играли почти такую же важную роль, как и скалы, выветренные в форме
купола, как утёс Кашел в Типперери. Но купола были священны во имя солнца
и Сил Света. Каровые озёра были священны во имя ночи и Тёмных сил.
Господин семнадцатого века мог разрушить необитаемый замок, но он не смел
коснуться такого озера.
Адельбранд, строитель башни, был исключительно типичной фигурой того
времени.
Время было не очень удалено от времён короля Горма Старого, которого
римский легат не сумел обратить в христианство. Новая религиозная догма,
особенно понятие о небесах, нравилась старому язычнику. Но он спросил: "А
где же мои великие предки?" Легату пришлось ответить: "В аду". Тогда Горм
заявил: "Я пойду по стопам моих великих предков".
На том переговоры и закончились. Но позднее, другой король, не так уж
чтивший предков, посчитал, что раз уж большая часть Европы перешла в
христианство, для Дании было бы аполитично оставаться языческой. И он
издал декрет, повелевающий всем датчанам перейти в христианство. А
датчанам не очень-то хотелось, чтобы Тор, Один и Фрейя воевали за них с
Отцом, Сыном и Святым Духом. Они приняли новую религию в типично в датском
духе: "А может и обойдётся".
Итак, датчане стали христианами, но христианству ещё предстояло
проделать долгий путь, чтобы дойти до сердца датчанина. Дольше всего этот
путь к сердцу был у благородных людей, которые при слабой королевской
власти действовали как, как хотели, и нередко их удовольствия были
жестокими. Среди всех остальных наиболее жестоким сердцем отличался
Адельбранд.
Он был пиратом, которого боялись и ненавидели, у него был быстрый
корабль, на котором он мог перехватывать купеческие корабли на Северном
море и в проливе Ла-Манш. Ему даже удалось ограбить кого-то в виду города
Дублин; а что касается своих вод, Балтики, то капитаны не осмеливались
даже выходить из порта, если твердо знали, что Адельбранд находится в
Северном море.
У Адельбранда был неизменный обычай. После того, как он забирал на
захваченном корабле всё ценное, он связывал капитана и команду и поджигал
корабль. Мертвые ничего не рассказывают.
Он грабил также и на дорогах, но лишь ради развлечения. Разъезжая со
своими головорезами по стране, он встречал группы купцов, направлявшихся
на главный рынок. У них обычно бывало немного серебра, да товары, не
представлявшие для него большой ценности. Но ему было интересно разоружить
охра ну, забрать у них товары, которые затем выбрасывались. Он раздевал их
наголо и отпускал восвояси, украсив напоследок тремя рубцами кнута.
Больше всего его ненавидели за склонность к насилию. Но изнасиловать
крестьянскую девушку или жену селянина, - на это ему даже не хотелось
тратить силы. Они не смели противиться грозному Адельбранду. Монашка же -
вот это было удовольствие!
Адельбранда отлучили от церкви, но что для него это значило? Епископ
обрёк его на муки ада, но он не верил в ад.
В скромной усадьбе неподалёку от деревни жила Лонтилия, дочь одного
мелкого дворянина. Лицо и фигура у неё были неописуемой красоты, но
подлинную славу она заслужила широким водопадом золотых волос, которые
касались земли, когда она шла к мессе, единственному её выходу из дома.
Адельбранд, как-то проезжая мимо, заметил барышню Лонтилию. Вот это
желанная добыча! Но второй взгляд на неё обескуражил его. Подобной красоты
не было ни на суше, ни на море. Адельбранд медленно проехал дальше и затем
скрылся в одном из темных залов в своём замке. Лонтилия! Она должна стать
его невестой. Отец её не сможет отказать величественному и грозному
Адельбранду.
Он послал за судейским писарем, чтобы написать письмо. Аристократы в ту
пору брезговали такой ручной работой, как составление писем и изложение
слов на пергаменте. Адельбранд продиктовал ужасное письмо отцу Лонтилии,
который, дрожа от страха, изложил дочери его содержание.
- Отец, никогда не говори мне больше об этом злодее. Если ты это
сделаешь, я уйду в монастырь и попрошусь в послушницы.
