Но, мнится, судьба моя идет на меня теперь.
О, сжальтесь над любящим, влюбленным, встревоженным,
Покинутым, что разлуки чашу до дна испил!
Огонь и в душе моей и в сердце погас уже,
И разум мой похищен разлукой и горестью.
И не было дня страшней, чем тот, когда я пришел
В жилище их и увидел надпись на их дверях.
Так плакал я, что вспоил я землю волнением,
Но тайну свою сокрыл от ближних и дальних я.
Молящийся, что в пещере скрылся, как будто бы
Вкус страсти попробовал и ею был похищен, -
Коль после всего того, что ныне я испытал,
Достигну я цели, нет ни горя ни устали"
А когда он окончил свои стихи, дверь пещеры вдруг открылась, и
Унс-аль-Вуджуд услышал, кто-то говорит: "О милость!" И он вошел в дверь
и приветствовал богомольца, и тот ответил на его приветствие и спросил:
"Как твое имя?" - "Мое имя - Унс-аль-Вуджуд", - ответил юноша. И богомо-
лец опросил: "А почему ты пришел сюда?" И Унс-аль-Вуджуд рассказал ему
свою историю с начала до конца и поведал ему обо всем, что с ним случи-
лось, и богомолец заплакал и сказал ему: "О Унсаль-Вуджуд, я провел в
этом месте двадцать лет и не видел здесь никого до вчерашнего дня, а
вчера я услышал плач и шум, и, посмотрев в сторону звуков, я увидел мно-
жество людей и палатки, расставленные на берегу моря, и люди построили
корабль, и на него село несколько человек, и они поплыли по морю. А по-
том корабль вернулся с некоторыми из тех, кто сел на него, и они сломали
корабль и ушли своей дорогой. И я думаю, что люди, которые уехали морем
и не вернулись, и есть те, кого ты ищешь, о Унс-аль-Вуджуд. И забота
твоя тогда велика, и беспокойство тебе простительно. Но не найдется лю-
бящего, который не испытал бы печалей".
И затем богомолец произнес такие стихи:
"Ты думал, Уис-аль-Вуджуд, что духом свободен я,
А страсть и любовь меня то скрутит, то пустит вновь.
Я страсть и любовь позвал давно уже, с малых лет,
Когда я ребенком был, еще молоко сосал.
Любовью я занят был срок долгий, узнал ее:
Коль спросишь ты обо мне, так знает меня любовь. И выпил я чашу
страсти, горя и худобы,
И стад как бы стертым я, так мягок я телом был.
Имел прежде силу я, но стойкость ушла моя,
И войско терпения разбито мечами глаз.
Сближенья нельзя желать в любви без жестокости,
Ведь крайности сходятся, ты знаешь, с начала дней,
Свершила любовь свой суд над всеми влюбленными,
Забвенье запретно нам, как ересь мятежная",
А окончив говорить свое стихотворение, богомолец подошел к
Унс-альВуджуду и обнял его..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста семьдесят пятая ночь
Когда же настала триста семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что богомолец, окончив говорить свое стихотво-
рение, подошел к Унс-аль-Вуджуду и обнял его, и они так плакали, что го-
ры загудели от их плача. И плакали они до тех пор, пока не упали, покры-
тые беспамятством. А очнувшись, они дали друг другу обет быть братьями
ради Аллаха великого. И затем богомолец сказал Унс-аль-Вуджуду: "Сегодня
ночью я помолюсь и спрошу для тебя у Аллаха совета". И Унс-альВуджуд от-
вечал ему: "Внимание и повиновение!"
Вот что было с Унс-аль-Вуджудом. Что же касается аль-Вард-фи-ль-Ак-
мам, то ее привезли к горе и привели во дворец, и, взглянув на него, она
увидала, как он устроен, и заплакала и сказала: "Клянусь Аллахом, это
прекрасное место, но как недостает здесь любимого!"
И она увидела на острове птиц и велела одному из своих приближенных
поставить силки и изловить нескольких, и всякий раз, как поймает, сажать
птиц в клетки во дворце, и слуга сделал так, как она велела.
