- Выломайте дверь! - кричал мальчик; - Говорю вам: они никогда ее не
откроют! Бегите прямо в ту комнату, где горит свет! Выломайте дверь!
Когда он умолк, удары, частые и тяжелые, обрушились на дверь и ставни
нижнего этажа и громовое "ура" вырвалось у толпы, впервые давая слушате-
лю возможность составить более или менее правильное представление о том,
как велика эта толпа.
- Откройте дверь в какую-нибудь комнату, где бы я мог запереть этого
визгливого чертенка! - в бешенстве крикнул Сайкс, бегая взад и вперед и
волоча за собой мальчика с такой легкостью, словно это был пустой мешок.
- Вот эту! Живее! - Он швырнул мальчика в комнату, заложил засов и по-
вернул ключ. - Нижняя дверь Заперта?
- На два поворота ключа и на цепь.
- А створки прочные?
- Обшиты листовым железом.
- И ставни тоже?
- Да, и ставни.
- Будьте вы прокляты! - крикнул отъявленный негодяй, поднимая оконную
раму и угрожая толпе. - Делайте что хотите! Я вам еще покажу!
Из всех устрашающих воплей, когда-либо касавшихся человеческого слу-
ха, ни один не был громче рева этой взбешенной толпы. Одни кричали тем,
кто стоял ближе, чтобы они подожгли дом; другие орали полисменам, чтобы
они его застрелили. В толпе никто, не проявлял такой ярости, как человек
верхом на лошади, который, соскочив с седла и прорвавшись сквозь толпу,
словно сквозь воду, крикнул под самым окном голосом, заглушившим все ос-
тальные:
- Двадцать гиней тому, кто принесет лестницу!
Стоявшие ближе подхватили этот крик, и сотни повторили его. Одни тре-
бовали лестниц, другие - молотов; третьи метались с факелами, возвраща-
лись и снова кричали; иные надрывались, выкрикивая беспощадные прок-
лятья; другие с исступлением сумасшедших пробивались вперед и мешали
тем, кто работал; смельчаки пытались взобраться по водосточной трубе и
выбоинам в стене. И все волновались в темноте, словно колосья в поле под
гневным ветром, и время от времен" сливали вопли в едином громком, неис-
товом реве.
- Прилив! - крикнул убийца, отпрянув в комнату и опуская оконную ра-
му. - Был прилив, когда я пришел. Дайте мне веревку, длинную веревку!
Все они толпятся у фасада. Я спущусь в Фолли-Дитч и улизну. Дайте мне
веревку, а не то я совершу еще три убийства и покончу с собой!
Охваченные паническим страхом, люди указали, где хранятся веревки.
Убийца второпях схватил самую длинную и крепкую веревку и бросился на-
верх.
Все окна в задней половине дома были давно заложены кирпичом, за иск-
лючением одного оконца в той комнате, где заперли мальчика. Оно было
слишком узко, чтобы он мог пролезть. Но через это отверстие мальчик все
время кричал стоявшим на улице, чтобы они охраняли дом сзади, и когда
убийца выбрался, наконец, через дверцу чердака на крышу, громкий крик
возвестил об Этом собравшимся перед фасадом дома, и они тотчас же непре-
рывным потоком пустились в обход, напирая друг на друга.
Сайкс так крепко припер дверцу доской, которую нарочно захватил для
этой цели, что изнутри очень трудно было ее открыть, и, пробираясь полз-
ком по черепицам, взглянул через низкий парапет.
Вода схлынула, и рев превратился в илистое русло. На несколько мгно-
вений толпа притихла, следя за его движением, не зная его намерений, но,
угадав их и увидев, что его постигла неудача, она разразилась таким тор-
жествующим и бешеным ревом, по сравнению с которым все прежние вопли ка-
зались шепотом. Снова и снова раздавался рев. К нему присоединялись те,
кто стоял слишком далеко, чтобы уловить его значение; казалось, будто
город изрыгнул сюда всех своих обитателей, чтобы проклясть этого челове-
ка.
Со стороны фасада спешили люди - вперед и вперед, - могучий, бурный
поток яростных лиц, то там, то сям озаряемых пылающими факелами. В дома
по ту сторону канала ворвалась толпа; в каждом окне виднелись лица; люди
гроздьями лепились на каждой крыше. Каждый мостик (а отсюда видно было
три моста) прогибался под тяжестью толпы. А поток людей асе катился, -
отыскивая какое-нибудь местечко, откуда можно было хоть на секунду уви-
деть негодяя и выкрикнуть какое-нибудь проклятье.
