Когда же настала триста тридцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что ибн Мансур говорил: "И я сказал ему: "Делай
что тебе вздумается!" И он позвал одну из своих невольниц и сказал:
"Принеси мне чернильницу и бумагу!" И когда она принесла ему то, что
просил Джубейр, он написал такие стихи:
"Владыки, молю Аллахом, будьте помягче вы
Со мною, - любовь ума во мне не оставила.
Любовь овладела мной, и страсть к вам, поистине,
В болезни меня одела, ею унижен я.
Ведь прежде преуменьшал я силу любви своей,
Ничтожной, о господа, и легкой считал ее.
Когда ж показала страсть мне волны морей своих,
По воле Аллаха тех простил я, кто знал любовь.
Хотите вы сжалиться - любовь подарите мне,
Хотите убить меня - припомните милость".
Потом он запечатал письмо и подал его мне, и я взял его и отправился
к дому Будур. И я стал, как всегда, мало-помалу приподнимать занавеску и
вдруг увидел десять невольниц, высокогрудых дев, подобных лунам, и гос-
пожа Будур сидела между ними, точно месяц среди звезд или солнце, когда
оно раскроется от облаков, и не было у нее ни мучений, ни страданий. И
когда я смотрел на нее и дивился этим обстоятельствам, она вдруг бросила
на меня взгляд и" увидав, что я стою у дверей, сказала: "Приют и уют!"
И я вошел и приветствовал Будур и показал ей бумажку, и, прочитав ее
и поняв, что в ней было, девушка засмеялась и сказала: "Мне, о ибн Ман-
сур, не солгал поэт, когда сказал:
Поистине, я любовь к тебе стойко выдержу,
Лака явится от тебя ко мне посланник.
О ибн Мансур, вот я напишу для тебя ответ, чтобы тот человек дал тебе
то, что он обещал". - "Да воздаст тебе Аллах благом!" - сказал я ей. И
она позвала одну из своих невольниц и сказала: "Принеси мне чернильницу
и бумагу!" И когда невольница принесла ей то, что она потребовала, де-
вушка написала Джубейру такие стихи:
"Почему обет соблюла я свой, а вы предали?
Как вы видели, справедлива я, и обидели.
Вы ведь первые на разрыв пошли с жестокостью,
И вы предали, и предательство от вас пошло.
Всегда в пустыне помнила обеты я,
Вашу честь всегда охраняла я и клялась за вас,
Но увидела своим оком я неприятное,
И услышала я про вас тогда вести скверные.
Унижать ли буду сама свой сан, чтоб поднять ваш сан?
Поклянусь творцом - уважали б вы - уважали б вас.
Отвращу я сердце от вас свое и забуду вас,
Отряхну я руки, на вас утратив надежды все".
"Клянусь Аллахом, о госпожа, - он далек от смерти лишь до тех пор,
пока не прочитает эту записку", - воскликнул я, и затем я разорвал бу-
мажку и сказал девушке: "Напиши ему другие стихи". - "Слушаю и повину-
юсь!" - ответила она и затем написала такие стихи:
"Я утешилась, и сладостен для глаза сон.
И со слов хулящих слыхала я о случившемся.
Согласилось сердце забыть о вас и утешиться,
И решили веки, когда вас нет, не бодрствовать.
Лгут сказавшие: "Отдаленье-горечь!" Поистине,
Мне даль на вкус как сахар сладкой кажется,
Ненавижу ныне я всякого, кто помянет вас,
Возражая мне, и дурное я ему делаю.
Я забыла вас всеми членами и утешилась -
Пусть узнает сплетник, пусть ведает, кто ведает".
"Клянусь Аллахом, о госпожа, он еще не прочитает эту бумажку, как ду-
ша его расстанется с телом!" - воскликнул я. И девушка спросила: "О ибн
Мансур, разве страсть дошла до такого предела, что ты сказал то, что
сказал?" - "Если бы я сказал и больше, это была бы правда, прощение -
черта благородных", - ответил я. И когда она услышала мои слова, ее гла-
за наполнились слезами. И она написала ему записку (клянусь Аллахом, о
повелитель правоверных, у тебя в диване нет никого, кто бы умел так хо-
рошо писать, как она!) и написала в ней такие стихи:
Доколе обвиненья и причуды?
Завистников ты, клянусь, утолил всю злобу.
