мной. Я попытался объяснить ему знаками, что оставаться здесь невозмож-
но, так как те дикари, что находятся сейчас на берегу, могут каждую ми-
нуту пуститься за ним в погоню.
Он ответил мне тоже знаками, что следовало бы прежде зарыть мертвецов
в песок, чтобы враги не увидели их, если прибегут на это место. Я выра-
зил свое согласие (тоже при помощи знаков), и он сейчас же принялся за
работу. С удивительной быстротой он выкопал руками в песке настолько
глубокую яму, что в ней легко мог поместиться человек. Затем он перета-
щил в эту яму одного из убитых и засыпал его песком; с другим он посту-
пил точно так же, - словом, в какие-нибудь четверть часа он похоронил их
обоих.
После этого я приказал ему следовать за мной, и мы пустились в путь.
Шли мы долго, так как я провел его не в крепость, а совсем в другую сто-
рону - в самую дальнюю часть острова, к моему новому гроту.
В гроте я дал ему хлеба, ветку изюма и немного воды. Воде он был осо-
бенно рад, так как после быстрого бега испытывал сильную жажду.
Когда он подкрепил свои силы, я указал ему угол пещеры, где у меня
лежала охапка рисовой соломы, покрытая одеялом, и знаками дал ему по-
нять, что он может расположиться здесь на ночлег.
Бедняга лег и мгновенно уснул.
Я воспользовался случаем, чтобы получше рассмотреть его наружность.
Это был миловидный молодой человек, высокого роста, отлично сложен-
ный, руки и ноги были мускулистые, сильные и в то же время чрезвычайно
изящные; на вид ему было лет двадцать шесть, В лице его я не заметил ни-
чего угрюмого или свирепого; это было мужественное и в то же время неж-
ное и приятное лицо, и нередко на нем появлялось выражение кротости,
особенно когда он улыбался. Волосы у него были черные и длинные; они па-
дали на лицо прямыми прядями. Лоб высокий, открытый; цвет кожи темно-ко-
ричневый, очень приятный для глаз. Лицо круглое, щеки полные, нос не-
большой. Рот красивый, губы тонкие, зубы ровные, белые, как слоновая
кость.
Спал он не больше получаса, вернее, не спал, а дремал, потом вскочил
на ноги и вышел из пещеры ко мне.
Я тут же, в загоне, доил своих коз. Как только он увидел меня, он
подбежал ко мне и снова упал предо мною на землю, выражая всевозможными
знаками самую смиренную благодарность и преданность. Припав лицом к зем-
ле, он опять поставил себе на голову мою ногу и вообще всеми доступными
ему способами старался доказать мне свою безграничную покорность и дать
мне понять, что с этого дня он будет служить мне всю жизнь.
Я понял многое из того, что он хотел мне сказать, и постарался вну-
шить ему, что я им совершенно доволен.
С того же дня я начал учить его необходимым словам. Прежде всего я
сообщил ему, что буду называть его Пятницей (я выбрал для него это имя в
память дня, когда спас ему жизнь). Затем я научил его произносить мое
имя, научил также выговаривать "да" и "нет" и растолковал значение этих
слов.
Я принес ему молока в глиняном кувшине и показал, как обмакивать в
него хлеб. Он сразу научился всему этому и стал знаками показывать мне,
что мое угощение пришлось ему по вкусу.
Мы переночевали в гроте, но, как только наступило утро, я приказал
Пятнице идти за мной и повел его в свою крепость. Я объяснил, что хочу
подарить ему кое-какую одежду. Он, по-видимому, очень обрадовался, так
как был совершенно голый.
Когда мы проходили мимо того места, где были похоронены оба убитых
накануне дикаря, он указал мне на их могилы и всячески старался мне
втолковать, что нам следует откопать оба трупа, для того чтобы тотчас же
съесть их.
Тут я сделал вид, что ужасно рассердился, что мне противно даже слы-
шать о подобных вещах, что у меня начинается рвота при одной мысли об
этом, что я буду презирать и ненавидеть его, если он прикоснется к уби-
тым. Наконец я сделал рукою решительный жест, приказывающий ему отойти
от могил; он тотчас же отошел с величайшей покорностью.
После этого мы с ним поднялись на холм, так как мне хотелось взгля-
нуть, тут ли еще дикари.
Я достал подзорную трубу и навел ее на то место, где видел их накану-
не. Но их и след простыл: на берегу не было ни одной лодки. Я не сомне-
вался, что дикари уехали, даже не потрудившись поискать двух своих това-
рищей, которые остались на острове.
Этому я был, конечно, рад, но мне хотелось собрать более точные све-
дения о моих незваных гостях. Ведь теперь я уже был не один, со мною был
Пятница, и от этого я сделался гораздо храбрее, а вместе с храбростью во
мне проснулось любопытство.
У одного из убитых остались лук и колчан со стрелами. Я позволил Пят-
нице взять это оружие и с той поры он не расставался с ним ни ночью ни
днем. Вскоре мне пришлось убедиться, что луком и стрелами мой дикарь
владеет мастерски. Кроме того, я вооружил его саблей, дал ему одно из
моих ружей, а сам взял два других, и мы тронулись в путь.
Когда мы пришли на то место, где вчера пировали людоеды, нашим глазам
предстало такое ужасное зрелище, что у меня замерло сердце и кровь зас-
тыла в жилах.
