мушкетера из полка де Тревиля, он иногда подъезжал к нему,
внимательно вглядывался и, не признав в нем ни одного из наших четырех
друзей, направлял на что-нибудь другое свой проницательный взгляд.
Однажды, томясь смертельной скукой, не надеясь больше на переговоры с
городом и все еще не получая известий из Англии, кардинал выехал из дому
в сопровождении только Каюзака и Ла Удиньера, выехал без всякой цели,
лишь затем, чтобы прокатиться. Он ехал вдоль песчаного берега, предава-
ясь необъятным мечтам и созерцая необъятный простор океана. Неторопливо
поднявшись на холм, он увидел невдалеке за изгородью семь человек, кото-
рые лежали и грелись в лучах солнца, редко проглядывающего в это время
года, причем вокруг них валялись пустые бутылки. Четверо из этих людей
были наши мушкетеры, приготовившиеся слушать чтение письма, только что
полученного одним из них. Это письмо было настолько важно, что из-за не-
го они оставили карты и кости, разложенные на барабане.
Трое остальных были заняты тем, что снимали смолу с горлышка огром-
ной, оплетенной соломой бутыли колиурского вина; это были слуги наших
молодых людей.
Кардинал, как мы уже сказали, был в мрачном расположении духа, а ког-
да он впадал в него, ничто так не усиливало его угрюмость, как веселье
других. К тому же у него было странное предубеждение: он всегда вообра-
жал, что причиной веселости других было как раз то, что печалило его са-
мого. Сделав Каюзаку и Ла Удиньеру знак остановиться, кардинал спешился
и направился к подозрительным весельчакам, надеясь, что благодаря заглу-
шавшему его шаги песку и укрывавшей его изгороди ему удастся подслушать
несколько слов из разговора, казавшегося ему крайне интересным. Очутив-
шись в десяти шагах от изгороди, он узнал выговор гасконца, а так как он
еще раньше разглядел, что это были мушкетеры, то больше не сомневался,
что трое остальных были те, кого называли неразлучными приятелями, то
есть Атос, Портос и Арамис.
Легко можно представить себе, насколько его желание расслышать их
разговор усилилось от этого открытия; глаза его приняли странное выраже-
ние, и он кошачьей походкой подкрался к изгороди. Но едва ему удалось
уловить несколько неясных звуков, без всякого определенного смысла, как
вдруг громкий, отрывистый возглас заставил его вздрогнуть и привлек вни-
мание мушкетеров.
- Офицер! - крикнул Гримо.
- Вы, кажется, заговорили, негодяй! - сказал Атос, приподнимаясь на
локте и устремляя на Гримо сверкающий взор.
Гримо не прибавил больше ни слова и только протянул указательный па-
лец по направлению к изгороди, возвещая этим жестом приход кардинала и
его свиты.
Одним прыжком мушкетеры очутились на ногах и почтительно поклонились.
Кардинал, по-видимому, был взбешен.
- Кажется, господа мушкетеры велят караулить себя! - заметил он. - Уж
не подходит ли сухим путем англичане? Или мушкетеры считают себя старши-
ми офицерами?
- Ваша светлость... - ответил Атос, так как среди общего смятения он
один сохранил то спокойствие и хладнокровие настоящего вельможи, которое
никогда его не покидало, - ваша светлость, мушкетеры, когда они не несут
службы или когда их служба окончена, пьют и играют в кости, и они для
своих слуг - офицеры очень высокого ранга.
- Слуги! - проворчал кардинал. - Слуги, которым приказано предупреж-
дать своих господ, когда кто-нибудь проходит мимо, уже не слуги, а часо-
вые.
- Ваше высокопреосвященство, однако, сами видите, что если бы мы не
приняли этой предосторожности, то, чего доброго, упустили бы случай зас-
видетельствовать вам ваше почтение и принести благодарность за оказанную
милость - за то, что вы соединили нас всех вместе... Д'Артаньян, - про-
должал Атос, - вы сейчас только говорили о вашем желании найти случай
выразить его светлости вашу признательность: случай представился, вос-
пользуйтесь же им.
Эго было сказано с невозмутимым хладнокровием, отличавшим Атоса в ми-
нуты опасности, и с крайней вежливостью, делавшей его в иные минуты бо-
лее величественным, чем прирожденные короли.
Д'Артаньян подошел и пробормотал несколько благодарственных слов, ко-
торые быстро замерли у него на языке под угрюмым взглядом кардинала.
- Все равно, господа... - заговорил Ришелье, которого замечание Ато-
са, по видимому, нисколько не отклонило от его первоначального намере-
ния, - все равно, господа, я не люблю, чтобы простые солдаты, потому
только, что они имеют преимущество служить в привилегированной части,
разыгрывали знатных вельмож: они должны соблюдать такую же дисциплину,
как и все.
