Шарр-Кана и хорошенько всмотрелась в него, и, узнав его, она почти лиши-
лась рассудка и с плачем стала бить себя по липу и воскликнула: "Нет мо-
щи и силы, кроме как у Аллаха! Мы впали в великий грех! Что делать и что
я скажу отцу и матери, когда они меня спросят: "Откуда у тебя эта дочь?"
- "Лучше всего, - сказал Шарр-Кан, - выдать тебя за царедворца и дать
тебе воспитывать мою дочь у него, в его доме, чтобы никто не узнал, что
ты моя сестра. Это предопределил нам Аллах великий ради дела, угодного
ему, и мы будем сокрыты, только если ты выйдешь за этого царедворца
раньше, чем кто-нибудь узнает".
И он стал ее уговаривать и целовать ее в голову, и она спросила: "А
как же мы назовем дочку?" А ШаррКан отвечал: "Назови ее Кудыя-Факан". И
он выдал Нузхат-аз-Заман замуж за старшего царедворца и перевел ее в его
дом вместе с дочерью. И девочку воспитали на плечах невольниц и давали
ей питье и разные порошки.
А брат Нузхат-аз-Заман, Дау-аль-Макан, был все это время с истопником
в Дамаске. И вот в какой-то день прибыл на почтовых гонец от царя Омара
ибн ан-Нумана к царю Шарр-Кану, и с ним было письмо. И Шарр-Кан взял
письмо и прочитал, и в нем после имени Аллаха, стояло: "Знай, о славный
царь, что я сильно опечален разлукою с детьми, так что лишился сна и ме-
ня не покидает бессонница. Я посылаю тебе это письмо. Сейчас же по при-
бытии его приготовь нам деньги и подать и пошли с ними ту невольницу,
которую ты купил и взял себе в жены. Я хочу ее видеть и услышать ее сло-
ва, так как к нам прибыла из земли румов старуха праведница и с нею пять
невольниц, высокогрудых дев. Они овладели науками и знанием и всеми от-
раслями мудрости, которые надлежит знать человеку, - язык бессилен опи-
сать все виды науки, добродетели и мудрости. И, увидав девушек, я полю-
бил их великой любовью и захотел, чтобы они были в моем дворце и под мо-
ей властью, так как им не найдется равных у прочих царей. И я спросил
старую женщину об их цене, и она мне ответила: "Я продам их только за
подать Дамаска". Клянусь Аллахом, я не считаю, что это большая цена за
них (каждая из девушек стоит всех этих денег). И я согласился на это и
ввел их в мой дворец, и они находятся в моей власти. Поторопись же с по-
датью, чтобы женщина отправилась в свои земли, и пришли к нам твою не-
вольницу - пусть она состязается с девушками перед мудрецами. И если она
одолеет их, я пришлю ее к тебе и подать Багдада вместе с нею..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до семидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до семидесяти, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что царь Омар ибн ан-Нуман говорил в своем
письме: "И пришли к нам твою невольницу, пусть она состязается с девуш-
ками перед мудрецами, и если она победит их, я пришлю ее к тебе, а вмес-
те с нею подать Багдада".
И когда Шарр-Кан узнал об этом, он обратился к своему зятю и сказал
ему: "Приведи невольницу, которую я дал тебе в жены!" И Нузхат-аз-Заман
пришла, и Шарр-Кан ознакомил ее с письмом и сказал ей: "О сестрица, что
ты думаешь об ответе?" - "Верное мнение - твое мнение", - ответила Нуз-
хат-аз-Заман. А затем она, стосковавшаяся по близким и родине, сказала:
"Отошли меня вместе с моим мужем, царедворцем, чтобы я могла рассказать
отцу мою повесть и поведать о том, что произошло у меня с бедуином, ко-
торый продал меня купцу, и сообщить ему, что купец продал меня тебе, а
ты выдал меня за царедворца после того, как освободил меня".
И Шарр-Кан ответил: "Пусть будет так!" А затем он взял свою дочь
Кудьш-Факан и отдал ее нянькам и слугам и принялся готовить подать, ко-
торую он вручил царедворцу, приказав ему отправиться с девушкой и по-
датью в Багдад.
