дряхлый старик.
Хобарт подошёл к нему и сказал: "Здрась".
Старик не очень дружелюбно осмотрел его иответил: "Здрась". Затем он
сделал знак Хобарту сесть. Хобарт стал объяснять ему цель своего
посещения. Старик покачал головой. Он позвал индейца, который выходил из
шатра. Вскоре к ним подошёл другой молодой высокий индеец.
- Добрый день, сэр. Вы от властей?
- Нет. Я учёный. Хотел бы знать, как вы тут живёте. Надеюсь вы
позволите мне погостить тут денёк-другой.
Хорошо. Утром я вам всё покажу. Я устрою вам палатку для ночлега, и вы
поужинаете с нами. Чем богаты, тем и рады, на ужин у нас будет похлёбка.
Всего доброго.
Индеец живо ушёл прочь. Он был вежлив, но выражение лица у него было
далеко не сердечное. Хобарт чувствовал себя неловко. Что делать дальше?
Индейцы, несомненно, ожидали платы за гостеприимство. Хобарт вынул из
кармана три серебряных доллара и предложил их старику, который посмотрел
на них и покачал головой. Но затем он пронзительно посмотрел на Хобарта,
поднёс руку ко рту и сделал глотательное движение.
Виски! Продавать виски индейцу было преступлением. Просто дать виски
индейцу тоже, вероятно, было незаконно. Но у Хобарта возникло какое-то
чувство почтительности к этому старику. Почему бы ему не просветлить
несколько тусклых часов уходящей жизни? Закон ведь, как правило, смотрит
на это сквозь пальцы.
Хобарт встал и показал в направлении посёлка, а затем на место, где
только что сидел. Старик кивнул.
Хозяин таверны "Первый шанс" спал в кресле, вокруг него гудели мухи.
Хобарт быстренько осмотрел бутылки на полке позади бара. Там стояли
бутылки с изысканными этикетками, которые без сомнения по нескольку раз
наполнялись бывшим тогда в ходу контрабандным неочищенным виски. Но там
была и одна засиженная мухами бутылка "Ангус". Хобарт прошёл за бар.
"Ангус Макдугал лимитед. Глазго.
Шотландия". Хобарт обследовал пробку. Она была старой и заплесневелой,
но явно не тронутой.
Хобарт разбудил продавца, который сел прямо и протёр глаза.
- Мне нужна вот эта бутылка виски "Ангус".
- Десять долларов.
- Да ты в своём уме? Беру за пять.
- Ни за что. Десять долларов.
- Послушай, друг, ты заплатил за неё два доллара, года четыре-пять
назад, ещё до того, как закрыли канадскую границу. Ты воображаешь, что
можешь получить на ней доход в четыреста процентов. Не получится. Да в
округе на сто миль нет такого человека, который заплатит тебе десять
долларов за бутылку шотландского. Это у тебя мертвый капитал. Пять
долларов живого капитала стоит больше, чем десять мёртвого.
- Скажешь тоже.
- Конечно. На пять долларов ты сможешь купить два галлона бурды,
которую ты используешь на долив. Сто десятицентовых порций составляют
галлон. Пойми, ведь я даю тебе пятнадцать долларов за то, что продашь мне.
Продавец внимательно посмотрел на него. - Ты что, тоже торгуешь?
- Если и да, то я не говорю об этом, когда нахожусь в отъезде. Также и
ты. Когда ты едешь в Су-Сити, ты ведь выдаёшь себя за торговца скобяным
товаром. Продавец рассмеялся. - Нет, одеждой и головными уборами. Да и не
так уж важно, кем бы я не назывался.
- Ну так давай не будем больше торговаться. Давай бутылку, держи
пятёрку.
Продавец снял бутылку, нежно посмотрел на неё, поколебался несколько
мгновений и подал её Хобарту.
- Бери и катись ко всем чертям. Разбойник ты, с большой дороги.
Ничего себе разговорчики с хорошим покупателем. Вот тебе пять долларов.
Но мне нужен и штопор.
Продавец пошарил в столе и достал небольшой штопор, такой, какие дают
бесплатно дюжинами при торговле спиртным.
- Двадцать пять центов.
- Нет, это приложение к товару. - Хобарт положил штопор в карман, сунул
бутылку во внутренний карман пальто.
- Заходи ещё.
- Обязательно.
