зерно. У коров же желудок в три раза больше, и поэтому они в состоянии
прокормиться на высокой траве.
Хобарту пришла в голову такая мысль. Более половины его участка
занимали мелкотравные земли. Почему бы ему не выращивать лошадей?
- Мне хотелось бы посетить один из конезаводов, - сказал Хобарт. -
Можно?
- Пожалуйста. У меня сейчас под рукой нет ничего подходящего. Здесь в
конюшне только две хорошие лошади. А в пяти милях отсюда есть как раз
такой лагерь, какой вам нужен.
- До чего же хорошая верховая лошадь! - воскликнул Хобарт, когда они
двинулись в путь. - Это индейская лошадь?
- Да. Жеребец. Индейцы не холостят своих лошадей. Они пускают их в
табун, и пусть природа сама разбирается. Поэтому тут так много лошадей.
- А разве они не рвутся, завидев кобылу?
- Нет. Они просто ржут, как свистят мальчишки, увидев девочку.
- Они, наверное, страшно дерутся из-за кобыл?
- Да нет. Иногда дерутся, но не из-за кобыл. Они дерутся потому, что им
не нравится другой конь, или его повадки. Вы, цивилизованные люди, ничего
не знаете о настоящих, свободных лошадях. Вы держите жеребцов на привязи
всю взрослую жизнь. И если ему удаётся убежать, он подымает шум и гам, как
сбежавший заключённый. А вы считаете, что это в характере жеребца. Кроме
того вы выращиваете их ради веса, формы, походки, цвета и всего прочего,
кроме разумения. Природа же выращивает их и для здорового тела, и для
разумения тоже.
Посмотрите на наших лошадей. Они постоянно за нами следят. Они
понимают, что мы больше заняты разговором, чем дорогой. Поэтому они не
спешат. Теперь мы прекратим разговор и будем смотреть на дорогу вперёд,
как если бы нам хотелось попасть туда поскорее. Видите, они убыстрили шаг.
Когда они подъезжали к индейскому лагерю, к ним приблизился табун в
тридцать-сорок голов.
- Какие прекрасные кони! - воскликнул Хобарт. - Мне так хочется, чтобы
у меня на усадьбе было несколько таких. У меня есть сто акров холмистой
земли с мелкой травой.
- Этого достаточно для десяти-пятнадцати. Отчего не купить несколько и
не отправить их туда? Они обойдутся вам в двадцать пять долларов за
голову, и в Омаху их можно переправить за сотню долларов.
- Отлично! Мне надо двух кобыл и молодого жеребца.
- Хотите купить прямо сейчас? Деньги с собой?
- Да.
Агент сделал знак индейцу, стоявшему у вигвама. Индеец вскочил на
неосёдланную лошадь и поехал к нам навстречу. Агент сказал ему что-то
по-индейски. Тот кивнул.
- Выбирайте себе лошадей.
- Вот эту кобылу, и вот эту. И вот этого темно-коричневого жеребца.
- Первая кобыла и жеребец выбраны удачно. А вот второй кобыле уже лет
семь-восемь. Выбирайте другую. Вот эту видите?
- Отлично. А они приучены к верховой езде?
- Индейских лошадей не приучивают. С ними надо подружиться, понять их и
дать им понять вас. А затем на них можно ездить верхом. Вот так вот.
Хобарт достал 175 долларов из бумажника.
- Вы оформите мне всё это?
- Да, конечно. Когда вы хотите их получить?
- Через месяц.
Агент сказал что-то индейцу, который съездил к вигваму и тут же
вернулся с мотком бечёвки. Он обвязал бечёвкой шею этих трёх лошадей.
- Это вовсе не обязательно, - сказал агент. - Он и так прекрасно
запомнил, которых вы купили. Но он думает, что белый человек любит метку.
Хобарт отправился к себе на усадьбу. Не было толку продолжать свои
изыскания, так как он уже знал, как будет жить немногим, и как добыть это
немногое.
У него был железнодорожный билет до Су-Сити в штате Айова, где он
пересядет на другой поезд, пересечёт Миссури и поедет дальше на юг. Поезда
переправлялись через реку на пароме, и когда Хобарт осведомился о времени
отправления, ему сказали, что у парома забарахлил мотор, и ему придётся
подождать поезда пару дней. Он отправился в гостиницу "Колумбия хаус" у
реки, в новое блестящее здание, в вестибюле которого толпились
коммивояжеры. Когда Хобарт подошёл к ним, они обменивались рассказами о
странных людях со всей Европы, которые заводят себе усадьбы в этих краях.