И Шарр-Кан назначил ему носилки, в которых бы он сидел, а для девушки
он назначил другие носилки. И царедворец ответил ему: "Слушаю и повину-
юсь!" А ШаррКан снарядил верблюдов и мулов и написал письмо и отдал его
царедворцу. Он простился со своей сестрой Нузхат-аз-Заман (а жемчужину
он у нее отобрал и повесил ее на шею своей дочери на цепочке из чистого
золота); и царедворец выехал в ту же ночь. И случилось так, что
Дау-аль-Макан и с ним истопник вышли прогуляться возле шатра. И они уви-
дели бактрийских верблюдов, нагруженных мулов и светильники и светящие
фонари. И Дау-аль-Макан спросил об этих тюках и их владельце, и ему ска-
зали: "Это подать Дамаска, и она едет к царю Омару ибн ан-Нуману, влады-
ке города Багдада". - "А кто предводитель этого каравана?" - спросил
Дау-аль-Макан. "Старший царедворец, что женился на девушке, которая пре-
успела в науке и мудрости", - сказали ему.
И тут Дау-аль-Макан горько заплакал и задумался, вспоминая свою мать,
и отца, и сестру, и родину. "Нет больше здесь для меня места, - сказал
он истопнику. - Я отправлюсь с этим вот караваном и пойду понемногу, по-
ка не достигну родины". - "Я не был спокоен за тебя на пути из Иерусали-
ма в Дамаск, так как же я спокойно отпущу тебя в Багдад! - воскликнул
истопник. - Я буду с тобою вместе, пока ты не достигнешь свой цели!" -
"С любовью и охотой", - ответил Дау-аль-Макан.
И истопник принялся снаряжать его и оседлал ему осла и положил на ос-
ла его мешок, а в мешок он сложил кое-какие запасы. И, затянув пояс, он
приготовился и стоял, пока мимо него не прошли все тюки. А царедворец
ехал на верблюде, и пешая свита окружала его. И Дау-аль-Макан сел на ос-
ла истопника и сказал истопнику: "Садись со мной", по тот отвечал: "Я не
сяду, во буду служить тебе". - "Ты непременно должен немного проехать на
осле", - воскликнул Дау-аль-Макан. И тот ответил: "Пусть будет так, если
я устану". - "Ты увидишь, брат мой, как я вознагражу тебя, когда приеду
к своим родным", - сказал Дау-аль-Макан. И они ехали непрерывно, пока не
взошло солнце, а когда настало время полуденного отдыха, придворный при-
казал сделать привал. И путники спешились и отдохнули и напоили своих
верблюдов, а затем он велел отправляться.
И через пять дней они достигли города Хама и остановились и пробыли
там три дня..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят первая ночь
Когда же настала семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня,
о счастливый царь, что они провели в городе Хама три дня, а потом поеха-
ли и ехали беспрерывно до тех пор, пока не достигли другого города, в
котором провели три дня, а затем они поехали и вступили в Диар-Бекр, и
на них повеял ветерок Багдада. И Дау-аль-Макан вспомнил о своей сестре
Нузхат-аз-Заман, об отце и о матери и подумал, как он вернется к отцу
без сестры, и заплакал и застонал и начал жаловаться, и его печали уси-
лились. И он произнес такие стихи:
"О други, доколь терпеть и медлить придется мне?
И нету ко мне от вас гонца, чтоб поведать мне.
Ведь дни единения так кратки, поистине!
О, если б разлуки срок короче мог сделаться!
Вы, за руку взяв меня, откиньте одежд покров -
Увидите, как я худ, но скрыть худобу хочу.
И если кто скажет мне: "Утешься!" - скажу ему:
"Клянусь, не утешусь я до дня воскресенья".
И истопник сказал ему: "Прекрати этот плач и стенания, мы близко от
шатра царедворца". Но Дау-альМакан воскликнул: "Я обязательно должен го-
ворить какие-нибудь стихи, быть может огонь в моем сердце погаснет". -
"Ради Аллаха, - сказал истопник, - оставь печаль, пока не прибудешь в
свою страну, а потом делай, что хочешь. Я буду с тобою, где бы ты ни
был". - "Клянусь Аллахом, я не перестану", - воскликнул Дау-альМакан и
обратился лицом в сторону Багдада.
А луна сияла и изливала свой свет, и Нузхат-аз-Заман не спала этой
ночью; она беспокоилась и вспоминала о своем брате Дау-аль-Макане и пла-
кала. И, плача, она вдруг услыхала, как ее брат Дау-аль-Макан плакал и
говорил такие стихи:
"Луч блеснул зарниц йеменских,
И тоскою я охвачен
По любимом, бывшем близко,
Что поил привета чашей.