Отец не решился лично сообщить об отказе Лонтилии. Он написал письмо, в
котором объяснил, что его дочь бесповоротно решила уйти в монахини. И
добавил, что вокруг много девушек, гораздо более знатных, которые с
гордостью примут руку знаменитого Адельбранда.
Первым порывом Адельбранда было отправиться к старику и забить того до
смерти, спалить ему дом. Но в таком случае он несомненно потеряет Лонтилию.
Она пренебрегла им. Он был отлучён от церкви, она же набожна. Если уж
церковь в состоянии отлучать, значит она может также отпускать грехи. Она
сможет смыть ему грехи, хотя их было много, и они были ужасные.
Грозный дух, который он всегда держал на поводу, вырвался на волю и
стал мучить его - совесть. Последний потопленный им корабль с моряками,
молившими о пощаде, женщина, которую он убил, потому что она слишком
сильно визжала - перечень был долог и ужасен. Он исправит, что сможет,
совершит покаяние. Он преклонится перед епископом и принесёт золото.
Церковь ведь нуждалась в золоте и редко интересовалась, откуда оно.
Епископ затрясся, когда викарий сообщил ему, что лорд Адельбранд просит
аудиенции. Но это уже был не тот дикий Адельбранд, которого знавал
епископ. Этот Адельбранд пришёл с поникшей головой, слёзы обильно текли у
него по щекам. Он принёс тяжёлый кожаный мешок.
Его угнетали грехи, сказал он слабым голосом. Он готов признаться в
них, и что возможно, исправить, он готов понести такое наказание, какое
наложит церковь.
Он принёс золото. Поднял кожаный мешок и предложил епископу попробовать
его на вес, но епископ так и не притронулся к нему.
- У меня есть ещё золото, - умоляющим тоном сказал Адельбранд. -
Достаточно, чтобы построить храм в честь церкви и вашу честь.
Выражение лица у епископа смягчилось. Он знал, что золото получено
пиратством и разбоем на большой дороге. Но неправедно добытое золото лучше
использовать во славу Господа, чем оставить в руках злодея для свершения
нового зла.
А в качестве искупления Адельбранд обещал отправиться в крестовый
поход, который в то время организовывали в Италии и Франции. Он будет
сражаться за гроб Господень, сражаться насмерть во имя вечной жизни.
- Только отмените отлучение от церкви.
- Это не в моей власти, - ответил епископ. - Только Рим может сделать
это. Я могу отправиться в Рим и представить дело его Святейшеству папе.
Думаю, что моя мольба не останется всуе.
- Вы поедете в Рим ради меня! Да благословит вас Господь!
Возьмите столько золота, сколько надо на поездку. Я принесу ещё. Но,
господин епископ... - Он упал на колени. - Лонтилия должна стать моей
женой. Она набожна, она любит Вас, и Ваше слово для неё закон. Скажите ей,
что я изменился, что я каюсь в своих прежних грехах и грешить больше не
буду, а буду вести жизнь скромного богопослушного человека. Скажите ей,
что выйдя за меня замуж, она окажет большую услугу церкви и общине,
которую я терроризировал в дни своего злодейства. Скажите, что отлучение
от церкви уже снимается, уже снято, и ожидается лишь утверждение в Риме
при Вашем посредничестве. Она должна стать мне женой, иначе я умру.
Устроение браков вовсе не входило в функции епископа. И всё же, вот
душа, которую можно спасти, а спасение души злодея вызовет гораздо больше
ликования на небесах, чем спасение души, которая и так почти чиста. А ещё
храм. В своём воображенииепископужевиделновый готический храм, сверкающий
в лучах утреннего солнца, с двойными башнями, как в Шартре, который
епископ считал верхом совершенства во всей архитектуре.
- Сын мой, я поговорю с Лонтилией. Она очень решительная особа, и
разговор будет трудный. Однако, при воле господней нет ничего невозможного.
Но Лонтилия была непреклонна.
- Да я скорее буду лежать на дне карового озера Адельбранда, чем в его
объятиях.
Епископ перекрестился. - Дочь моя, Господь запрещает нам лишать себя
жизни.
- Господь скорее простит мне на дне озера, чем в постели Адельбранда.