Самым необычным из них был один швед, который выбрал себе гористую
местность за двадцать миль отсюда, где-то среди оврагов. Он построил себе
глинобитный дом с такой же крышей, на которой подсолнухи качались на
ветру. Он жил полностью натуральным хозяйством, ничего не покупая и ничего
не продавая.
- Где он живёт, этот странный швед? - спросил Хобарт.
- У слияния ручьёв Манассис и Шилоу. Да уж на конной станции вам
кто-нибудь обязательно покажет. Хобарт и не надеялся научиться чему-нибудь
у шведа, но у него было два свободных дня. Он пошёл по улице и вскоре
нашёл конную станцию.
Да, они знают об этом шведе. Доехать туда можно часа за три на бричке,
и это будет стоить ему три доллара.
Как выяснилось, у шведа был не один, а целых три глинобитных дома. И к
тому же он построил себе ещё один, более претенциозный. Он установил
мощные столбы, соединённые восьмидюймовыми поперечинами, чтобы выдержали
островерхие стропила, скреплённые трехдюймовыми жердями. Швед собирался
делать соломенную крышу.
Хобарт знал, что так обычно делали в европейских странах, но в Америке
такого никто не видел. Швед стоял у своей постройки рядом с кучей соломы,
стебли которой были футов шесть длиной; он скручивал их в жгуты, которые
пойдут на кровлю.
- Здравствуйте, - сказал Хобарт.
Швед изучающе посмотрел на него.
- Здра.
- Я слыхал, что у вас саманный дом, и хотел бы его посмотреть.
Нет. Дом глинобитный. - Швед поднялся и дал знак Хобарту следовать за
ним мимо новой постройки. Там была огромная куча саманов, нарезанных
квадратами со стороной в фут и толщиной в шесть дюймов. Швед объяснил
процесс постройки стен и крыши на две трети по-шведски и на одну треть
по-английски, и речь его звучала как-то по особому певуче. Да сгодится
любой язык, если видишь, о чём идёт речь.
Хобарт прикинул, что на то, чтобы нарезать самана на стены и крышу
уйдёт один день, день на то, чтобы сложить стены, два дня - напилить и
установить столбы для крыши и один день, чтобы выложить саман пирамидой на
крыше. Всего пять дней.
Придётся купить лесоматериалов на косяки для дверей и окон, и ещё надо
будет купить дверь и две рамы, которые нужно навесить на петли.
Это будет стоить десять долларов. Итак, за пять дней работы и десять
долларов у него будет дом, прохладный летом и тёплый зимой. Было только
одно неудобство, состоявшее в том, что стены садились. Швед построил дом
высотой в восемь футов изнутри. А теперь, три года спустя, дом сел до
шести футов, и швед уже задевал головой за балки потолка. И поэтому он
теперь собирается сделать соломенную крышу, опирающуюся на столбы, так что
садиться она не будет. Стены всё же будут садиться, но он нарастит их
новыми слоями самана.
Как он живёт? На маисовом хлебе и каше из собственной кукурузы,
намолотой на ручной мельнице, на копчёной ветчине, которую приходится
покупать, на молоке от собственной коровы, мёде из ульев, овощах, растущих
в кукурузе, а зимой ещё капуста и турнепс. На ветчину и одежду у него
уходит около двадцати долларов. Из одежды он купил себе лишь красное
фланелевое нижнее бельё с начёсом, зимой надевает его по две-три пары и
ему не нужно пальто. Рабочие ботинки стоят доллар пара, и их ему вполне
хватает на лето, и он ещё смастерил себе деревянные башмаки с верхом из
кожи от старых сапог - очень тепло и удобно.
Двадцать долларов - где он их берёт? В течение двадцати дней он
работает у соседей на уборке урожая и сенокосе. Хобарт прикинул, что швед
работает ещё двадцать дней на себя на кукурузном поле и заготовке сена для
коровы. Пусть даже тридцать дней. А чем же он занимается остальные триста
дней в году? Швед отвёл его в дом, открыл крышку большого сундука и достал
пачку толстых журналов.
"Демон из сатанинского ущелья", "Убийство на сенокосе", "Месть
полукровки". Они стоят по двенадцать центов, десять штук на доллар. Он
читает медленно, так что две пачки по двенадцать штук ему хватает на год.
