наров, а если ты не принесешь мне ответа, тебе будет за то, что ты схо-
дил, сто динаров". - "Делай что хочешь", - молвил я. И девушка сказала:
"Слушаю и повинуюсь!" А потом она кликнула одну из своих невольниц и
оказала: "Принеси мне чернильницу и бумагу". И невольница принесла ей
чернильницу и бумагу, и девушка написала такие стихи:
"Любимый, что значит удаленье и ненависть,
И где снисходительность и мягкость взаимная?
Зачем отвернулся ты, покинул меня теперь?
Лицо твое уж не то, которое знала я.
Да, сплетники донесли про нас тебе ложное,
Ты внял их речам, они безмерно прибавили.
И если поверил ты речам их, то будь далек,
Любимый, от этого - ты знаешь ведь лучше их.
Молю твоей жизнью я, - скажи мне, что слышал ты,
Ты знаешь, что говорят, и будешь ты справедлив.
И если действительно слова я сказала те, -
Словам объяснение есть, и разно значенье слов.
Допустим, что слово то Аллахом ниспослано -
И Тора [362] изменена людьми и испорчена.
Поддельного прежде нас немало уж сказано,
Ведь вот перед Яковом порочили Юсуфа.
И нам, и тебе, и мне, и также доносчику
Готовится грозный день, когда мы предстанем все".
Потом она запечатала письмо и подала его мне, и я взял его и пошел к
дому Джубейра ибн Умейра ашШейбани. И оказалось, что Джубейр на охоте, и
я сел подождать его, и пока я сидел, вдруг он приехал с охоты, и когда я
увидел его верхом, о повелитель правоверных, мой разум смутился от его
красоты и прелести. И Джубейр обернулся и увидел, что я сижу у ворот его
дома, и, увидев меня, сошел с коня, и, подойдя ко мне, обнял меня и при-
ветствовал, и представилось мне, что я обнял весь мир со всем, что в нем
есть. Потом он вошел со мной в дом и посадил меня на свою постель и ве-
лел подать столик. И подали столик из хорасанского клеша с золотыми нож-
ками, и были на нем всякие кушанья и всевозможное мясо, пожаренное на
сковородке или на вертеле, и подобное этому. И, усевшись за столик, я
стал внимательно его разглядывать и увидел, что на нем написаны такие
стихи..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцатая ночь
Когда же настала ночь, дополняющая до трехсот тридцати, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что Али ибн Мансур говорил: "И, усев-
шись за столик Джубейра ибн Умейра аш-Шейбани, я стал внимательно его
разглядывать и увидел, что на нем написаны такие стихи:
Постой с журавлями ты у табора мисок [363],
И в стане расположись жаркого и дичи.
Поплачь о птенцах ката, - о них вечно плачу я, -
О жареных курочках с цыплятами вместе.
О горесть души моей о двух рыбных кушаньях
На свежей лепешечке из плотного теста!
Аллаха достоин ужин тот! Как прекрасен он,
Коль зелень макаю я в разбавленный уксус,
И рис в молоке овец, куда погружаются
Все руки до самого предела браслетов.
Терпенье, душа! Аллах, поистине, милостив.
И если бессилен ты, он даст тебе помощь,
Потом Джубейр ибн Умейр сказал: "Протяни руку к нашему кушанью и за-
лечи нам сердце, поев нашей пищи". - "Клянусь Аллахом, - ответил я ему,
- я не съем ни одного кусочка твоего кушанья, пока ты не исполнишь моей
нужды!" - "Что у тебя за нужда?"спросил он. И я вынул письмо, и, когда
Джубейр прочитал его и понял, что в нем было, он разорвал его и кинул на
землю и сказал мне: "О ибн Мансур, каковы бы ни были твои нужды, мы их
исполним, кроме этой, которая относится к написавшей это письмо, - на ее
письмо нет у меня ответа".
И я поднялся сердитый, а он уцепился за мой подол и сказал мне: "О
ибн Мансур, я расскажу тебе о том, что она тебе сказала, хотя меня и не
было с вами". - "Что же она мне сказала?" - спросил я, и Джубейр отве-
тил: "Разве не сказала тебе написавшая это письмо" "Если ты мне прине-
сешь от него ответ, у меня будет для тебя пятьсот динаров, а если не
принесешь мне от него ответ, у меня будет для тебя, за то, что ты схо-
дил, сто динаров?" - "Да", - ответил я. И юноша сказал" "Сиди сегодня у
меня - ешь, пей, наслаждайся и веселись и возьми себе пятьсот динаров".