- Теперь они его поймают! - крикнул кто-то на ближайшем мосту. - Ура!
В толпе размахивали шапками. И снова поднялся крик.
- Я дам пятьдесят фунтов тому, кто захватит его живым! - крикнул ста-
рый джентльмен, появившийся на том же мосту. - Я останусь здесь, пока
этот человек не придет ко мне за деньгами.
Опять раздался рев. В эту минуту в толпе пронесся слух, что дверь,
наконец, взломали и тот, кто первый потребовал лестницу, поднялся в ком-
нату. Как только это известие стало переходить из уст в уста, поток кру-
то повернул назад; а люди у окон, видя, что народ на мостах хлынул об-
ратно, выбежали на улицу и влились в толпу, которая беспорядочно рвалась
теперь к покинутому ею месту. Толкаясь и напирая друг на друга, они неу-
держимо стремились к двери, чтобы взглянуть на преступника, когда полис-
мены будут выводить его из дома. Крики и вопли тех, кого чуть не задуши-
ли или сбили с ног и топтали в давке, были устрашающи; узкие проходы
оказались запруженными; и в это время, когда одни ломились вперед, чтобы
вернуться к фасаду дома, а другие тщетно пытались выбраться из толпы,
внимание было отвлечено от убийцы, хотя всеобщее желание видеть его
схваченным возросло, если только это было возможно.
Убийца, съежившись, присел, совершенно подавленный яростью толпы и
невозможностью спастись, но, подметив эту внезапную перемену, он вско-
чил, решив сделать последнее усилие в борьбе за жизнь - спуститься в ров
и, рискуя захлебнуться, ускользнуть в темноте и суматохе.
Обретя новую силу и энергию и подгоняемый шумом в доме, возвещавшим,
что туда ворвались, он оперся ногой о дымовую трубу, крепко обвязал вок-
руг нее один конец веревки и руками и зубами чуть ли не в одну секунду
сделал прочную подвижную петлю на другом ее конце. Он мог спуститься по
веревке так, чтобы от земли его отделяло расстояние меньше его собствен-
ного роста, и - в руке он держал наготове нож, намереваясь перерезать
затем веревку и прыгнуть.
В тот самый момент, когда он накинул петлю на шею, собираясь пропус-
тить ее под мышки, а упомянутый старый джентльмен (который крепко вце-
пился в перила моста, чтобы его не смяла толпа) взволнованно предупреж-
дал стоявших вокруг, что человек готовится спуститься в ров, - в этот
самый момент убийца, бросив взгляд назад, на крышу, поднял руки над го-
ловой и вскрикнул от ужаса.
- Опять эти глаза! - вырвался у него нечеловеческий вопль.
Шатаясь, словно пораженный молнией, он потерял равновесие и упал че-
рез парапет. Петля была у него на шее. От его тяжести она натянулась,
как тетива; точно стрела, сорвавшаяся с нее, он пролетел тридцать пять
футов. Тело его резко дернулось, страшная судорога свела руки и ноги, и
он повис, сжимая в коченеющей руке раскрытый нож.
Старая труба дрогнула от толчка, но доблестно устояла. Убийца висел
безжизненный у стены, а мальчик, отталкивая раскачивающееся тело, засло-
нявшее ему оконце, молил ради господа выпустить его.
Собака, до той поры где-то прятавшаяся, бегала с заунывным воем взад
и вперед по парапету и вдруг прыгнула на плечи мертвеца. Промахнувшись,
она полетела в ров, перекувырнулась в воздухе и, ударившись о камень,
размозжила себе голову.
ГЛАВА LI, дающая объяснение некоторых тайн и включающая брачное пред-
ложение без всяких упоминаний о закреплении части имущества за женой и о
деньгах и булавки
Всего лишь два дня спустя после событий, изложенных в предыдущей гла-
ве, в три часа пополудни Оливер сидел в дорожной карете, быстро мчавшей
его к родному городу. С ним ехали миссис Мэйли, Роз, миссис Бэдуин и
добряк доктор, а в почтовой карете следовал мистер Браунлоу в сопровож-
дении еще одного человека, чье имя не было названо.
