А под фонариком -- пасть. Как гараж. Не подозреваешь, а уже в
ней два часа плывешь... Уже хода назад нет, а ты все
плавничками помахиваешь. Рыба-удильщик, или как ее... Килька не
понимает. Но мы должны бороться за кильку. Не отдавать. У них
тактика какая? Я ж их знаю, весь в синяках. Они -- начетчики,
затаскивают в дебри теории. А я ж не знаю этих Кювье и всех
этих ламатрификаций. Этим я и отличаюсь, и признаю открыто --
да, я не знаю, где и что сказал Кювье. Раз о Кювье до сих пор
говорят, значит, был не дурак. Все-таки животное мог по
косточке восстановить. Ну и пусть. Но я тоже время не терял, у
меня опыт, наблюдения... Практика. А практика, она всегда
оптику, как заяц лисицу...
Смеясь и перебрасываясь шутками, подошли к ректорскому
корпусу. Здесь все опять остановились. Академик положил руку на
плечо Федора Ивановича. Плотно обтянул губами выпуклые зубы, но
губы опять разошлись.
-- Значится, так. Ступай, сынок, к себе и жди. Мы сейчас с
Петром Леонидычем посидим у него, побалакаем малость...
Посекретничаем... И я приду к тебе. Есть серьезный разговор.
Федор Иванович ушел к себе. Часа через два голос академика
послышался в коридоре. Федор Иванович вышел встречать. Академик
опять был окружен свитой, медленно шел, даря направо и налево
свои солоноватые шутки. Его валенки оставляли на каменном полу
мокрые следы, и свита с почтением смотрела на эту воду. Увидев
Федора Ивановича, он простился со всеми, и оба закрылись в
кабинете.
-- Дверь не запирай, -- сказал Кассиан Дамианович. --
Слушай... Тут у вас где-то есть горячий душ. Организуй, а?
Полотенце, мыло найдется?
-- Конечно! Сейчас зайдем ко мне, все возьмем и -- к
механизаторам. У них душ при механической мастерской.
Федор Иванович сходил на разведку -- разошлась ли свита, и
по пустому коридору они почти бегом выскользнули из корпуса.
Торопливо дошагав до общежития, поскорей скрылись в комнате
Федора Ивановича. Академик все смотрел на "мартина идена",
неодобрительно щупал ткань.
-- Какой же ты земледелец -- ходишь, как московский
стиляга! Должен быть муравей, а ты стрекоза! Ты ж так чахотку
тут схватишь! Скажут, на службе у академика Рядно чахотку
заработал, -- он покачал головой. -- Пришлю тебе кожушок. До
колен полуперденчик. Легкий, аккуратненький. А теплый -- как
печка! Чтоб носил мне, без дураков! А эту, гимназию свою...
Редингот свой, чтоб в шкаф мне, до весны. Когда за девочками
гон начнется -- тогда разрешаю, надевай.
Раньше Федор Иванович в таких случаях слабел от
подступающего чувства. Ему хотелось расцеловать это старое,
смуглое от настоящего полевого загара, доброе лицо. Но сейчас,
когда безошибочно действовал ключ, он сразу что-то вспомнил из
прошлого, все выстроил в ряд и понял, что старик готовит почву
для какого-то щекотливого поручения. Когда академику Рядно было
нужно послать кого-нибудь на не слишком чистое дело, он
становился очень добрым -- легко, автоматически оперировал
всеми жестами и повадками душевного, мягкого человека.
"Сынок! -- подумал Федор Иванович. -- Давно уже я тебе не
сынок. Ловчая яма с кольями на дне -- вот кто я теперь для
тебя. Так что берегись..."
-- Ты чего покраснел? -- спросил академик. -- Как девица
краснеешь.
-- От благодарности, Кассиан Дамианович...
-- Ты мне не благодарность... Ты мне дело давай! Захватив
нужные вещи, они опять вышли на яркий снег.
-- "От благодарности"... Ну ловкач! -- качая головой,
бормотал академик, шагая впереди Федора Ивановича. -- Теперь
никуда не денусь, придется присылать кожушок. Ладно, к Новому
году получишь.
