повторяла она: "Пора, пора, давно пора!" Что значило это отрывочное
восклицание? Не раз слезы блистали на ее длинных шелковистых ресницах.
Она не думала отирать их, - останавливать. Но напрасно беспокоилась ее
маменька и старалась проникнуть в мысли своей дочери: Зина совершенно
решилась и приготовилась ко всем последствиям...
- "Постой же! - думала Настасья Петровна, выбираясь из своего чулан-
чика по отъезде полковницы. - А я было и бантик розовый хотела приколоть
для этого князишки! И поверила же, дура, что он на мне женится! Вот тебе
и бантик! А, Марья Александровна! Я у вас чумичка, я нищая, я взятки по
двести целковых беру. Еще бы с тебя упустить, не взять, франтиха ты эта-
кая! Я взяла благородным образом; я взяла на сопряженные с делом расхо-
ды... Может, мне самой пришлось бы взятку дать! Тебе какое дело, что я
не побрезгала, своими руками замок взломала? Для тебя же работала, бело-
ручка ты этакая! Тебе бы только по канве вышивать! Погоди ж, я тебе по-
кажу канву. Я покажу вам обеим, какова я чумичка! Узнаете Настасью Пет-
ровну и всю ее кротость!"
Глава VII
Но Марью Александровну увлекал ее гений. Она замыслила великий и сме-
лый проект. Выдать дочь за богача, за князя и за калеку, выдать украдкой
от всех, воспользовавшись слабоумием и беззащитностью своего гостя, вы-
дать воровским образом, как сказали бы враги Марьи Александровны, - было
не только смело, но даже и дерзко. Конечно, проект был выгоден, но в
случае неудачи покрывал изобретательницу необыкновенным позором. Марья
Александровна это знала, но не отчаивалась. "Из таких ли передряг я суха
выходила!" - говорила она Зине, и говорила справедливо. Не то какая ж бы
она была героиня?
Бесспорно, что все это походило несколько на разбой на большой доро-
ге; но Марья Александровна и на это не слишком-то обращала внимание. На
этот счет у ней была одна удивительно верная мысль: "Обвенчают, так уж
не развенчаются", - мысль простая, но соблазнявшая воображение такими
необыкновенными выгодами, что Марью Александровну, от одного уже предс-
тавления этих выгод, бросало в дрожь и кололо мурашками. Вообще она была
в ужасном волнении и сидела в своей карете как на иголках. Как женщина
вдохновенная, одаренная несомненным творчеством, она уже успела создать
план своих действий. Но план этот был составлен вчерне, вообще en grand,
и еще как-то тускло просвечивал перед нею. Предстояла бездна подробнос-
тей и разных непредвидимых случаев. Но Марья Александровна была уверена
в себе: она волновалась не страхом неудачи - нет! ей хотелось только
поскорее начать, поскорее в бой. Нетерпение, благородное нетерпение со-
жигало ее при мысли о задержках и остановках. Но, сказав о задержках, мы
попросим позволения несколько пояснить нашу мысль. Главную беду пред-
чувствовала и ожидала Марья Александровна от благородных своих сограж-
дан, мордасовцев, и преимущественно от благородного общества мордасовс-
ких дам. Она на опыте знала всю их непримиримую к себе ненависть. Она,
например, твердо знала, что в городе в настоящую минуту, может быть, уже
знают все из ее намерений, хотя об них еще никто никому не рассказывал.