И аль-Вард-фи-ль-Акмам села у окна и стала вспоминать, что с ней слу-
чилось, и усилились ее любовь, страсть и волненье, и она пролила слезы и
сказала такое стихотворенье:
"О, кому же посетую на любовь я,
На разлуку о возлюбленным и печали
И на пламя внутри меня? Но все это
Я не выдам, - боюсь доносчиков злобных,
Зубочистке подобна я ныне стала
От разлуки и пламени и рыданий,
Где любимый, чтоб глазом мог он увидеть,
Что лишенным ума теперь я подобна?
Заточили они меня не по праву
В таком месте, что милому не добраться.
Прошу солнце я тысячу пожеланий
Передать, как взойдет оно или сядет,
Дорогому, что лик луны затмевает
Красотою, а тонкостью - ветку ивы"
Если роза напомнит мне его щеки,
"Нет, - скажу я, - коль не моя, не похожа".
Его губы слюны ручей источают,
И несет он в огне горящему влагу.
Как забуду, когда он дух мой и сердце,
Хворь, недуги несет, и врач, и любимый?"
А когда спустился на землю мрак, ее страсть усилилась, и она вспомни-
ла о том, что прошло, и произнесла такие стихи:
"Спустился на землю мрак, и боль взволновала страсть,
Тоска растревожила во мне все страдания,
Разлуки волнение в душе поселилось,
И мысли повергнули меня в небытие опять.
Любовью взволнована, тоской сожжена я вся,
И слезы открыли тайну, мною сокрытую.
И - нет положения, которое знала б я -
Так кости тонки мои, больна и слаба я так.
И сердца моего ад огнями горит давно,
И зной его пламени мне печень терзает, жжет.
Проститься я не имела власти с любимыми,
Покинув их, о печаль моя и страдания!
О нет, кто им передаст о том, что со мной теперь -
Готова я выдержать все то, что начертано!
Аллахом клянусь, в любви я век не забуду их,
Ведь клятва людей любви есть клятва достойная!
О ночь! - передай привет любимым ты от меня
И, зная, свидетельствуй, что я не спала совсем!"
Вот что было с аль-Вард-фи-ль-Акмам. Что же касается Унс-аль-Вуджуда,
то богомолец сказал ему: "Спустись в долину и принеси мне лыка с пальм".
И Унсаль-Вуджуд спустился и принес лыка. Богомолец взял лыко и свил из
него сеть, как для соломы, а потом сказал: "О Унс-аль-Вуджуд, в глубине
долины есть кусты, которые растут и сохнут на корнях, - спустись туда и
наполни эту сеть; завяжи ее и брось в море, а сам сядь на нее и выезжай
на простор моря, - быть может, ты достигнешь своей цели. Тот, кто не
подвергает себя опасности, не достигнет того, к чему стремится".
И Унс-аль-Вуджуд отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" А затем он простился
с богомольцем и ушел от него и приступил к исполнению того, что он при-
казал, испросив благословение старца.
И Унс-аль-Вуджуд пошел в глубь долины и сделал так, как велел ему бо-
гомолец. А когда он доплыл на сети до середины моря, подул ветер и пог-
нал его далеко, так что он скрылся из глаз богомольца. И он не переста-
вая плыл по морской пучине, то поднимаемый одной волной, то опускаемый
другой, и видел, какие в море диковины и ужасы, пока не выбросили его
судьбы через три дня к Горе лишившейся ребенка. И он вышел на сушу, точ-
но оглушенный цыпленок, страдая от голода и жажды, и увидал бегущие по-
токи, и птиц, чирикающих на ветвях, и плодоносные деревья, росшие парами
и отдельно. И он поел плодов, и напился из потоков, и пошел бродить, и
увидел вдали что-то белое, и пошел по направлению к нему. И, подойдя
ближе, Унс-аль-Вуджуд увидел, что это дворец, неприступный и укреплен-
ный. И он подошел к воротам и увидел, что они заперты, и просидел возле
них три дня, и, когда он сидел, вдруг ворота дворца открылись и оттуда
вышел евнух. И он увидел Унс-альВуджуда и спросил его: "Откуда ты и что
тебя сюда привело?" И Унс-аль-Вуджуд ответил: "Я из Испахана. Я плыл по
морю с товаром, и корабль, на котором я был, разбился, и волны выбросили
меня на этот остров". И евнух заплакал и обнял юношу и сказал: "Да прод-
лит Аллах твою жизнь, о лик любимых! Испахан - моя страна, и у меня там
есть двоюродная сестра, которую я любил, когда был молод, и я сильно был
влюблен в нее. И на нас напали люди сильнее нас и захватили меня вместе
с прочей добычей (а я был маленький) и оскопили меня, а потом меня про-
дали в евнухи, и вот я в таком положении..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста семьдесят шестая ночь
Когда же настала триста семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что евнух, который вышел из дворца
аль-Вард-фи-ль-Акмам, рассказал Унс-аль-Вуджуду обо всем, что случилось
с ним, и сказал: "Люди, которые меня захватили, оскопили меня, и продали
в евнухи, и вот я в таком положении".
