- Выслушайте одно только слово, - возразил Феджин, положив руку на
замок. - Вы не будете...
- Ну? - отозвался тот.
- Вы не будете... слишком неистовы, Билл?
Загорался день, и было достаточно светло, чтобы каждый из них мог ви-
деть лицо другого. Они обменялись быстрым взглядом; у обоих глаза зажг-
лись огнем, который не вызывал никаких сомнений.
- Я хочу сказать, - продолжал Феджин, не скрывая, что считает теперь
всякое притворство бесполезным, - хочу сказать, что быть чересчур неис-
товым опасно. Будьте хитрым, Билл, и не слишком неистовым...
Сайкс ничего не ответил и, распахнув дверь, которую отпер Феджин, вы-
бежал на пустынную улицу.
Ни разу не остановившись, ни на секунду не задумываясь, не поворачи-
вая головы ни направо, ни налево, не поднимая глаз к небу и не опуская
их к земле, но с беспощадной решимостью глядя прямо перед собой, стиснув
зубы так крепко, что, казалось, напряженные челюсти прорвут кожу, граби-
тель неудержимо мчался вперед и не пробормотал ни слова, не ослабил ни
одного мускула, пока не очутился у своей двери. Он бесшумно отпер дверь
ключом, легко поднялся по лестнице и, войдя в свою комнату, дважды по-
вернул ключ в замке и, придвинув к двери тяжелый стол, отдернул полог
кровати.
Девушка лежала на ней полуодетая. Его приход разбудил ее, она припод-
нялась торопливо, с испуганным видом.
- Вставай! - сказал мужчина.
- Ах, это ты, Билл! - сказала девушка, по-видимому обрадованная его
возвращением.
- Это я, - был ответ. - Вставай.
Горела свеча, но мужчина быстро выхватил ее из подсвечника и швырнул
под каминную решетку. Заметив слабый свет загоревшегося дня, девушка
встала, чтобы отдернуть занавеску.
- Не надо, - сказал Сайкс, преграждая ей дорогу рукой. - Света хватит
для того, что я собираюсь сделать.
- Билл, - сказала девушка тихим, встревоженным голосом, - почему ты
на меня так смотришь?
Несколько секунд грабитель сидел с раздувавшимися ноздрями и вздымаю-
щейся грудью, не спуская с нее глаз; потом, схватив ее за голову и за
шею, потащил на середину комнаты и, оглянувшись на дверь, зажал ей рот
тяжелой рукой.
- Билл, Билл, - хрипела девушка, отбиваясь с силой, рожденной смер-
тельным страхом. - Я... я не буду ни вопить, ни кричать... ни разу не
вскрикну... Выслушай меня... поговори со мной... скажи мне, что я сдела-
ла!
- Сама знаешь, чертовка! - ответил грабитель, переводя дыхание. -
Этой ночью за тобой следили. Слышали каждое твое слово.
- Так пощади же, ради неба, мою жизнь, как я пощадила твою! - воск-
ликнула девушка, прижимаясь к нему. - Билл, милый Билл, у тебя не хватит
духа убить меня. О, подумай обо всем, от чего я отказалась ради тебя хо-
тя бы только этой ночью. Подумай об этом и спаси себя от преступления; я
не разожму рук, тебе не удастся меня отшвырнуть. Билл, Билл, ради госпо-
да бога, ради самого себя, ради меня, подожди, прежде чем прольешь мою
кровь! Я была тебе верна, клянусь моей грешной душой, я была верна!
Мужчина отчаянно боролся, чтобы освободить руки, но вокруг них обви-
лись руки девушки, и, как он ни старался, он не мог оторвать ее от себя.
- Билл! - воскликнула девушка, пытаясь положить голову ему на грудь.
- Джентльмен и эта милая леди предлагали мне сегодня пристанище в ка-
кой-нибудь чужой стране, где бы я могла доживать свои дни в уединении и
покое. Позволь мне повидать их еще раз и на коленях молить, чтобы они с
такой же добротой и милосердием отнеслись и к тебе, и тогда мы оба поки-
нем это ужасное место и далеко друг от друга начнем лучшую жизнь, забу-
дем, как мы жили раньше, вспоминая об этом только в молитвах, и больше
не встретимся. Никогда не поздно раскаяться. Так они мне сказали... я
это чувствую теперь... но нам нужно время... хоть немножко времени.