Она знала, по неоднократному печальному опыту, что не было случая, даже
самого секретного, в ее доме, который, случившись утром, не был бы уже
известен к вечеру последней торговке на базаре, последнему сидельцу в
лавке. Конечно, Марья Александровна еще только предчувствовала беду, но
такие предчувствия никогда ее не обманывали. Не обманывалась она и те-
перь. Вот что случилось на самом деле и чего еще не знала она положи-
тельно. Около полудня, то есть ровно через три часа по приезде князя в
Мордасов, по городу распространились странные слухи. Где начались они -
неизвестно, но разошлись они почти мгновенно. Все вдруг стали уверять
друг друга, что Марья Александровна уже просватала за князя свою Зину,
свою бесприданную, двадцатитрехлетнюю Зину; что Мозгляков в отставке и
что все это уже решено и подписано. Что было причиною таких слухов? Неу-
жели все до такой степени знали Марью Александровну, что разом попали в
самое сердце ее заветных мыслей и идеалов? Ни несообразность такого слу-
ха с обыкновенным порядком вещей, потому что такие дела очень редко мо-
гут обделываться в один час, ни очевидная неосновательность такого из-
вестия, потому что никто не мог добиться, откуда оно началось, - не мог-
ли разуверить мордасовцев. Слух разрастался и укоренялся с необыкновен-
ным упорством. Всего удивительнее, что он начал распространяться именно
в то самое время, когда Марья Александровна приступила к своему давешне-
му разговору с Зиной об этом же самом предмете. Таково-то чутье провин-
циалов! Инстинкт провинциальных вестовщиков доходит иногда до чудесного,
и, разумеется, тому есть причины. Он основан на самом близком, интерес-
ном и многолетнем изучении друг друга. Всякий провинциал живет как будто
под стеклянным колпаком. Нет решительно никакой возможности хоть что-ни-
будь скрыть от своих почтенных сограждан. Вас знают наизусть, знают даже
то, чего вы сами про себя не знаете. Провинциал уже по натуре своей, ка-
жется, должен бы быть психологом и сердцеведом. Вот почему я иногда иск-
ренно удивлялся, весьма часто встречая в провинции вместо психологов и
сердцеведов чрезвычайно много ослов. Но это в сторону; это мысль лишняя.
Весть была громовая. Брак с князем казался всякому до того выгодным, до
того блистательным, что даже странная сторона этого дела никому не бро-
салась в глаза. Заметим еще одно обстоятельство: Зину ненавидели почти
еще больше Марьи Александровны, - за что? - неизвестно. Может быть, кра-
сота Зины была отчасти тому причиною. Может быть, и то, что Марья Алек-
сандровна все-таки была как-то своя всем мордасовцам, своего поля ягода.
Исчезни она из города, и - кто знает? - об ней бы, может быть, пожалели.
Она оживляла общество беспрерывными историями. Без нее было бы скучно.
Напротив того, Зина держала себя так, как будто жила в облаках, а не в
городе Мордасове. Была она этим людям как-то не пара, не ровня и, может
быть, сама не замечая того, вела себя перед ними невыносимо надменно. И
вдруг теперь эта же самая Зина, про которую даже ходили скандалезные ис-
тории, эта надменная, эта гордячка Зина становится миллионеркой, княги-
ней, войдет в знать. Года через два, когда овдовеет, выйдет за како-
го-нибудь герцога, может быть, даже за генерала; чего доброго - пожалуй
еще за губернатора (а мордасовский губернатор, как нарочно, вдовец и
чрезвычайно нежен к женскому полу). Тогда она будет первая дама в губер-
нии, и, разумеется, одна эта мысль уже была невыносима и никогда никакая
весть не возбудила бы такого негодования в Мордасове, как весть о выходе
Зины за князя. Мгновенно поднялись яростные крики со всех сторон. Крича-
ли, что это грешно, даже подло; что старик не в своем уме; что старика
обманули, надули, облапошили, пользуясь его слабоумием; что старика надо
спасти от кровожадных когтей; что это, наконец, разбой и безнравствен-
ность; что, наконец, чем же другие хуже Зины? и другие могли бы точно
так же выйти за князя. Все эти толки и возгласы Марья Александровна еще
только предполагала, но для нее довольно было и этого. Она твердо знала,
что все, решительно все готовы будут употребить все, что возможно и что
даже невозможно, чтобы воспрепятствовать ее намерениям. Ведь хотят же
теперь конфисковать князя, так что приходится его возвращать чуть не с
бою. Наконец, хоть и удастся поймать и заманить князя обратно, нельзя же
будет держать его вечно на привязи. Наконец, кто поручится, что сегодня,
что через два же часа, весь торжественный хор мордасовских дам не будет
в ее салоне, да еще под таким предлогом, что невозможно будет и отка-
зать? Откажи в дверь, войдут в окно: случай почти невозможный, но бывав-
ший в Мордасове. Одним словом, нельзя было терять ни на час, ни на каплю
времени, а между тем дело было еще и не начато. Вдруг гениальная мысль
блеснула и мгновенно созрела в голове Марьи Александровны. Об этой новой
идее мы не забудем сказать в своем месте. Скажем только теперь, что в
эту минуту наша героиня летела по мордасовским улицам, грозная и вдохно-
венная, решившись даже на настоящий бой, если б только представилась на-
добность, чтоб овладеть князем обратно. Она еще не знала, как это сдела-
ется и где она встретит его, но зато она знала наверное, что скорее Мор-
дасов провалится сквозь землю, чем не исполнится хоть одна йота из тепе-
решних ее замыслов.