После беседы со Стригалевым, после сеанса со старинным
микроскопом и "Майским цветком", а теперь еще этот обещанный
полушубок вмешался, -- после всего этого Федором Ивановичем
овладела горячка: прежде чем начать действовать, ему было
необходимо собственным пальцем тронуть живое, истинное, то, что
составляло скрытую основу академика Рядно. Все было как будто
ясно, но вот -- потребовалась еще одна проверка. И он
приготовился. И совсем без его ведома сжалась в нем и уперлась
в чуткий выступ стальная пружина.
Они уже шли через работающий механический цех, и Федор
Иванович увидел в глубине за станками Бориса Николаевича Порая.
Дядик Борик поднял руку, салютуя Учителю. И Федор Иванович
бойко вскинул руку.
-- Ты с кем поздоровался? -- спросил Кассиан Дамианович,
проследив их приветствия.
Пружина тут же сорвалась и ударила.
-- С одним вейсманистом-морганистом. С Троллейбусом...
Старик как бы онемел.
-- Этот длинный? С кокардой? Постой, какой же это
Троллейбус? Троллейбуса я по одним чирьям сразу...
Он совсем забыл, что всего лишь четыре месяца назад,
напутствуя молодого ревизора, он сказал о Троллейбусе:
"Интересно, что это за фрухт. Посмотреть бы..." Ему тогда было
нужнее не знать Троллейбуса. Чтоб сынок не уперся, не
забастовал.
-- Троллейбус -- это ихний здешний генерал ордена. Ха!
Троллейбуса не узнал! Что это с тобой, сынок?
-- Кассиан Дамианович! Я неудачно пошутил. Это Борис
Николаевич Порай. Механизатор.
"Стригалев прав", -- сказал себе Федор Иванович, переводя
дыхание.
-- Непонятно как-то шутишь, -- не мог успокоиться
академик. -- Шутишь не похоже на себя. Мерещится он тебе, твой
крестник. Жалеешь, небось, знаю тебя. Кончай о нем думать.
Другие ждут дела.
Душевая от пола до потолка сверкала молочной керамикой.
Закрыв дверь н? задвижку и раздевшись, академик опять пришел в
веселое настроение. Он был хорошо сложен для старика, сухощав,
весь в мелких бугорках старческой одеревеневшей мускулатуры.
Хорошо был виден выступающий рисунок скелета. При меловой
белизне тела его маленькая и темная сухая голова на коричневой
шее казалась взятой взаймы у другого человека. Прикрыв грешное
место рукой, он проковылял к душу, стал вертеть краны,
загагакал, закричал, заплакал и исчез в облаках пара. Некоторое
время слышались только крики и шлепки по голому телу. Потом
академик позвал Федора Ивановича.
-- Давай, сынок, сюда. Спину потрешь. Федор Иванович под
вторым душем принялся мылить колючую мочалку.
-- Давай скорей! -- старик нагнулся и ждал. -- Потри,
потри. Скажешь, академику Рядно спину тер, пусть боятся. Хо-хо!
Ух-х, ты! -- он закричал еще громче. -- Не жалей силы! О! Так,
так! Вонлярлярский! Вот кого бы пригласить! Пронститутку,
интеллихэнта. И-хи-хи! Потише, ссатана! Обрадовался! В
следующий раз позову его, вот будет комедия! Думаешь, не
пойдет? Вудет фыркать, а спину потрет! И сделает, чтоб узнали!
-- Он у Стригалева микротом хотел чердануть. У Стригалева
свой микротом, сам сделал...
-- Свой? Что-то я не знаю за ним такого факта. Наверно,
такой же допотопный, как и микроскоп... Вот какие подробности
он знал о Троллейбусе!
-- Когда Троллейбуса попросили с кафедры, Вонлярлярский
сразу хвать микротом. В коридоре драку затеяли. Пришлось
разнимать.
-- Ну, ну... И что?
-- Отдал хозяину. Чтоб знал, что мы, хоть и крепко берем
за глотку, но научные споры на такие мелочи не переносим.
-- Пр-рявильно, молодец! -- И Кассиан Дамианович с силой
повторил: -- Молодец, Федя!
Второй заход Федора Ивановича прошел незамеченным. Старик
размяк под горячим душем, скалился, желто сверкали его золотые
"кутни". И новое, мстительное любопытство, с которым Федор
Иванович не мог совладать, толкнуло его на третий заход.