Быть может, я проступок совершила,
Не ведая, - скажи, о чем узнал ты;
Хотела бы я положить, любимый,
Тебя на месте сна для век и глаза,
Без примеси пила любви я чашу,
Не укоряй, увидев, что хмельна я".
А окончив писать письмо..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать третья ночь
Когда же настала триста тридцать третья ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что, окончив писать письмо и запечатав его, Бу-
дур подала его мне, и я сказал:
"О госпожа, поистине, это письмо исцелит больного и утолит жажду!"
А потом я взял письмо и вышел.
И девушка кликнула меня после того, как я вышел, и сказала: "О ибн
Мансур, скажи ему: "Она сегодня вечером твоя гостья". И я сильно обрадо-
вался этому и пошел с письмом к Джубейру ибн Умейру, и, войдя к нему, я
увидел, что глаза его направлены к двери в ожидании. И я подал ему за-
писку, и он развернул ее и прочитал и понял то, что в ней было, и тогда
он издал великий крик и упал без памяти, а очнувшись, спросил меня: "О
ибн Мансур, она написала эту записку своей рукой, касаясь ее пальцами?"
- "О господин, а разве люди пишут ногами? - отвечал я.
И, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, мы с ним не закончили
еще своего разговора, как уже услыхали звон ее ножных браслетов в прохо-
де, когда она входила. И, увидав ее, Джубейр поднялся на ноги, словно
совсем не испытывал страданий, и обнял ее, как лям обнимает алиф [364], и
оставила его слабость тех, кто над собою не властен. И потом он сел, а
она не села, и я спросил ее: "О госпожа, почему ты не садишься?" И она
отвечала: "О ибн Мансур, я сяду лишь с тем условием, которое есть между
нами". - "А что это за условие между вами?" - спросил я. "Тайны влюблен-
ных не узнает никто", - отвечала девушка, и затем она приложила рот к
уху Джубейра и что-то тихо сказала ему, и тот ответил: "Слушаю и повину-
юсь!"
И затем Джубейр поднялся и стал шептаться с одним из своих рабов, и
раб исчез ненадолго и вернулся, и с ним был кади и два свидетеля. И Джу-
бейр поднялся и принес мешок, в котором было сто тысяч динаров, и ска-
зал: "О кади, заключи мой договор с этой женщиной при приданом в та-
ком-то количестве". - "Скажи: "Я согласна на это", - сказал ей кади. И
она сказала: "Я согласна на это". И договор заключили.
И тогда девушка развязала мешок и, захватив полную пригоршню, дала
денег кади и судьям, а потом она подала Джубейру мешок с оставшимися
деньгами. И кади с свидетелями ушли, а я просидел с ним и с нею, весе-
лясь и развлекаясь, пока не прошла большая часть ночи. И тогда я сказал
себе: "Они влюбленные и провели долгое время в разлуке - я сейчас встану
и буду спать гденибудь вдали от них и оставлю их наедине друг с другом".
И я поднялся, но Будур уцепилась за мой подол и спросила: "Что сказа-
ла тебе твоя душа?" И я отвечал ей: "То-то и то-то". - "Сиди, а когда мы
захотим, чтобы ты ушел, мы тебя отпустим", - сказала она. И я просидел с
нами, пока не приблизилось утро, и тогда она сказала: "О ибн Мансур,
ступай в ту комнату, мы постлали тебе там ложе и постель, и оно будет
тебе местом сна".
И я пошел и проспал там до утра, а когда я проснулся утром, ко мне
пришел слуга с тазом и кувшином, и я совершил омовение и утреннюю молит-
ву. И потом я сел, и когда я сидел, вдруг Джубейр и его возлюбленная
вышли из бани, которая была в доме, и оба они выжимали кудри. И я поже-
лал им доброго утра и поздравил их с благополучием и пребыванием вместе,
и сказал ему: "Это начинается с условия, кончается согласием". - "Ты
прав, и тебе надлежит оказать уважение", - ответил он. И затем он клик-
нул своего казначея и сказал ему: "Принеси мне три тысячи динаров!"