Старый индеец встретил Хобарта выжидательным взглядом. Хобарт сел на
землю рядом с ним и осмотрелся вокруг, чтобы никого не было. Затем вынул
бутылку из кармана пальто и поддал её индейцу, который погладил её,
внимательно оглядел и показал на пробку. Хобарт достал штопор. Старик
отдал ему бутылку. Хобарт вынул пробку и вернул старику бутылку и пробку.
Старик запрокинул голову, приставил бутылку к губам и хлебнул - раз, два,
три. Затем он воткнул пробку назад, спрятал бутылку под одеяло и блаженно
заулыбался. Подошла какая-то женщина с двумя мисками коричневатой
похлёбки, одна - старику, другая - Хобарту. Помешивая ложкой, Хобарт
выяснил, что похлёбка была из больших коричневых бобов, кусочков мяса,
каких-то овощей, которые он принял за тыкву, какие-то волокна, которые,
как выяснилось позже, оказались кабачками и какое-то количество жесткой
кукурузы.
Это было спартанское блюдо, в которое не мешало бы добавить соли. Но
оно было питательным, и когда Хобарт опорожнил миску, он почувствовал себя
сытым.
Старик показал на один из шатров и закрыл глаза. Он, казалось, говорил,
что пора отдыхать. Хобарт пошёл к этому шатру и увидел, что на земле ему
приготовили два одеяла. Он устал и крепко уснул до рассвета, когда женщина
принесла ему миску с такой же похлёбкой.
Пола шатра приподнялась. Молодой индеец, говоривший по-английски,
кивнул ему.
- Вы готовы к осмотру?
- Да.
- Вы понравились вождю, и он приказал мне показать вам всё, что
захотите, и рассказать вам обо всём.
- Очень мило с его стороны. Этот старик и есть вождь?
- В своё время он был великим воином и большим охотником. Он добывал
столько бизонов, сколько не мог добыть никто в племени. Вы ведь дали ему
бутылку виски, не так ли? Вы знали, что так можно завоевать его
расположение.
- Я не пытался задобрить его. Да и не знал, что он вождь. Я увидел в
нём милого старичка, похожего на друга, который был у меня на востоке,
восьмидесяти лет, глаза и память у него уже сдавали. А после стакана
шотландского к нему снова возвращалась жизнь. Ваш вождь знаками попросил
меня достать ему выпить. Мог ли я отказать?
- Наш вождь - индеец. Ваш друг был белым человеком.
- Да разве в восемьдесят лет есть ли какая-нибудь разница?
- Возможно и нет. Может быть разница существует лишь в наши годы.
- Да вряд ли есть разница и здесь.
Они проходили мимо каких-то огородов с небольшими террасами футах в
пяти над поверхностью земли. На каждой из них было две-три девушки,
которые монотонно пели.
- Это наши кукурузные делянки. Кукуруза уже проросла, а вместе с ней
посажены и бобы. Они не мешают друг другу. А чуть подальше увидите землю,
сплошь покрытую стеблями тыквы. Они не дают земле высыхать. Так что, как
видите, мы получаем три урожая на одном и том же участке.
- Хотелось бы сходить на эти огороды и посмотреть, как они засажены.
- Нельзя. Женщины считают, что кукурузе повредит, если мужчина ступит
на эту землю. Эти огороды - чисто женское дело. Они носят ил с берега
реки, сажают кукурузу, бобы и тыкву, выпалывают сорняки. И урожай тоже
убирают сами. Они не позволяют мужчинам вмешиваться. Белые считают, что
мужчины-индейцы закабаляют женщин и заставляют их делать всю работу. Но
именно женщины вбили себе в голову, что кукуруза - это женская работа. Вон
девушки на террасах поют. Они считают, что от песен кукуруза растёт лучше.
И кукурузе должны петь именно молоденькие девушки, а не замужние женщины.
Если будут петь мальчики, то считается, что она расти не будет.
- Странно как-то, - сказал Хобарт, - что предрассудки так укоренились
за несколько десятилетий с тех пор, как индейцы стали разводить огороды.
Ведь у них не было огородов, когда индейцы питались в основном мясом
бизонов, не так ли?
Да никогда они не питались только мясом бизонов, и всегда у них были
огороды.