Он чувствовал страх: начиналось что-то вроде смертного
поединка с академиком Рядно. Он уже знал, что поединок будет
продолжаться не один год и закончится катастрофой для одного из
них. Посмотрев на Кассиана Дамиановича своим тициановским
взглядом, полным холодной благосклонности, задержав на нем этот
отвергающий взгляд, Федор Иванович с трудом оторвался,
зажмурился и стал мылить голову. Сквозь обильную пену он
прокричал:
-- Кассиан Дамианович! Не помните, на какой основе создан
ваш "Майский"?
-- А что она тебе? Картошка -- вот тебе и основа. И наша
бессмертная наука.
-- В нем вроде "Веррукозум" участвовал...
-- Кто говорит? -- старик быстро перешел к нему, под его
душ.
-- Я сам видел препарат. Я тут же приготовил опровержение.
Мол, чистая фальшивка...
-- Правильно, фальшивка. Ну и что?
-- А то, что не фальшивка. Опровергать-то я приготовился.
На случай опасной вылазки. А препарат был настоящий.
-- Стригалев тебе показал?
-- Кассиан Дамианович, при чем тут Стригалев? Какое дело
Стригалеву до "Майского цветка"? -- Федор Иванович прямо, как
судья, посмотрел в его выцветшие степные глаза. -- Стригалева к
этому времени уже прогнали. Препарат я нашел, когда чистил свой
стол от вейсманистско-морганистского хлама. Он датирован
позапрошлым годом, и была надпись: "Майский цветок". Видно,
кто-то у них интересовался...
-- Так у "Веррукозума" у этого хромосомы, как у картошки!
Что ты там мог увидеть?
-- Увидел, Кассиан Дамианович. У них, у тех, кто делал
препарат, реактивы секретные есть. Капнул -- и сразу видно.
Картошка остается, как и была, а у "Веррукозума" хромосомы
сразу сжимаются в шарики...
-- А ты? Надо ж было уничтожить! Ужели не дотумкал?
-- Я-то уничтожил. Уничтожил его в тот же день.
-- А как же ты эти хромосомы смотрел? -- академик сам
перешел на строгий допрос.
-- Я смотрел у Вонлярлярского целую серию препаратов, и
между ними сунул этот. И шарики тут же увидел.
-- Да-а?
-- Конечно, могла быть и фальшивка. Могли какой-нибудь
свой полиплоид, какого-нибудь уродца сделать, а написали
"Майский цветок".
-- Точно, Федя. Диверсия.
-- Только я считаю, что этот препарат у них был для
собственных нужд. Для себя им фальшивка не нужна.
-- Ты думаешь?
-- Надо бы нам самим взять "Майский цветок" и сделать
срез. Я попробую выманить у них реактив.
-- Зачем тебе?
-- Мне кажется, впереди нас ждет драка. Они могут товарищу
Сталину игрушку подсунуть. Мушек в пробирке. Бескрылых и
красноглазых.
-- Не подсунут. Везде стоят наши ребята... Ладно, пусть
подсунут. Ну и что?
-- Товарищ Сталин поиграет в этих мушек -- игра-то
занятная. И получится один к трем. И он назначит дискуссию.
-- Уже ж была сессия...
-- Вы готовы к такой дискуссии? Надо объяснить все самим
для себя, почему так получается. Заранее. Почему так получается
-- один к трем?
-- Не знаю, Федя. И очень переживаю. Скажи, сынок, это не
выдумка?
-- Я тоже так думал. И проделал сам эксперимент.
-- И получилось?
-- Получилось, Кассиан Дамианович.
-- Зачем он тебе понадобился, эксперимент этот? Ой,
Федька, не нравишься мне ты сегодня. Стреляешь по батьке из
обоих стволов. Зачем эти шарики мне под нос суешь? Почему сразу
не сказал, что "Веррукозум"? Знаешь, а спрашиваешь, какая
основа у моего... Экзаменуешь...
-- Я спросил, Кассиан Дамианович, потому что сам подумал:
не фальшивка ли. На всякий случай спросил. Думаю, автор точно
знает.
-- Складно врешь. Ушел, ушел в кусты. А ведь держал я тебя
за фост! -- он так и сказал: "фост". -- Я тебя крепко было
схватил.
"Насторожился", -- подумал Федор Иванович, кашлянув с
досады, и принялся вторично намыливать голову, скрылся в пенной
шапке.
-- Сынок, что с тобой случилось? -- помолчав, тихо спросил
старик. -- Чем они тебя опоили? По-моему, ты захромал на
вейсманистско-морганистскую ногу. Вижу, ты сам не чувствуешь,