И казначей принес ему мешок, где было три тысячи динаров, и Джубейр
сказал мне: "Сделай нам милость, (приняв это". А я отвечал: "Не приму,
пока ты мне не расскажешь, почему любовь перешла от нее к тебе после та-
кого великого отдаления". - "Слушаю и повинуюсь", - отвечал он. "Знай,
что у нас есть праздник, который называется праздник новолетий, и в этот
день все люди выходят и садятся в лодки и катаются по реке. И я выехал с
друзьями прокатиться и увидел лодку, где было десять невольниц, подобных
лунам, и эта Ситт-Будур сидела среди них, и с ней была ее лютня. И она
ударила по ней на одиннадцать ладов, а затем вернулась к первому ладу и
произнесла такие два стиха:
"Огонь холоднее, чем огни в моем сердце,
И мягче утес любой, чем сердце владыки.
Поистине, я дивлюсь тому, как он создан был -
Ведь тело его - вода, а сердце, как камень".
И я сказал ей: "Повтори двустишие и напев - по она не согласилась..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать четвертая ночь
Когда же настала триста тридцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что Джубейр ибн Умейр говорил: "И я сказал
ей: "Повтори двустишие и напев".
Но она не согласилась, и тогда я велел матросам забросать ее, и они
стали бросать в нее апельсинами так, что мы даже испугались, что потонет
лодка, в которой она находилась.
И она уехала своей дорогой, и вот причина перехода любви из ее сердца
в мое сердце".
И я поздравил их обоих с тем, что они вместе, и взял мешок и то, что
было в нем, и отправился в Багдад".
И расправилась грудь халифа, и прошла мучившая его бессонница и стес-
нение в груди.
Рассказ О ШЕСТИ НЕВОЛЬНИЦАХ
Рассказывают также, что повелитель правоверных аль-Мамун в один из
дней был у себя во дворце, и призвал он всех особ своего государства и
вельмож царства, и призвал к себе также стихотворцев и сотрапезников. И
был среди его сотрапезников один сотрапезник по имени Мухаммед аль-Бас-
ри. И аль-Мамун обратился к нему и сказал: "О Мухаммед, я хочу, чтобы ты
рассказал мне что-нибудь, чего я никогда не слышал". - "О повелитель
правоверных, хочешь ли ты, чтобы я передал тебе рассказ, который я слы-
шал ушами, или рассказал тебе о том, что я видел глазами?" - спросил Му-
хаммед, и аль-Мамун ответил: "Расскажи мне, о Мухаммед, о том, что более
всего удивительно".
"Знай, о повелитель правоверных, - сказал тогда Мухаммед, - что был в
минувшие дни человек из тех, что живут в благоденствии, и родина его бы-
ла в Йемене, но потом он уехал из Йемена в наш город Багдад, и ему пока-
залось хорошо жить в нем, и он перевез в Багдад своих родных и свое иму-
щество и семью. А у него были шесть невольниц, подобных лунам: первая -
белая, вторая - коричневая, третья - упитанная, четвертая - худощавая,
пятая - желтая и шестая - черная, и все они были красивы лицом и совер-
шенны по образованию, и знали искусство пения и игры на музыкальных
инструментах. И случилось, что он призвал этих невольниц в какой-то день
к себе и потребовал кушанье и вино, и они стали есть, и пить, и наслаж-
дались, и радовались, и господин их наполнил кубок и, взяв его в руку,
сделал знак белой невольнице и сказал: "О лик новой лупы, дай нам услы-
шать сладостные слова".
И она взяла лютню и настроила ее и стала повторять на ней напевы, по-
ка помещение не заплясало, а потом она завела напев и произнесла такие
стихи:
"Мой любимый стоит всегда пред глазами,
Его имя начертано в моем сердце.
Его вспомню, так все во мне - одно сердце,
Его вижу, так все во мне - одно око.
Мне сказали хулители: "Позабудешь!"
Я сказала: "Чему не быть, как же будет?"
Я сказала: "Уйди, хулитель, оставь нас,
Не старайся уменьшить то, что не мало".
И их господин пришел в восторг и выпил свой кубок и дал выпить не-
вольницам, а потом он наполнил чашу и, взяв ее в руку, сделал знак ко-
ричневой невольнице и сказал: "О свет факела, чье дыхание благовонно, -
дай нам послушать твой прекрасный голос, внимающий которому впадает в
соблазн!" И она взяла лютню и повторяла напевы, пока все в помещении не
возликовало, и похитила сердца взглядами и произнесла такие стихи:
