известие, ее прервавшее
Смеркалось, когда мистер Браунлоу вышел из наемной кареты у своего
подъезда и тихо постучал. Когда дверь открылась, из кареты вылез дюжий
мужчина и занял место по одну сторону подножки, тогда как другой, сидев-
ший на козлах, в свою очередь спустился и стал по другую сторону. По
знаку мистера Браунлоу они помогли выйти третьему и, поместившись по
правую и левую его руку, быстро увлекли в дом. Этот человек был Монкс.
Таким же манером они молча поднялись по лестнице, и мистер Браунлоу,
шедший впереди, повел их в заднюю комнату. У двери этой комнаты Монкс,
поднимавшийся с явной неохотой, остановился.
- Пусть он выбирает, - сказал мистер Браунлоу. - Если он замешкается
или хоть пальцем пошевельнет, сопротивляясь вам, тащите его на улицу,
зовите полицию и от моего имени предъявите ему обвинение в преступлении.
- Как вы смеете говорить это обо мне? - спросил Монкс.
- Как вы смеете вынуждать меня к этому, молодой человек? - отозвался
мистер Браунлоу, пристально глядя ему в лицо. - Или вы с ума сошли, что
хотите уйти из Этого дома?.. Отпустите его... Ну вот, сэр: вы вольны ид-
ти, а мы - последовать за вами. Но предупреждаю вас - клянусь всем самым
для меня святым! - что в ту самую минуту, когда вы окажетесь на улице, я
арестую вас по обвинению в мошенничестве и грабеже. Я тверд и непоколе-
бим. Если и вы решили вести себя так же, то да падет ваша кровь на вашу
голову.
- По чьему распоряжению я схвачен на улице и доставлен сюда этими со-
баками? - спросил Монкс, переводя взгляд с одного на другого из стоявших
возле него мужчин.
- По моему, - ответил мистер Браунлоу. - За этих людей ответствен-
ность несу я. Если вы жалуетесь, что вас лишили свободы, - вы имели пра-
во и возможность вернуть ее, когда ехали сюда, однако сочли разумным не
поднимать шума, - то, повторяю, отдайтесь под защиту закона. Я в свою
очередь обращусь к закону. Но если вы Зайдете слишком далеко, чтобы отс-
тупать, не просите меня о снисхождении, когда власть перейдет в другие
руки, и не говорите, что я толкнул вас в пропасть, в которую вы броси-
лись сами.
Монкс был заметно смущен и к тому же встревожен. Он колебался.
- Вы должны поспешить с решением, - сказал мистер Браунлоу с большой
твердостью и самообладанием. - Если вам угодно, чтобы я предъявил обви-
нение публично и обрек вас на кару, которую хотя и могу с содроганием
предвидеть, но не могу изменить, то, говорю еще раз, путь вам известен.
Если же не угодно и вы взываете к моей снисходительности и к милосердию
тех, кому причинили столько зла, садитесь без дальнейших разговоров на
этот стул. Он ждет вас вот уже два дня.
Монкс пробормотал что-то невнятное, но все еще колебался.
- Поторопитесь, - сказал мистер Браунлоу. - Одно мое слово - и выбора
уже не будет.
Монкс все еще колебался.
- Я не склонен вступать в переговоры, - продолжал мистер Браунлоу. -
И к тому же, раз я защищаю насущные интересы других, не имею на это пра-
ва.
- Нет ли... - запинаясь, спросил Монкс, - нет ли какого-нибудь комп-
ромисса?
- Никакого.
Монкс с тревогой посмотрел на старого джентльмена, но, не прочтя на
его лице ничего, кроме суровости и решимости, вошел в комнату и, пожав
плечами, сел.
- Заприте дверь снаружи, - сказал мистер Браунлоу слугам, - и войди-
те, когда я позвоню.
Те повиновались, и они остались вдвоем.
- Недурное обращение, сэр, - сказал Монкс, снимая шляпу и плащ, - со
стороны старейшего друга моего отца.
- Именно потому, что я был старейшим другом вашего отца, молодой че-
ловек! - отвечал мистер Браунлоу. - Именно потому, что надежды и желания
юных и счастливых лет были связаны с ним и тем прекрасным созданием,
родным ему по крови, которое в юности отошло к богу и оставило меня
здесь печальным и одиноким; именно потому, что он, еще мальчиком, стоял
на коленях рядом со мной у смертного ложа единственной своей сестры в то
утро, когда - на это не было воли божьей - она должна была стать моей
молодой женой; именно потому, что мое омертвевшее сердце льнуло к нему с
того дня и вплоть до его смерти во время всех его испытаний и заблужде-
ний; именно потому, что сердце мое полно старых воспоминаний и привязан-
ностей, и даже при виде вас у меня возникают былые мысли о нем; именно
потому-то я и расположен отнестись к вам мягко теперь... Да, Эдуард Ли-
форд, даже теперь... И я краснею за вас, недостойного носить это имя!
- А причем тут мое имя? - спросил тот, до сих пор молча, с хмурым не-
доумением наблюдавший волнение своего собеседника. - Что для меня имя?
- Ничто, - ответил мистер Браунлоу, - для вас ничто. Но его носила
она, и даже теперь, по прошествии стольких лет, оно возвращает мне, ста-
рику, жар и трепет, охватывавшие меня, стоило мне лишь услышать Это имя.
Я очень рад, что вы его переменили... очень рад.
- Все это превосходно, - сказал Монкс (сохраним присвоенное им себе
имя) после долгой паузы, в течение которой он ерзал на стуле, с угрюмым
и вызывающим видом поглядывая на мистера Браунлоу, тихо сидевшего засло-
нив лицо рукой. - Но чего вы от меня хотите?
- У вас есть брат, - очнувшись, сказал мистер Браунлоу, - брат... И
достаточно было шепотом сказать вам на ухо его имя, когда я шел за вами
по улице, чтобы заставить вас последовать за мной сюда в недоумении и
тревоге.
- У меня нет брата, - возразил Монкс. - Вы знаете, что я был
единственным ребенком. Зачем вы толкуете мне о брате? Вы это знаете не
хуже, чем я.
- Выслушайте то, что знаю я и чего можете не знать вы, - сказал Бра-
унлоу. - Скоро я сумею вас заинтересовать. Я знаю, что единственным и
чудовищным плодом этого злосчастного брака, к которому принудили вашего
отца, совсем еще юного, семейная гордость и корыстное, черствое тщесла-
вие, - были вы!..
- Я равнодушен к резким выражениям, - с язвительным смехом перебил
Монкс. - Факт вам известен, и для меня этого достаточно.
- Но я знаю также, - продолжал старый джентльмен, - о медленной пыт-
ке, о долгих терзаниях, вызванных этим неудачным союзом. Я знаю, как то-
мительно и бесцельно влачила эта несчастная чета свою тяжелую цепь
сквозь жизнь, отравленную для обоих. Я знаю, как холодные, формальные
отношения сменились явным издевательством, как равнодушие уступило место
неприязни, неприязнь - ненависти, а ненависть - отвращению, пока, нако-
нец, они не разорвали гремящей цепи. И, разойдясь в разные стороны, каж-
дый унес с собой обрывок постылой цепи, звенья которой не могло сломать
ничто, кроме смерти, чтобы в новом окружении скрывать их под личиной ве-
селости, на какую только ваши родители были способны. Вашей матери это
удалось: она забыла быстро; но в течение многих лет звенья ржавели и
разъедали сердце вашего отца.
- Да, они разошлись, - сказал Монкс. - Ну так что же?
- Когда прошло некоторое время после их разрыва, - отвечал мистер
Браунлоу, - и ваша мать, отдавшись всецело суетной жизни на континенте,
совершенно забыла своего молодого мужа, который остался на родине без
всяких надежд на будущее, - у него появились новые друзья. Это обстоя-
тельство вам во всяком случае известно.
- Нет, неизвестно, - сказал Монкс, отводя взгляд и постукивая ногой
по полу, как бы решившись отрицать все. - Неизвестно.
- Ваш вид, не менее чем ваши поступки, убеждает меня в том, что вы об
этом никогда не забывали и всегда думали с горечью, - возразил мистер
Браунлоу. - Я говорю о том, что случилось пятнадцать лет назад, когда
вам было не больше одиннадцати лет, а вашему отцу только тридцать один
год, ибо, повторяю, он был совсем юным, когда его отец приказал ему же-
ниться. Должен ли я возвращаться к тем событиям, которые бросают тень на
память вашего родителя, или же вы избавите меня от Этого и откроете мне
правду?
- Мне нечего открывать, - возразил Монкс. - Можете говорить, если вы
этого желаете.
- Ну что ж! - продолжал мистер Браунлоу. - Итак, одним из этих новых
друзей был морской офицер, вышедший в отставку, жена которого умерла за
полгода перед тем и оставила ему двух детей - их было больше, но, к
счастью, выжили только двое. Это были дочери: одна - прелестная девят-
надцатилетняя девушка, а другая - совсем еще дитя двух-трех лет.
- Что мне за дело до этого? - спросил Монкс.
- Они проживали, - сказал мистер Браунлоу, не обратив внимания на
вопрос, - в той части страны, куда ваш отец попал во время своих скита-
ний и где он обосновался. Знакомство, сближение, дружба быстро следовали
одно за другим. Ваш отец был одарен, как немногие. У него была душа и
характер его сестры. Чем ближе узнавал его старый офицер, тем больше лю-
бил. Хорошо, если бы этим и кончилось. Но дочь тоже его полюбила.
Старый джентльмен сделал паузу. Монкс кусал губы и смотрел в пол. За-
метив это, джентльмен немедленно продолжал:
- К концу года он принял на себя обязательство, священное обяза-
тельство перед этой девушкой, - он завоевал первую истинную пламенную
любовь бесхитростного, невинного создания.
- Ваш рассказ не из коротких, - заметил Монкс, беспокойно ерзая на
стуле.
- Это правдивый рассказ о страданиях, испытаниях и горе, молодой че-
ловек, - возразил мистер Браунлоу, - а такие рассказы обычно бывают
длинными; будь это рассказ о безоблачной радости и счастье, он оказался
бы очень коротким. Наконец, умер один из тех богатых родственников, ради
интересов которых ваш отец был принесен в жертву, что является делом
обычным; желая исправить зло, орудием которого он был, он оставил вашему
отцу деньги, которые казались ему панацеей от всех бед. Возникла необхо-
димость немедленно ехать в Рим, куда этот человек отправился лечиться и
где он умер, оставив своп дела в полном беспорядке. Ваш отец поехал и
заболел там смертельной болезнью. Как только сведения достигли Парижа,
за ним последовала ваша мать, взяв с собой вас. На следующий день после
ее приезда он умер, не оставив никакого завещания - никакого завещания,
- так что все имущество досталось ей и вам.
Теперь Монкс затаил дыхание и слушал с напряженным вниманием, хотя и
не смотрел на рассказчика. Когда мистер Браунлоу сделал паузу, он изме-
нил позу с видом человека, внезапно почувствовавшего облегчение, и вытер
разгоряченное лицо и руки.
- Перед отъездом за границу, проезжая через Лондон, - медленно про-
должал мистер Браунлоу, не спуская глаз с его лица, - он зашел ко мне...
- Об этом я никогда не слышал, - перебил Монкс голосом, который дол-
жен был звучать недоверчиво, но выражал скорее неприятное изумление.
- Он зашел ко мне и оставил у меня, помимо других вещей, картину -
портрет этой бедной девушки, нарисованный им самим. Он не хотел остав-
лять его и не мог взять с собой, спешно отправляясь в путешествие. От
тревоги и угрызений совести он стал похож на собственную тень, говорил
сбивчиво, в смятении о гибели и бесчестье, им самим навлеченных; сообщил
мне о своем намерении обратить все имущество в деньги, несмотря ни на
какие убытки, и, выделив своей жене и вам часть из полученного нас-
ледства, бежать из страны, - я прекрасно понял, что бежать он собирался
не один, - и никогда больше сюда не возвращаться. Даже мне, своему ста-
рому другу, которого связывала с ним смерть дорогого нам обоим существа,
- даже мне он не сделал полного признания, обещав написать и рассказать
обо всем, а затем повидаться со мной еще раз, последний раз в жизни.
Увы! Это и был последний раз. Никакого письма я не получил и никогда
больше его не видел... Когда все было кончено, - помолчав, продолжал
мистер Браунлоу, - я поехал туда, где родилась - употребляю выражение,
которым спокойно воспользовались бы люди, ибо и жестокость людская и
снисходительность не имеют для него теперь значения, - где родилась его