Очень трудно было убивать бизонов стрелами. А бизоны всегда держались
стадами и уходили на большие расстояния. Индейскому племени надо было
кочевать сотни миль, чтобы найти бизона. Конечно, когда они добывали
бизона, то ели мяса вдоволь. Но большая часть туши высушивалась, и из него
варили похлёбку подобную той, что вы уже ели. Теперь власти дают нам
говядину, но недостаточно. И всё же женщины стараются засушить её как
можно больше.
На востоке добрые люди говорят о том, что индейцы голодают. Но индейцы
никогда не голодали. Они, если подожмёт, могут перейти на подножный корм,
дикие фрукты, желуди, косточки диких слив. Европейцы питались этим во
время голода и заболевали. Индейцы дробят желуди и косточки слив и моют их
в воде с древесной золой. При этом из них вымываются яды, и пища
становится съедобной. Я могу показать вам штук двадцать диких растений,
которые при необходимости можно использовать в пищу.
- Надеюсь, нет предрассудков, - сказал Хобарт, - мешающих людям
собирать дикие растения в пищу.
- Нет, таких нет. Белые считают, что индейцы ленивы. Но это не так. Они
работают даже очень усердно, если убеждены, что это надо сделать. Вождь
послал шестерых юношей, чтобы добыть вам молодую антилопу на ужин. Они её
и добудут, но им придётся прошагать или пробежать для этого тридцать или
сорок миль.
- Жаль, что я причиняю такие неудобства.
- Да они рады сделать это.
Они отдохнули под деревом.
- Скажите, - спросил Хобарт, - откуда у вас такой чистый английский
язык?
- Я был сиротой, меня воспитывали бабушка с дедушкой. Одна дама с
востока посетила резервацию в филантропических целях и предложила им взять
меня с собой и дать мне образование. Я закончил начальную и среднюю школу,
а также колледж.
- Кажется, я слыхал про вас, сказал Хобарт. - О вас писали в газетах.
Вы были спортсменом-звездой. Насколько я помню, вы должны были жениться на
богатой девушке. Но по какой-то причине вы разорвали помолвку и, как
говорилось в газете, вернулись к своему шалашу.
- История по существу верна. Но в ней не даётся объяснения. Она была
очень милой девушкой, но у неё была одна навязчивая идея. Она, во что бы
то ни стало, хотела, чтобы я поступил в семинарию и стал проповедником.
Затем мы должны были пожениться и поехать миссионерами, чтобы сделать из
индейцев сиу добрых христиан. Среди нас есть христиане, но не такие, каких
хотелось бы ей. Индейцы верят в то, во что они могут верить. Но их нельзя
заставить верить в то, во что они верить не в состоянии. То же случилось и
со мной, я не мог стать миссионером. Тогда я расстался с ней и, как вы
сказали, вернулся к своему шалашу.
- Вы женаты? Что пытается сделать из вас жена?
- Ничего. Жена индейца принимает вас таким, какой вы есть. Если ты сам
хочешь что-то сделать, это уж твоё дело. Она не вмешивается. А ты не лезь
в её дела.
Вы, может быть, и считаете, что она слишком много работает на
кукурузном поле или перегружает себя рукоделием или бисерным шитьём. Но
это уж её дело.
- Завтра я уезжаю в Янктон. Вы все были очень добры ко мне, и я вам
очень признателен. Но мне хотелось бы взять с собой кое-что: семена
коричневых бобов, которые я ел в похлебке, и семена тыквы.
- Хорошо. Завтра утром они будут у вас в вигваме.
Хобарт вернулся в Янктон и стал искать способ попасть в резервацию
индейцев Блэкфут в Монтане. В конце концов он попал туда, но почти ничего
нового не узнал, кроме как о лошадях. Это был прежде всего край лошадей. У
индейцев было гораздо больше лошадей, чем требовалось. Хобарт однажды
видел, как индейская семья ехала в гости к родственникам. Шесть членов
семьи восседали на разномастных лошадях, а за ними следовало ещё по
крайней мере около тридцати лошадей и жеребят.
Овса для лошадей у них не было. И не было никаких признаков того, что
они заготовляют сено. И всё же эти лошади были в хорошем состоянии.
Хобарт посетил индейское агентство и нашёл управляющего, человека с
природным научным складом ума.
- Здесь мелкотравный край, - сказал агент. - Амелкая трава в три раза
питательней, на единицу веса, чем высокие травы на востоке. У лошади
желудок небольшой и там недостаточно места для высоких трав, чтобы ей
хватало на поддержание сил. Поэтому на востоке приходится давать лошадям