Швед также достал книгу в переплёте, Библию на шведском языке.
- Исключительно ценная книга, ей-богу.
По пути обратно в Су-Сити на душе у Хобарта было исключительно легко.
То, что делает швед, может сделать и он. И сможет посвятить триста дней в
году своим занятиям. И ему не придётся слишком уж ограничивать себя, ведь
он всё-таки подкопил деньжат, работая раньше, чтобы как-то скрасить свою
жизнь при натуральном ведении хозяйства.
Однажды Хобарт стоял у своего дома с соломенной крышей, наблюдая как
собирается гроза. Огромные, тяжёлые черные облака медленно ворочались
вокруг под раскаты далёкого грома. Наверное, где-то неподалёку был смерч,
но смерчи не попадали в эту узкую долину.
По дороге галопом скакал всадник. Он свернул в проулок к усадьбе,
подъехал к ней и спешился.
Всадник оказался наездницей в мужском платье. Хобарт знал, кто это
такая. Хильда Кингсли, известный на всю округу трудный подросток.
- Вы не приютите моего бедного коня и меня? Сейчас пойдёт дождь. Ливень.
- Пожалуйста. - Она прежде всего позаботилась о лошади, и это ему
понравилось. К тому же у неё было миленькое личико под мужской соломенной
шляпой, а какому мужчине это может не понравиться? Он взял коня за уздечку
и повёл его в глинобитный сарай. Хильда пошла за ним.
- Какой хороший сарай, - сказала она. - Здесь ему будет хорошо. Я сниму
узду и седло. Так ему будет удобнее.
- Может я расседлаю?
- Ну нет, мой конь любит, когда я это делаю сама.
Пока они шли к дому, Хобарт припомнил, что он слышал о Хильде. Когда ей
было двенадцать, она одела на себя костюм брата, из которого тот вырос.
Это ей понравилось, и она больше не стала носить платья. Мать уговаривала
и ругала её, но всё бесполезно. Мать тогда велела ей прятаться, когда
приходили соседи, но она не стала. Семье пришлось с этим смириться.
Когда ей было двенадцать, это можно было как-то терпеть, а теперь ей
было уже восемнадцать, но она по-прежнему начисто отвергала юбки. И она
отправлялась в штанах куда ей только заблагорассудится. Отец сдуру подарил
ей маленькую вороную кобылу. Она присвоила себе седло брата и ездила
верхом по всей округе.
В те целомудренные времена девушка в штанах верхом на лошади лишь
немногим отличалась от леди Годивы. Воспитанные молодые люди, встречаясь с
ней верхом на лошади, решительно отворачивались. Она же бесстыдно дразнила
их.
До отшельника Хобарта каким-то образом всё-таки дошла одна история о
Хильде Кингсли. Любезный и скромный Вилли Блэйк однажды верхом на лошади
встретил грозную Хильду на своём вороном коне. Вилли решительно
отвернулся, но Хильда развернула коня и подъехала к нему вплотную.
- Посмотри-ка на этот холм, Вилли. Говорят, кануки собираются утащить
его в Канаду.
Вилли с каменным лицом уставился на холм.
- А, понимаю. Ты разглядываешь вон того зайца на гребне? Он самец? Он
какой-то дурной. Да так и должно быть.
- Вилли, а что это за жуткий шрам у тебя на затылке? Ты, наверное,
подрался и сбежал?
Какой порядочный молодой фермер когда-либо видел свой затылок?
Рука Вилли машинально поднялась к воображаемому шраму. Хильда
рассмеялась. Вилли обернулся и обругал её. Она засмеялась ещё громче и
ускакала прочь.
Но Хильда не всегда была так агрессивна. Иногда, в воскресенье вечером,
когда она проезжала на своём вороном по сельской дороге, три-четыре
молодых человека вдруг вскакивали на своих тяжеловесных рабочих коней и,
гомоня, неуклюже бросались за ней. Кавалькада с рёвом проносилась мимо
ферм, где томные разодетые дочки сидели в гостиных за вышивкой и вязаньем,
а молодые люди в это время что-то кричали Хильде и шумно хохотали. Они так
и не могли догнать её, но скромные дамы с отчаянием бросали рукоделие.
Всё это, о чём так долго писалось, промелькнуло в мыслях у Хобарта за
десять секунд, пока они шли с Хильдой к дому. Она была такая маленькая,
такая доверчивая - как может она быть трудным подростком?