И после того как евнух приветствовал Унс-аль-Вуджуда и пожелал ему
долгой жизни, он ввел его во двор дворца. Унс-аль-Вуджуд увидел там
большой пруд, окруженный деревьями и кустами, и во дворе были птицы в
серебряных клетках с золотыми дверцами, и клетки эти были повешены на
ветвях, и птицы в них щебетали, прославляя владыку судящего. И Ун-
саль-Вуджуд подошел к первой птице и вгляделся в нее, и вдруг это оказа-
лась горлинка. И когда птица увидела юношу, она возвысила голос и сказа-
ла: "О благой!"
И Унс-аль-Вуджуда покрыло беспамятство. А очнувшись от беспамятства,
он стал испускать вздохи и произнес такие стихи:
"Горлинка, безумна ль тоже ты, как я?
Так спроси владыку и скажи: "Благой!"
Если б знать, - твой возглас от восторга ли,
Или же от страсти, что в душе живет?
Ты поешь ли с горя, потеряв друзей,
Иль забыта ими и болеешь ты?
Или потеряла милых ты, как я?
Ведь жестокость-признак, что была любовь
Тех, кто вправду любит, охрани Аллах!
Их я не забуду, хоть бы я истлел",
А окончив свои стихи, он так заплакал, что упал, покрытый беспа-
мятством, а опомнившись, он шел, пока не дошел до второй клетки, и там
он увидел вяхиря. И когда вяхирь увидел его, он проворковал: "О вечный,
благодарю тебя!" И Унс-аль-Вуджуд стал испускать вздохи и произнес такие
стихи:
"О вяхирь, что промолвил, воркуя, мне:
"О вечный, благодарен я в горести!"
Возможно, что Аллах своей милостью
Сведет меня с любимым в пути моем.
Бывал со мной медовых властитель уст,
И страсть мою еще сильней делал он.
И молвил я (а в сердце горел уже
Огонь любви, и душу он жег мою,
И токи слез как кровь лились из очей,
И по щекам текли они струями):
"Нет тварей здесь" не знающих горестей,
Но все терпеть в беде моей буду я,
Когда Аллах - клянусь его силою! -
Сведет меня с владыками, в светлый день,
Я все отдам, чтоб угостить любящих, -
Обычай их тадсов, каков обычай мой,
И выпущу из их темниц птичек я,
И горести докину для радости!",
А окончив свои стихи, он подошел к третьей клетке и нашел там со-
ловья. И соловей защебетал при виде юноши, и тот, услышав его, произнес
такие стихи:
"Мне нравится соловьиный голое, - так нежен оп,
Как голос влюбленного, от страсти погибшего.
О, сжальтесь над любящими! Сколько ночей они
От страсти волнуются и горя и напастей,
Как будто бы из любви великой сотворены, -
Ни утра, ни сна им дет, от страсти и горести.
Когда потерял я ум, влюбившись, прикован был
К любимому страстью я, когда ж я прикован был,
Ток слез полился, как цепь, и молвил я: "Цепи слез
Длинней теперь сделались, и ими прикован я.
Далеко они, и грусть все больше, и нет уже
Сокровищ терпения; тоскою встревожен я.
Коль будет рок справедлив и снова сведет меня
С любимым, и вновь покров Аллаха покроет нас.
Одежду свою сниму я, милый чтоб видеть мог,
Как тело изнурено разлукой моей вдали".
А окончив свои стихи, он подошел к четвертой клетке и увидел в ней
соловья другой породы, и соловей застонал и защебетал при вида
Унс-аль-Вуджуда, а тот, услышав его щебетанье, пролил слезы и произнес
такие стихи:
"Соловья прекрасный голос на заре
Любящих забыть заставит прелесть струп.
На любовь Унс-аль-Вуджуд вам сетует
И на страсть, что стерла след его совсем.
Часто слышали мы песни, что могли