И я сидел у него и ел, и пил, и наслаждался, и веселился, и развлекал
его рассказами, а потом я сказал: "О господин, нет в твоем доме музыки?"
- "Мы уже долгое время пьем без музыки", - ответил он мне. А потом поз-
вал кого-то из своих невольниц и крикнул: "О Шеджерет-ад-Дурр!" И не-
вольница ответила ему из своей комнаты, а у нее была лютня - изделие ин-
дусов - завернутая в зеленый шелковый чехол. И невольница пришла и села
и, положив лютню на колени, прошлась по ней на двадцать одни лад, а за-
тем она вернулась к первому ладу и, заведя напев, произнесла такие сти-
хи:
"Кто не вкусил любви услады и горечи,
Отличить не может сближения от разлуки тот,
Точно так же тот, кто отклонится от путей любви,
Отличить не может пути крутого от ровного,
Неизменно я возражал влюбленным, покуда сам
Ее горечи и услад ее не изведал я,
Я не выпил чаши насильно я ее горечи,
Не унизился перед рабам ее и владыкой я.
Как часто ночь любимый проводил со мной,
И сосал я сладость слюны его из уст его.
Сколь краткой жизнь ночей любви для пас была.
С зарею вместе вечер наступал ее.
Дал обет злой рок, что заставит он разлучиться нас,
И теперь исполнил обет, им данный, суровый рок.
Так судило время, и нет отмены суду его.
Кто препятствовать господину станет в делах его?"
И когда невольница окончила свое стихотворение, ее господин закричал
великим криком и упал без памяти, а невольница сказала: "Да не взыщет с
тебя Аллах, о старец! Мы долгое время пьем без музыки, боясь для нашего
господина припадка, подобного этому. Но ступай в ту комнату и спи там".
И я отправился в комнату, которую она мне указала, и проспал там до
утра, и вдруг пришел ко мне слуга, у которого был мешок с пятью сотнями
динаров и сказал мне: "Вот то, что обещал тебе мой господин, но только
не возвращайся к девушке, которая послала тебя, и пусть будет, как будто
ни ты не слышал об этой истории, ни мы не слышали". - "Слушаю и повину-
юсь!"отвечал я и взял мешок и отправился своей дорогой, говоря про себя:
"Девушка ждет меня со вчерашнего дня. Клянусь Аллахом, я не премину вер-
нуться к ней и расскажу ей, что произошло между мною и юношей, так как,
если я не вернусь к ней, она, может быть, станет меня бранить и бранить
всякого, кто пришел из моей страны".
И я отправился к девушке и нашел ее стоящей за занавеской, и, увидав
меня, она сказала: "О ибн Мансур, ты не исполнил моей нужды?" - "Кто ос-
ведомил тебя об этом?" - спросил я. И она оказала: "О ибн Мансур, я отк-
рыла еще и другое: когда ты подал ему бумажку, он разорвал ее и бросил и
сказал тебе: "О ибн Мансур, какие бы ни были у тебя нужды, мы все испол-
ним, кроме того, что нужно писавшей эту бумажку - нет для нее у меня от-
вета". И ты поднялся сердитый, и он вцепился в твой подол и сказал тебе:
"О ибн Мансур, сиди у меня, сегодня ты мой гость. Ешь, пей, наслаждайся,
и веселись, и возьми себе пятьсот динаров". И ты сидел у него, ел и пил,
и наслаждался, и веселился, и развлекал его рассказами, и невольница
спела такуюто песню с такими-то стихами, и он упал без памяти".
И я спросил ее, о повелитель правоверных: "Разве ты была с нами?" И
она сказала: "О ибн Мансур, разве не слышал ты слов поэта:
Сердца влюбленных, право, имеют очи,
И видят то, что видящий не видит.
Но только, о ибн Мансур, ночь и день не сменяются над вещью без того,
чтобы изменить ее..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать первая ночь
Когда же настала триста тридцать первая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что девушка сказала: "Но только, о ибн Мансур,
ночь и день не сменяются над вещью без того, чтобы изменить ее".
И потом она подняла глаза к небу и сказала: "Боже мой и господин и
владыка, как ты испытал меня любовью к Джубейру ибн Умейру, так испытай
его любовью ко мне, если даже любовь перейдет из моего сердца в его
сердце".
И затем она дала мне сто динаров за мой путь, и я взял их и пошел к
султану Басры и увидел, что тот уже приехал с охоты. И я взял у него по-
ложенное и вернулся в Багдад.
Когда же наступил следующий год, я отправился в город Басру, чтобы
попросить, как обычно, положенное мне жалованье, и султан дал мне поло-
женное. И когда я хотел возвратиться в Багдад, я стал размышлять про се-
бя о девушке Будур и сказал: "Клянусь Аллахом, я непременно пойду к ней
и посмотрю, что произошло у нее с ее другом".
И я пришел к ее дому и увидел, что у ворот подметено и полито, и что
там стоят слуги, челядинцы и прислужники, и сказал про себя: "Быть мо-
жет, забота в сердце девушки перелилась через край и она умерла, и посе-
лился в ее доме эмир из эмиров?" И я ушел и вернулся к дому Джубейра ибн
Умейра аш-Шейбани и знал, что скамьи перед ним обвалились, и не нашел
возле его дома слуг, как обычно, и тогда я сказал себе: "Быть может, он
умер".
И я стал у ворот его дома и принялся лить слезы и оплакивать дом та-
кими стихами:
"Владыки, что тронулись, и сердце идет им всюду,
Вернитесь - вернетесь вы, вернется и праздник мой.
Стою я у ваших врат, оплакиваю ваш дом,
И льется слеза моя, и веки друг друга бьют,
И дом вопрошаю я, рыдая, и ставку их,
Где тот, кто и милости и щедрость оказывал?
Иди же путем своим, - любимые тронулись
С полей, и закиданы землею они теперь.
Аллах, не лиши меня возможности видеть их
Красоты и вдоль и вширь, и свойства их сохрани!"
И пока я оплакивал жителей этого дома такими стихами, о повелитель
правоверных, вдруг бросился ко мне из дома черный раб и сказал: "О ста-
рец, замолчи, да лишится тебя твоя мать! Что это ты, я вижу, оплакиваешь
этот дом такими стихами?" - "Я знал, что он принадлежал одному из моих
друзей", - ответил я. "А как его имя?" - спросил негр. И я ответил:
"Джубейр ибн Умейр аш-Шейбани". - "А что же с ним случилось?" - восклик-
нул негр. "Слава Аллаху, вон он - по-прежнему богат и благоденствует и
властвует, но только Аллах испытал его любовью к девушке, которую Зовут
Ситт-Будур, и он залит любовью к ней, и от сильной страсти и мучения он
подобен большому брошенному камню. Если он проголодается, то не говорит:
"Накормите меня", а если захочет пить, не говорит: "Напоите меня".
"Попроси для меня разрешения войти к нему", - сказал я. И раб отве-
тил: "О господин, войдешь ли ты к тому, кто разумеет, или к тому, кто не
разумеет?" - "Я непременно войду к нему при всех обстоятельствах!"сказал
я, и раб вошел в дом, чтобы спросить позволения, а потом он вернулся ко
мне с разрешением. И я вошел к Джубейру и увидал, что он подобен брошен-
ному камню и не понимает ни знаков, ни объяснений. Я заговорил с ним, но
он не заговорил со мною, и один из слуг его сказал мне: "О господин, ес-
ли ты помнишь какие-нибудь стихи, скажи их ему и возвысь голос, тогда он
очнется и обратится к тебе".
И я произнес такие два стиха:
"Позабыл ли ты о любви к Будур, или стоек все?
И не спишь ночей, или сон смежает глаза твои?
Если льются слезы твои струей изобильною,
То знай - в раю навеки поселишься ты",
И, услышав это стихотворение, Джубейр открыл глаза и сказал: "Добро
пожаловать, о ибн Мансур! Забава стала значительным делом". - "О госпо-
дин, - спросил я, - есть ли у тебя нужда ко мне?" - "Да, - отвечал Джу-
бейр, - я хочу написать ей письмо и послать его к ней с тобою. И если ты
принесешь мне ответ, у меня будет Для тебя тысяча динаров, а если не
принесешь ответа, у меня будет для тебя, за то, что ты сходил, двести
динаров". И я сказал ему: "Делай что тебе вздумается..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать вторая ночь