Дорогой они разговаривали мало, ибо от волнения и неизвестности Оли-
вер не мог собраться с мыслями и почти лишился дара речи; по-видимому,
его спутники в равной степени разделяли это волнение. Мистер Браунлоу
очень осторожно ознакомил его и обеих леди с показаниями, вырванными у
Монкса, и хотя они знали, что целью их настоящего путешествия является
завершение дела, так удачно начатого, однако все происходящее было нас-
только окутано таинственностью, что они испытывали сильнейшее беспо-
койство.
Тот же добрый друг с помощью мистера Лосберна позаботился, чтобы к
ним не просочилось никаких сведений о случившихся недавно ужасных собы-
тиях. "Разумеется, - сказал он, - в скором времени им придется узнать о
них, но, пожалуй, лучше будет, если они узнают не теперь; хуже, во вся-
ком случае, быть не может".
Итак, ехали они молча. Каждый был погружен в размышления о том, что
свело их вместе, и ни один не был расположен высказывать вслух мысли,
осаждавшие всех.
Но если Оливер под влиянием таких впечатлений молчал, пока они ехали
к месту его рождения дорогой, которую он никогда не видел, зато какой
поток воспоминаний увлек его в былые времена и какие чувства проснулись
у него в груди, когда они свернули на ту дорогу, по которой он шел пеш-
ком, бедный, бездомный мальчик-бродяга, не имеющий ни друга, который бы
помог ему, ни крова, где можно приклонить голову.
- Видите, вон там! Там! - воскликнул Оливер, с волнением схватив за
руку Роз и показывая в окно кареты. - Вон тот перелаз, где я перебрался;
вон та живая изгородь, за которой я крался, боясь, как бы кто-нибудь ме-
ня не догнал и не заставил вернуться. А там тропинка через поля, ведущая
к старому дому, где я жил, когда был совсем маленьким. Ах, Дик, Дик, мой
милый старый друг, как бы я хотел тебя увидеть!
- Ты его скоро увидишь, - отозвалась Роз, ласково сжимая его стисну-
тые руки. - Ты ему скажешь, как ты счастлив и каким стал богатым; ска-
жешь, что никогда еще не был так счастлив, как теперь, когда вернулся
сюда, чтобы и его сделать счастливым!
- О да! - подхватил Оливер. - И мы... мы увезем его отсюда, оденем
его, будем учить, пошлем в какоенибудь тихое местечко в деревне, где он
окрепнет и выздоровеет, да?
Роз ответила только кивком: мальчик так радостно улыбался сквозь сле-
зы, что она не могла говорить.
- Вы будете ласковы и добры к нему, потому что со всеми вы такая, -
сказал Оливер. - Я знаю, вы заплачете, слушая его рассказ; но ничего,
ничего, все это пройдет, и вы опять начнете улыбаться - я это тоже знаю,
- когда увидите, как он изменится... Так отнеслись вы и ко мне... Он мне
сказал: "Да благословит тебя бог", - когда я решился бежать! - с умиле-
нием воскликнул мальчик. - А теперь я скажу: "Да благословит тебя бог",
- и докажу ему, как я люблю его.
Когда они достигли, наконец, города и ехали узкими его улицами, ока-
залось нелегко удержать мальчика в пределах благоразумия. Здесь было за-
ведение гробовщика Сауербери, точь-в-точь такое же, как и в прежние вре-
мена, только не такое большое и внушительное, каким оно ему запомнилось;
здесь были хорошо знакомые лавки и дома, - чуть ли не с каждым из них он
связывал какое-нибудь маленькое происшествие; здесь была повозка Гэмфил-
да - та самая, что и прежде, - и стояла она у двери старого трактира;
здесь был работный дом, мрачная тюрьма его детства, с унылыми окнами,
хмуро обращенными к улице; здесь был все тот же тощий привратник у во-
рот, при виде которого Оливер отпрянул, а потом сам засмеялся над своей
глупостью, потом заплакал, потом снова засмеялся. В дверях и окнах он
видел десятки знакомых людей; здесь почти все осталось попрежнему, слов-
но он только вчера покинул эти места, а та жизнь, какую он вел последнее
время, была лишь счастливым сном. Однако это была подлинная, радостная
действительность.
Они подъехали прямо к подъезду главной гостиницы (на которую Оливер