Он напомнил о метнувшем
Мне стрелу в моем жилище,
О сияние зарницы,
Возвратятся ль дни сближенья?
О хулитель, не брани же!
Испытал меня господь мой
Тем возлюбленным, что скрылся,
И судьба меня сразила,
И ушла услада сердца,
Когда время отвернулось.
Поит он меня заботой,
Неразбавленною в чаше,
И себя я вижу, друг мой,
Мертвым прежде единенья.
Время! К нам с любовью детской
Воротись скорей с приветом,
С безопасностью счастливой.
От стрелы, меня сразившей,
Кто поможет чужеземцу,
Что с испуганным спит сердцем?
Одинок в своем он горе,
Потеряв Усладу Века [137].
Овладели нами силой
Руки сыновей разврата".
А окончив свои стихи, он закричал и упал без чувств. Вот что было с
ним.
Что же касается Нузхат-аз-Заман, то она этой ночью бодрствовала, так
как ей вспомнился в этом месте ее брат. И, услышав среди ночи голос, она
отдохнула душой и поднялась, обрадованная, и позвала евнуха. "Что тебе
надо?" - спросил он. И Нузхат-азЗаман отвечала: "Пойди и приведи мне то-
го, кто говорит эти стихи". - "Я не слышал его", - сказал евнух..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят вторая ночь
Когда же настала семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня,
о счастливый царь, что когда Нузхатаз-Заман услыхала стихи своего брата,
она позвала старшего евнуха и сказала ему: "Пойди приведи мне того, кто
говорил эти стихи". - "Я не слышал его и не знаю, кто он. И все люди
спят", - отвечал евнух. По Нузхат-аз-Заман сказала: "Всякий, кого ты
увидишь бодрствующим, и есть тот, кто говорил стихи".
И евнух стал искать и увидал, что не спят только истопник и
Дау-аль-Макан (а он был в забытьи). И когда истопник увидал, что евнух
стоит над его головой, оп испугался его, а евнух спросил: "Это ты гово-
рил стихи? Моя госпожа услыхала тебя". И истопник подумал, что госпожа
рассердилась из-за того, что говорили стихи, и испугался и отвечал:
"Клянусь Аллахом, это не я!" - "Л кто же это говорил? - спросил евнух, -
укажи мне его, ты его знаешь, так как ты не спал".
И истопник испугался за Дау-аль-Макана и подумал: "Может быть, этот
евнух ему чем-нибудь повредит". - "Клянусь Аллахом, я не знаю его", -
сказал он. И евнух воскликнул: "Клянусь Аллахом, ты лжешь! Здесь нет ни-
кого, кто бы сидел и не спал, кроме тебя. Ты знаешь его!" - "Клянусь Ал-
лахом, - отвечал истопник, - я скажу тебе правду. Тот, кто говорил сти-
хи, - человек, проходивший по дороге; это он испугал и встревожил меня,
воздай ему Аллах!" - "Если ты знаешь его, - сказал евнух, - проведи меня
к нему, я его схвачу и приведу к носилкам, в которых наша госпожа, или
ты сам схвати его своей рукой". - "Уйди, а я приведу его к тебе", - ска-
зал истопник.
И евнух оставил его и удалился. Он вошел к своей госпоже и сообщил ей
об этом и сказал: "Никто его не Знает, это только прохожий на дороге". И
Нузхат-аз-Заман промолчала. Что же касается Дау-аль-Макана, то, очнув-
шись от обморока, он увидал, что луна достигла середины неба, и на пего
повеял предрассветный ветерок и взволновал в нем горести и печали.
И Дау-аль-Макан прочистил голос и хотел говорить стихи, а истопник
спросил его: "Что это ты хочешь делать?" - "Я хочу сказать какие-нибудь
стихи, чтобы погасить огонь моего сердца", - ответил Дау-аль-Макан. Л
истопник сказал: "Ты не знаешь, что со мной случилось! Я только потому
спасся от смерти, что уговорил евнуха". - "А что же было? Расскажи мне,
что случилось", - спросил Дау-аль-Макан.
И истопник ответил: "О господин, ко мне пришел евнух, когда ты был
без чувств, и у него была длинная палка миндального дерева. Он всматри-
вался в лица людей, которые спали, и спрашивал, кто говорил стихи, но
никого не нашел бодрствующим, кроме меня. И когда он спросил меня, я
