Оно, Марья Александровна, конечно, - но подумайте! Ведь он моего от-
ца-покойника от петли избавил, когда тот казенные деньги проиграл. Он и
крестил-то меня по этому случаю. Если состоится мой брак с Зинаидой Афа-
насьевной, у меня все-таки только полтораста душ. А ведь у него миллион,
люди говорят, даже больше. Бездетен. Угодишь ему - сто тысяч по духовной
оставит. Семьдесят лет, - подумайте!
- Ах, боже мой! так что же это вы! что же вы медлите? - вскричала
Марья Александровна, едва скрывая свою радость. - Поезжайте, поезжайте!
этим нельзя шутить. То-то я смотрю, за обедом - вы такой скучный! Поез-
жайте, mon ami, поезжайте! Да вам бы следовало давеча утром с визитом
отправиться, показать, что вы дорожите, что вы цените его ласку! Ах, мо-
лодежь, молодежь!
- Да ведь вы же сами, Марья Александровна, - в изумлении вскричал
Мозгляков, - вы же сами нападали на меня за это знакомство! Ведь вы же
говорили, что он мужик, борода, в родне с кабаками, с подвальными да по-
веренными?
- Ах, mon ami! Мало ли мы что говорим необдуманного! Я тоже могу оши-
биться, я - не святая. Я, впрочем, не помню, но я могла быть в таком
расположении духа... Наконец, вы тогда еще не сватались к Зиночке... Ко-
нечно, это эгоизм с моей стороны, но теперь я поневоле должна смотреть с
другой точки зрения, и - какая мать может обвинить меня в этом случае?
Поезжайте, ни минуты не медлите! Даже вечер у него посидите... да послу-
шайте! Заговорите как-нибудь обо мне. Скажите, что я его уважаю, люблю,
почитаю, да этак половчее, получше! Ах, боже мой! И у меня ведь это из
головы вышло! Мне бы надо самой догадаться вас надоумить!
- Воскресили вы меня, Марья Александровна! - вскричал восхищенный
Мозгляков. - Теперь, клянусь, буду во всем вас слушаться! А то ведь я
вам просто боялся сказать!.. Ну, прощайте, я и в путь! Извините меня пе-
ред Зинаидой Афанасьевной. Впрочем, непременно сюда...
- Благословляю вас, mon ami! Смотрите же, обо мне-то поговорите с
ним! Он действительно премилый старичок. Я давно уже переменила о нем
мои мысли... Я и всегда, впрочем, любила в нем все это старинное, русс-
кое, неподдельное... Au revoir, mon ami, au revoir!
"Да как это хорошо, что его черт несет! Нет, это сам бог помогает!" -
подумала она, задыхаясь от радости.
Павел Александрович вышел в переднюю и надевал уже шубу, как вдруг,
откуда ни возьмись, Настасья Петровна. Она поджидала его.
- Куда вы? - сказала она, удерживая его за руку.
- К Бородуеву, Настасья Петровна! Крестный отец мой; удостоился меня
крестить... Богатый старик, оставит что-нибудь, надо польстить!..
Павел Александрович был в превосходнейшем расположении духа.
- К Бородуеву! ну так и проститесь с невестою, - резко сказала Нас-
тасья Петровна.
- Как так "проститесь"?
- Да так! Вы думали, она уж и ваша! А вон ее за князя выдавать хотят.
Сама слышала!
- За князя? помилосердуйте, Настасья Петровна!
- Да чего "помилосердуйте"! Вот не угодно ли самим посмотреть и пос-
лушать? Бросьте-ка шубу, подите-ка сюда!
Ошеломленный Павел Александрович бросил шубу и на цыпочках отправился
за Настасьей Петровной. Она привела его в тот самый чуланчик, откуда ут-
ром подглядывала и подслушивала.
- Но помилуйте, Настасья Петровна, я решительно ничего не понимаю!..
- А вот поймете, как нагнетесь и послушаете. Комедия, верно, сейчас
начнется.
- Какая комедия?
- Тсс! не говорите громко! Комедия в том, что вас просто надувают.
Давеча, как вы отправились с князем, Марья Александровна целый час уго-
варивала Зину выйти замуж за этого князя, говорила, что нет ничего легче
его облапошить и заставить жениться, и такие крючки выводила, что даже
мне тошно стало. Я все отсюда подслушала. Зина согласилась. Как они
вас-то обе честили! просто за дурака почитают, а Зина прямо сказала, что
ни за что не выйдет за вас. Я-то дура! Красный бантик приколоть хотела!