Епископу пришлось сообщить о неудаче Адельбранду. При этом он говорил
много слов в утешение и хвалил других женщин, которых можно было
завоевать. Лицо у Адельбранда было бледным и мрачным. не проронив ни слова
он резко вышел из комнаты, пошёл в конюшню и оседлал коня. Галопом
проскакал по подъёмному мосту, нещадно нахлёстывая коня. Всю ночь
онбесцельно проездил по городам и весям.
Возвращаясь поутру, то ли по воле судьбы, то ли по неосознанному
влечению он проехал мимо дома Лонтилии. Впереди по тропке она медленно шла
к мессе, золотые волосы её почти касались земли. Адельбранд поскакал за
ней, схватил её за волосы и поволок за собой, пока она не скончалась.
Адельбранд вернулся к себе в замок в бешенстве, но действия его были
логичны. Он составит завещание. Послал слугу за писарем судьи и сразу же
продиктовал завещание.
В первой части его он завещал свой титул и поместье ближайшему
родственнику, двоюродному племяннику. Всё его достояние завещалось этому
наследнику, за исключением значительной суммы золотом священнику, который
пытался помочь ему.
Но всё завещание ставилось в зависимость от условия, которое церковь
считала неблагочестивым и языческим. Это касалось того, как обойтись с его
телом.
Адельбранд требовал, чтобы ему отрубили голову, выварили её, а череп
бросили в пруд. Это сопровождалось страшным проклятьем тому, кто
потревожит череп в месте успокоения его на дне пруда.
Закончив диктовать завещание, Адельбранд отпустил писаря, сказав, что
тот потребуется снова через час. Затем он заколол себя в сердце.
Церковь вскоре перестала противиться тому, чтобы исполнить завещание.
Судьи всё-таки рассудили, что завещание есть завещание, и что несоблюдение
хоть одного слова в нём лишает силы всё. В конце концов, там было очень
важное положение в пользу церкви.
***
В начале 50-х годов 18-го века Башня Адельбранда, как крестьяне всё ещё
называли элегантный французский дворец времён Кристиана IV, достался
барону Бертилу Хедемарку, который переименовал его в "Хедемарк Плезанс".
Дворяне и священники приняли новое название, слугам барона пришлось
смириться в этим, но простой народ придерживался старого названия.
Барон Хедемарк обожал Францию и всё французское. Летом он скромно жил в
Дании, а зимой прожигал жизнь в Париже. Он очень старался подружиться с
литераторами, как с мужчинами, так и женщинами, в особенности с ф и л о с
о ф а м и, среди которых Дидро, редактор Энциклопедии, маячил для него,
как величайший человек века.
Довольно простому и посредственному датчанину было бы трудно добиться
близкой дружбы с заносчивым французом. Но Дидро любил изысканную пищу и её
изобилие. Его собственного кошелька ему едва хватало на хлеб с сыром, лишь
на то, чтобы не голодать. У барона же был роскошный обед и ужин в любое
время. Датчанин, может быть, и тяготил его, но во время пышного пира
бывают вещи и похуже, чем скука.
Надеясь позабавить Дидро, барон Хедемарк рассказал историю Адельбранда
и черепа в пруду. Дидро же это не позабавило. Он был взбешён. Он воевал с
предрассудками в любом виде и как раз в это время вёл жёсткий спор с
духовенством по поводу исцеления открытых ран и язв святым касанием.
- Вы должны нанять сапёров, обшарить дно и достать череп. Положите его
себе на каминную полку, и пусть он будет там до тех пор, пока последний
идиот во всём идиотском крестьянском населении не увидит, что здесь ничего
нет, кроме костей мертвеца.
- Но ведь прошли сотни лет. Череп, может быть, уже разложился.
- В холодной воде на глубине двухсот футов ничего не разлагается.
Достаньте его.
Вы уничтожите предрассудок. А долг каждого разумного человека всеми
силами бороться с предрассудками.
Для барона это был приказ, который надо выполнять. По возвращении в
Данию он нанял в Копенгагене сапёров, чтобы обшарить пруд. Его же
собственные слуги сбежали из дворца, как только появились сапёры.
Вскоре они достали череп. Адельбранда? Ведь могли быть и другие. Они