Атос предоставил кардиналу договорить до конца эту фразу и, поклонив-
шись в знак согласия, ответил:
- Надеюсь, ваша светлость, что мы ничем не нарушили дисциплины. Мы
сейчас не несем службы и думали, что можем располагать своим временем,
как нам заблагорассудится. Если вашему высокопреосвященству угодно будет
осчастливить нас каким-нибудь особым приказанием, мы готовы повино-
ваться. Вы сами видите, ваша светлость, - продолжал мушкетер, хмуря бро-
ви, так гак этот допрос начинал выводить его из терпения, - что ми зах-
ватили с собой оружие, чтобы быть наготове при малейшей тревоге.
И он указал кардиналу пальцем на четыре мушкета, составленные в козлы
около барабана, на котором лежали карты и кости.
- Будьте уверены, ваше высокопреосвященство, что мы вышли бы вам
навстречу, - прибавил д'Артаньян, - если бы могли предположить, что это
вы подъезжаете к нам с такой малочисленной свитой.
Кардинал кусал усы и губы.
- Знаете ли вы, на кого вы похожи, когда, как теперь, собираетесь
вместе, вооруженные и охраняемые вашими слугами? - спросил кардинал. -
Вы похожи на четырех заговорщиков.
- Совершенно верно, ваша светлость, - подтвердил Атос, - мы действи-
тельно составляем заговор, как ваше высокопреосвященство могли сами убе-
диться однажды утром, но только против ларошельцев.
- Э, господа политики, - возразил кардинал, в свою очередь хмуря бро-
ви, - в ваших мозгах, пожалуй, нашлась бы разгадка многих секретов, если
бы они были так же доступны для чтения, как то письмо, которое вы спря-
тали, заметив меня!
Краска бросилась в лицо Атосу, он сделал шаг к кардиналу:
- Можно подумать, что вы действительно подозреваете нас, ваша свет-
лость, и подвергаете настоящему допросу. Если это так, то пусть ваше вы-
сокопреосвященство соблаговолит объясниться, и мы, по крайней мере, бу-
дем знать, как нам следует поступать.
- А что, если бы это и в самом деле был допрос? - возразил кардинал.
- И не такие люди, как вы, подвергались ему и отвечали, господин мушке-
тер.
- Вот почему я и сказал вашему высокопреосвященству, что в его воле
допрашивать нас, мы готовы отвечать.
- Что это за письмо, которое вы начали читать, господин Арамис, а за-
тем спрятали?
- Письмо от женщины, ваша светлость.
- О, я понимаю! - сказал кардинал. - Относительно такого рода писем
следует хранить молчание. Однако их можно показывать духовнику, а ведь
я, как вам известно, посвящен в духовный сан.
- Ваша светлость, - заговорил Атос со спокойствием тем более ужасаю-
щим, что, отвечая таким образом, он рисковал головой, - письмо это от
женщины, по оно не подписано ни Марион Делорм, ни госпожой д'Эгнльон.
Кардинал смертельно побледнел, и глаза его вспыхнули зловещим огнем.
Он обернулся, словно затем, чтобы отдать приказание Каюзаку и Ла
Удипьеру. Атос уловил это движение и сделал шаг к мушкетам, на которые
были устремлены глаза его трех друзей, вовсе не склонных позволить себя
арестовать. На стороне кардинала, считая его самого, было трое, а мушке-
теров вместе со слугами было семь человек. Кардинал рассудил, что игра
будет тем более неравной, что Атос и его товарищи действительно тайно
сговаривались о чем-то, и прибегнул к одному из тех внезапных поворотов,
к которым он всегда прибегал: весь его гнев растворился в улыбке.
- Ну полно, полно! - сказал он. - Вы храбрые молодые люди: гордые при
свете дня, преданные во мраке ночи. Неплохо оберегать себя, когда так
хорошо оберегаешь других. Господа, я вовсе не забыл той ночи, когда вы
охраняли меня на пути к "Красной голубятне". Если бы на той дороге, по
которой я сейчас поеду, мне угрожала какая-нибудь опасность, я попросил
бы вас сопровождать меня. Но, так как опасности не предвидится, оставай-
тесь тут, доканчивайте ваши бутылки, вашу игру и ваше письмо. Прощайте,
господа!
Сев на коня, которого подвел ему Каюзак, он попрощался с ними взмахом
руки и умчался.
Четверо молодых людей, застыв на месте, не произнося ни слова, прово-
жали его глазами, пока он не исчез из виду.
Затем они переглянулись.
У всех были удрученные лица: они понимали, что, несмотря на дружеское
прощание, кардинал уехал взбешенный.
Один Атос улыбался властной, презрительной улыбкой. Когда кардинал
отъехал на такое расстояние, что не мог ни слышать, ни видеть их, Пор-