Послушайте-ка, послушайте-ка!
- Да ведь это безбожнейшее коварство, если так! - прошептал Павел
Александрович, глупейшим образом смотря в глаза Настасье Петровне.
- Да вы только послушайте, и не то еще услышите.
- Да где же слушать?
- Да вот нагнитесь, вот в эту дырочку...
- Но, Настасья Петровна, я... я не способен подслушивать.
- Эк, когда хватились! Тут, батюшка, честь-то в карман; пришли, так
уж слушайте!
- Но, однако же...
- А не способны, так и оставайтесь с носом! Вас же жалеют, а он кура-
жится! Мне что! ведь я не для себя. Я и до вечера здесь не останусь!
Павел Александрович скрепя сердце нагнулся к щелочке. Сердце его би-
лось, в висках стучало. Он почти не понимал, что с ним происходит.
Глава VIII
- Так вам очень было весело, князь, у Натальи Дмитриевны? - спросила
Марья Александровна, плотоядным взглядом окидывая поле предстоящей битвы
и желая самым невинным образом начать разговор. Сердце ее билось от вол-
нения и ожидания.
После обеда князя тотчас же перевели в "салон", в котором принимали
его утром. Все торжественные случаи и приемы происходили у Марьи Алек-
сандровны в этом самом салоне. Она гордилась этой комнатой. Старичок, с
шести бокалов, как-то весь раскис и некрепко держался на ногах. Зато
болтал без умолку. Болтовня в нем даже усилилилась. Марья Александровна
понимала, что эта вспышка минутная и что отяжелевшему гостю скоро захо-
чется спать. Надо было ловить минуту. Оглядев поле битвы, она с наслаж-
дением заметила, что сластолюбивый старичок как-то особенно лакомо пог-
лядывал на Зину, и родительское сердце ее затрепетало от радости.
- Чрез-вы-чайно весело, - отвечал князь, - и, знаете, бес-по-доб-
ней-шая женщина, Наталья Дмитриевна, бес-по-до-бнейшая женщина!
Как ни занята была Марья Александровна своими великими планами, но
такая звонкая похвала сопернице уколола ее в самое сердце.
- Помилуйте, князь! - вскричала она, сверкая глазами, - если уж ваша
Наталья Дмитриевна бесподобная женщина, так уж я и не знаю, что после
этого! Но после этого вы совершенно не знаете здешнего общества, совер-
шенно не знаете! Ведь это только одна выставка своих небывалых досто-
инств, своих благородных чувств, одна комедия, одна наружная золотая ко-
ра. Приподымите эту кору, и вы увидите целый ад под цветами, целое оси-
ное гнездо, где вас съедят и косточек не оставят!
- Неужели? - воскликнул князь. - Удивляюсь!
- Но я клянусь вам в этом! Ah, mon prince. Послушай, Зина, я должна,
я обязана рассказать князю это смешное и низкое происшествие с этой На-
тальей, на прошлой неделе, - помнишь? Да, князь, - это про ту самую вашу
хваленую Наталью Дмитриевну, которою вы так восхищаетесь. О милейший мой
князь! Клянусь, я не сплетница! Но я непременно расскажу это, единствен-
но для того, чтоб рассмешить, чтоб показать вам в живом образчике, так
сказать, в оптическое стекло, что здесь за люди! Две недели назад приез-
жает ко мне эта Наталья Дмитриевна. Подали кофе, а я зачем-то вышла. Я
очень хорошо помню, сколько у меня осталось сахару в серебряной сахарни-
це: она была совершенно полна. Возвращаюсь, смотрю: лежат на донышке
только три кусочка. Кроме Натальи Дмитриевны в комнате никого не остава-
лось. Какова! У ней свой каменный дом и денег бессчетно! Этот случай
смешной, комический, но судите после этого о благородстве здешнего об-
щества!
- Не-у-же-ли! - воскликнул князь, искренно удивляясь. - Какая, однако
же, неестественная жадность! Неужели ж она все одна съела?
- Так вот какая она бесподобнейшая женщина, князь! как вам нравится
этот позорный случай? Да я бы, кажется, умерла в ту же минуту, в которую
бы решилась на такой отвратительный поступок!
- Ну да, да... Только, знаете, она все-таки такая belle femme...
- Наталья-то Дмитриевна! помилуйте, князь, да это просто кадушка! Ах,
князь, князь! что это вы сказали! Я ожидала в вас гораздо поболее вку-
су...