Взломщик освободил одну руку и схватил пистолет. Несмотря на взрыв
ярости, в голове его пронеслась мысль, что он будет немедленно пойман,
если выстрелит. И, собрав силы, он дважды ударил им по обращенному к не-
му лицу, почти касавшемуся его лица.
Она пошатнулась и упала, полуослепленная кровью, стекавшей из глубо-
кой раны на лбу; поднявшись с трудом на колени, она вынула из-за пазухи
белый носовой платок - платок Роз Мэйли - и, подняв его в сложенных ру-
ках к небу, так высоко, как только позволяли ее слабые силы, прошептала
молитву, взывая к создателю о милосердии.
Страшно было смотреть на нее. Убийца, отшатнувшись к стене и заслоняя
глаза рукой, схватил тяжелую дубинку и одним ударом сбил ее с ног.
ГЛАВА XLVIII Бегство Саймса
Из всех злодеяний, совершенных под покровом тьмы в пределах широко
раскинувшегося Лондона с того часа, как нависла над ним ночь, это злоде-
яние было самое страшное. Из всех ужасных преступлений, отравивших зло-
вонием утренний воздух, это преступление было самое гнусное и самое жес-
токое.
Солнце - яркое солнце, приносящее человеку не только свет, но и новую
жизнь, надежду и бодрость, - взошло, сияющее и лучезарное, над многолюд-
ным городом. Сквозь дорогое цветное стекло и заклеенное бумагой окно,
сквозь соборный купол и расщелину в ветхой стене оно равно проливало
свои лучи. Оно озарило комнату, где лежала убитая женщина. Оно озарило
ее. Сайкс попытался преградить ему доступ, но лучи все-таки струились.
Если зрелище было страшным в тусклых, предутренних сумерках, то каково
же было оно теперь при этом ослепительном свете!
Сайкс не двигался: он боялся пошевельнуться. Послышался стон, рука
дернулась, и в ужасе, слившемся с яростью, он нанес еще удар и еще. Он
набросил на нее одеяло; но было тяжелее представлять себе глаза и ду-
мать, что они обращены к нему, чем видеть, как они пристально смотрят
вверх, словно следя за отражением лужи крови, которое в лучах солнца
трепетало и плясало на потолке. Он снова сорвал одеяло. Здесь лежало те-
ло - только плоть и кровь, не больше, - но какое тело и как много крови!
Он зажег спичку, растопил очаг и сунул в огонь дубинку. На конце ее
прилипли волосы, они вспыхнули, съежились в легкий пепел и, подхваченные
тягой, кружась, полетели вверх к дымоходу. Даже это его испугало при
всей его смелости, но он продолжал держать оружие, пока оно не переломи-
лось, а потом бросил его на угли, чтобы оно сгорело и обратилось в золу.
Он умылся и вычистил свою одежду; несколько пятен не удалось вывести, он
вырезал куски и сжег их. Сколько этих пятен было в комнате! Даже у соба-
ки лапы были в крови.
Все это время он ни разу не поворачивался спиной к трупу - да, ни на
секунду. Покончив с приготовлениями, он, пятясь, отступил к двери, таща
за собой собаку, чтобы она снова не запачкала лап и не вынесла на улицу
новых улик преступления. Он потихоньку открыл дверь, запер ее за собой,
взял ключ и покинул дом.
Он перешел через дорогу и поднял глаза на окно, желая убедиться, что
с улицы ничего не видно. Все еще была задернута занавеска, которую она
хотела раздвинуть, чтобы впустить свет, так и не увиденный ею. Она лежа-
ла почти у окна. Он это знал. Боже, как льются солнечные лучи на это са-
мое место!
Взгляд был мимолетный. Стало легче, когда он вырвался из этой комна-
ты. Он свистнул собаку и быстро зашагал прочь.
Он прошел через Излингтон, поднялся на холм у Хайгета, где водружен
камень в честь Виттингтона, и стал спускаться к Хайгет-Хилл. Он шел бес-
цельно, не зная, куда идти; едва начав спускаться с холма, он опять
свернул вправо, и пойдя по тропинке через поля, обогнул Сиин-Вуд и таким
образом вышел на Хэмстед-Хит. Миновав ложбину у Вейл-Хит, он взобрался
на насыпь с противоположной стороны, пересек дорогу, соединяющую деревни
Хэмстед и Хайгет, и, дойдя до конца вересковой пустоши, вышел в поля у
Норт-Энда, где улегся под живой изгородью и заснул.