Первый шаг удался как нельзя лучше. Она успела перехватить князя на
улице и привезла к себе обедать. Если спросят: каким образом, несмотря
на все козни врагов, ей удалось-таки настоять на своем и оставить Анну
Николаевну с довольно большим носом? - то я обязан объявить, что считаю
такой вопрос даже обидным для Марьи Александровны. Ей ли не одержать по-
беду над какой-нибудь Анной Николаевной Антиповой? Она просто арестовала
князя, уже подъезжавшего к дому ее соперницы, и, несмотря ни на что, а
вместе с тем и на доводы самого Мозглякова, испугавшегося скандалу, пе-
ресадила старичка в свою карету. Тем-то и отличалась Марья Александровна
от своих соперниц, что в решительных случаях не задумывалась даже перед
скандалом, принимая за аксиому, что успех все оправдывает. Разумеется,
князь не оказал значительного сопротивления и, по своему обыкновению,
очень скоро забыл обо всем и остался очень доволен. За обедом он болтал
без умолку, был чрезвычайно весел, острил, каламбурил, рассказывал анек-
доты, которые не доканчивал или с одного перескакивал на другой, сам не
замечая того. У Натальи Дмитриевны он выпил три бокала шампанского. За
обедом он выпил еще и закружился окончательно. Тут уж подливала сама
Марья Александровна. Обед был очень порядочный. Изверг Никитка не подга-
дил. Хозяйка оживляла общество самой очаровательной любезностью. Но ос-
тальные присутствующие, как нарочно, были необыкновенно скучны. Зина бы-
ла как-то торжественно молчалива. Мозгляков был, видимо, не в своей та-
релке и мало ел. Он об чем-то думал, и так как это случалось с ним до-
вольно редко, то Марья Александровна была в большом беспокойстве. Нас-
тасья Петровна сидела угрюмая и даже, украдкой, делала Мозглякову ка-
кие-то странные знаки, которых тот совершенно не примечал. Не будь оча-
ровательно любезной хозяйки, обед походил бы на похороны.
А между тем Марья Александровна была в невыразимом волнении. Одна уже
Зина пугала ее ужасно своим грустным видом и заплаканными глазами. А тут
и еще затруднение: надо спешить, торопиться, а этот "проклятый Мозгля-
ков" сидит себе, как болван, которому мало заботы, и только мешает! Ведь
нельзя же, в самом деле, начинать такое дело при нем! Марья Александров-
на встала из-за стола в страшном беспокойстве. Каково же было ее изумле-
ние, радостный испуг, если можно так выразиться, когда Мозгляков, только
что встали из-за стола, сам подошел к ней и вдруг, совсем неожиданно,
объявил, что ему, - разумеется, к его величайшему сожалению, - необходи-
мо сейчас же отправиться.
- Куда это? - спросила с необыкновенным соболезнованием Марья Алек-
сандровна.
- Вот видите, Марья Александровна, - начал Мозгляков с беспокойством
и даже несколько путаясь, - со мной случилась престранная история. Я уж
и не знаю, как вам сказать... дайте мне, ради бога, совет!
- Что, что такое?
- Крестный отец мой, Бородуев, вы знаете, - тот купец... встретился
сегодня со мной. Старик решительно сердится, упрекает, говорит мне, что
я загордился. Вот уже третий раз я в Мордасове, а к нему и носу не пока-
зал. "Приезжай, говорит, сегодня на чай". Теперь ровно четыре часа, а
чай он пьет по-старинному, как проснется, в пятом часу. Что мне делать?