- Ну да, кадушка... только, знаете, она так сложена... Ну, а эта де-
вочка, которая тан-це-ва-ла, она тоже... сложена...
- Сонечка-то? да ведь она еще ребенок, князь! ей всего четырнадцать
лет!
- Ну да... только, знаете, такая ловкая, и у ней тоже... такие фор-
мы... формируются. Ми-лень-кая такая! и другая, что с ней тан-це-ва-ла,
тоже... формируется...
- Ах, это несчастная сирота, князь! Они ее часто берут.
- Си-ро-та. Грязная, впрочем, такая, хоть бы руки вымыла... А, впро-
чем, тоже за-ман-чи-вая...
Говоря это, князь с какою-то возрастающею жадностью рассматривал Зину
в лорнет.
- Mais quelle charmante personne! - бормотал он вполголоса, тая от
наслаждения.
- Зина, сыграй нам что-нибудь, или нет, лучше спой! Как она поет,
князь! Она, можно сказать, виртуозка, настоящая виртуозка! И если б вы
знали, князь, - продолжала Марья Александровна вполголоса, когда Зина
отошла к роялю, ступая своею тихою, плавною поступью, от которой чуть не
покоробило бедного старичка, - если б вы знали, какая она дочь! Как она
умеет любить, как нежна со мной! Какие чувства, какое сердце!
- Ну да... чувства... и, знаете ли, я только одну женщину знал, во
всю мою жизнь, с которой она могла бы сравниться по кра-со-те, - перебил
князь, глотая слюнки. - Это покойная графиня Наинская, умерла лет трид-
цать тому назад. Вос-хи-тительная была женщина, неопи-сан-ной красоты,
потом еще за своего повара вышла...
- За своего повара, князь!
- Ну да, за своего повара... за француза, за границей. Она ему за
гра-ни-цей графский титул доставила. Видный был собой человек и чрезвы-
чайно образованный, с маленькими такими у-си-ка-ми.
- И... и... как же они жили, князь?
- Ну да, она хорошо жили. Впрочем, они скоро потом разошлись. Он ее
обобрал и уехал. За какой-то соус поссорились...
- Маменька, что мне играть? - спросила Зина.
- Да ты бы лучше спела нам, Зина. Как она поет, князь! Вы любите му-
зыку?
- О да! Charmant, charmant! Я очень люблю му-зы-ку. Я за границей с
Бетховеном был знаком.
- С Бетховеном! Вообрази, Зина, князь был знаком с Бетховеном! - кри-
чит в восторге Марья Александровна. - Ах, князь! неужели вы были знакомы
с Бетховеном?
- Ну да... мы были с ним на дру-жес-кой но-ге. И вечно у него нос в
табаке. Такой смешной!
- Бетховен?
- Ну да, Бетховен. Впрочем, может быть, это и не Бет-хо-вен, а ка-
кой-нибудь другой не-мец. Там очень много нем-цев... Впрочем, я, кажет-
ся, сби-ва-юсь.
- Что же мне петь, маменька? - спросила Зина.
- Ах, Зина! спой тот романс, в котором, помнишь, много рыцарского,
где еще эта владетельница замка и ее трубадур... Ах, князь! Как я люблю
все это рыцарское! Эти за'мки, за'мки!.. Эта средневековая жизнь! Эти
трубадуры, герольды, турниры... Я буду аккомпанировать тебе, Зина! Пере-
сядьте сюда, князь, поближе! Ах, эти замки, замки!
- Ну да... замки. Я тоже люблю зам-ки, - бормочет князь в восторге,
впиваясь в Зину единственным своим глазом. - Но... боже мой! - восклица-
ет он, - это романс!.. Но.. я знаю этот ро-манс! Я давно уже слышал этот
романс... Это так мне на-по-ми-нает... Ах, боже мой!
Я не берусь описывать, что сделалось с князем, когда запела Зина. Пе-
ла она старинный французский романс, бывший когда-то в большой моде. Зи-
на пела его прекрасно. Ее чистый, звучный контральто проникал до сердца.
Ее прекрасное лицо, чудные глаза, ее точеные, дивные пальчики, которыми
она переворачивала ноты, ее волосы, густые, черные, блестящие, волнующа-
яся грудь, вся фигура ее, гордая, прекрасная,благородная, - все это
околдовало бедного старичка окончательно. Он не отрывал от нее глаз,
когда она пела, он захлебывался от волнения. Его старческое сердце, по-