Вскоре он опять поднялся и пошел - не от Лондона, а обратно, в город,
по проезжей дороге, потом назад, пересек с другой стороны пустошь, по
которой уже проходил, затем стал блуждать по полям, ложился отдыхать у
края канавы и снова вскакивал, чтобы отыскать какоенибудь другое местеч-
ко, возвращался и снова бродил наугад.
Куда бы зайти поблизости, где было не слишком людно, чтобы поесть и
выпить? Хэндон. Это было прекрасное место, неподалеку, куда мало кто
заглядывал по пути. Сюда-то он и направился, то пускаясь бегом, то, по
странной прихоти, подвигаясь со скоростью улитки, а иногда даже приоста-
навливался и лениво сбивал палкой ветки кустарника. Но когда он пришел
туда, все, кого он встречал - даже дети у дверей, - казалось, посматри-
вали на него подозрительно. Снова повернул он обратно, не осмелившись
купить чего-нибудь поесть или выпить, хотя вот уже много часов у него не
было ни куска во рту; и опять он побрел по вересковой пустоши, не зная,
куда идти.
Он проходил милю за милей и снова приходил на старое место. Утро и
полдень миновали, и день был на исходе, а он по-прежнему тащился то в
одну сторону, то в другую, то в гору, то под гору, по-прежнему возвра-
щался назад и мешкал возле одного и того же места. Наконец, он ушел и
зашагал по направлению к Хэтфилду.
Было девять часов вечера, когда мужчина, окончательно выбившись из
сил, и собака, волочившая ноги и хромавшая от непривычной ходьбы, спус-
тились с холма возле церкви в тихой деревне и, пройдя по маленькой улоч-
ке, проскользнули в небольшой трактир, тусклый огонек которого привел их
сюда. В комнате был затоплен камин, и перед ним выпивали поселяне. Они
освободили место для незнакомца, но он уселся в самом дальнем углу и ел
и пил в одиночестве, или, вернее, со своей собакой, которой время от
времени бросал кусок.
Беседа собравшихся здесь людей шла о соседних полях, о фермерах, а
когда эти темы были исчерпаны - о возрасте какого-то старика, которого
похоронили в прошлое воскресенье; юноши считали его очень дряхлым, а
старики утверждали, что он был совсем еще молод - не старше, как заявил
один седовласый дед, чем он сам, и его еще хватило бы лет на десять -
пятнадцать по крайней мере, если бы он берег себя... если бы он берег
себя!
Эта беседа ничем не могла привлечь внимания или вызвать тревогу. Гра-
битель, расплатившись по счету, сидел молчаливый и неприметный в своем
углу и уже задремал, как вдруг его разбудило шумное появление нового ли-
ца.
Это был коробейник, балагур и шарлатан, странствовавший пешком по де-
ревням, торгуя точильными камнями, ремнями для правки бритв, бритвами,
круглым мылом, смазкой для сбруи, лекарствами для собак и лошадей, деше-
выми духами, косметическими мазями и тому подобными вещами, которые он
таскал в ящике, привязанном за спиной. Его появление послужило для посе-
лян сигналом к обмену всевозможными незамысловатыми шуточками, которые
не смолкали, пока он не поужинал и не раскрыл своего ящика с сокровища-
ми, после чего остроумно ухитрился соединить приятное с полезным.
- А что это за товары? Каковы на вкус, Гарри? - спросил ухмыляющийся
поселянин, указывая на плитки в углу ящика.
- Вот это, - сказал парень, извлекая одну из них, - Это незаменимое и
неоценимое средство для удаления всяких пятен, ржавчины, грязи, крапинок
и брызг с шелка, атласа, полотна, батиста, сукна и крепа, с шерсти, с
ковров, с шерсти мериносовой, с муслина, бомбазина и всяких шерстяных
тканей. Пятна от вина, от фруктов, от пива, от воды, от краски и дегтя -
любое пятно сойдет, стоит разок потереть этим незаменимым и неоценимым
средством. Если леди запятнала свое имя, ей достаточно проглотить одну
штуку - и она сразу исцелится, потому что это яд. Если джентльмен поже-
лает это проверить, ему достаточно принять одну маленькую плиточку - и
никаких сомнений не останется, потому что она действует не хуже пули и
на вкус гораздо противнее, а стало быть, тем больше ему чести, что он ее