Но Пятница остался совершенно спокоен: подобные зрелища были ему не в
диковинку.
Земля во многих местах была залита кровью. Кругом валялись большие
куски жареного человечьего мяса. Весь берег был усеян костями людей: три
черепа, пять рук, кости от трех или четырех ног и множество других час-
тей скелета.
Пятница рассказал мне при помощи знаков, что дикари привезли с собой
четырех пленников: троих они съели, а он был четвертым. (Тут он ткнул
себя пальцем в грудь.)
Конечно, я понял далеко не все из того, что он рассказывал мне, но
кое-что мне удалось уловить. По его словам, несколько дней назад у дика-
рей, подвластных одному враждебному князьку, произошло очень большое
сражение с тем племенем, к которому принадлежал он, Пятница. Чужие дика-
ри победили и взяли в плен очень много народу. Победители поделили плен-
ных между собой и повезли их в разные места, чтобы убить и съесть, со-
вершенно так же, как поступил тот отряд дикарей, который выбрал местом
для пира один из берегов моего острова.
Я приказал Пятнице разложить большой костер, затем собрать все кости,
все куски мяса, свалить их в этот костер и сжечь.
Я заметил, что ему очень хочется полакомиться человечьим мясом (да
оно и неудивительно: ведь он тоже был людоед!). Но я снова показал ему
всевозможными знаками, что мне кажется отвратительно мерзкой самая мысль
о подобном поступке, и тут же пригрозил ему, что убью его при малейшей
попытке нарушить мое запрещение.
После этого мы вернулись в крепость, и я, не откладывая, принялся об-
шивать моего дикаря.
Прежде всего я надел на него штаны. В одном из сундуков, взятых мною
с погибшего корабля, нашлась готовая пара холщовых штанов; их пришлось
только слегка переделать. Затем я сшил ему куртку из козьего меха, при-
ложив все свое умение, чтобы куртка вышла получше (я был в то время уже
довольно искусным портным), и смастерил для него шапку из заячьих шку-
рок, очень удобную и довольно красивую.
Таким образом, он на первое время был одет с головы до ног и остался,
по-видимому, очень доволен тем, что его одежда не хуже моей.
Правда, с непривычки ему было неловко в одежде, так как он всю жизнь
ходил голым; особенно мешали ему штаны. Жаловался он и на куртку: гово-
рил, что рукава давят под мышками и натирают ему плечи. Пришлось кое-что
переделать, но мало-помалу он обтерпелся и привык.
На другой день я стал думать, где бы мне его поместить.
Мне хотелось устроить его поудобнее, но я был еще не совсем уверен в
нем и боялся поселить его у себя. Я поставил ему маленькую палатку в
свободном пространстве между двумя стенами моей крепости, так что он
очутился за оградой того двора, где стояло мое жилье.
Но эти предосторожности оказались совершенно излишними. Вскоре Пятни-
ца доказал мне на деле, как самоотверженно он любит меня. Я не мог не
признать его другом и перестал остерегаться его.
Никогда ни один человек не имел такого любящего, такого верного и
преданного друга. Ни раздражительности, ни лукавства не проявлял он по
отношению ко мне; всегда услужливый и приветливый, он был привязан ко
мне, как ребенок к родному отцу. Я убежден, что, если бы понадобилось,
он с радостью пожертвовал бы для меня своей жизнью.
Я был очень счастлив, что у меня наконец-то появился товарищ, и дал
себе слово научить его всему, что могло принести ему пользу, а раньше
всего научить его говорить на языке моей родины, чтобы мы с ним могли
понимать друг друга. Пятница оказался таким способным учеником, что луч-
шего нельзя было и желать.
Но самое ценное было в нем то, что он учился так прилежно, с такой
радостной готовностью слушал меня, так был счастлив, когда понимал, чего
я от него добиваюсь, что для меня оказалось большим удовольствием давать
ему уроки и беседовать с ним.
С тех пор как Пятница был со мной, жизнь моя стала приятной и легкой.
Если бы я мог считать себя в безопасности от других дикарей, я, право,
кажется, без сожаления согласился бы остаться на острове до конца моих
дней.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Робинзон беседует с Пятницей и поучает его
Дня через два или три после того как Пятница поселился в моей крепос-
ти, мне пришло в голову, что, если я хочу, чтобы он не ел человечьего
мяса, я должен приучить его к мясу животных.
"Пусть он попробует мясо козы", - сказал я себе и решил взять его с
собой на охоту.
Рано утром мы пошли с ним в лес и, отойдя дветри мили от дому, увиде-
ли под деревом дикую козу с двумя козлятами.
Я схватил Пятницу за руку и сделал ему знак, чтобы он не шелохнулся.
Потом на большом расстоянии я прицелился, выстрелил и убил одного из
козлят.
Бедный дикарь, не понимая, как можно убить живое существо, не прибли-
жаясь к нему (хоть он и видел раньше, как я убил его врага), был совер-
шенно ошеломлен. Он задрожал, зашатался, и мне даже показалось, что он
сейчас упадет.
Он не заметил убитого мною козленка и, вообразив, что я хотел убить
его, Пятницу, принялся ощупывать себя, не идет ли где кровь. Потом он
приподнял даже полу своей куртки, чтобы посмотреть, не ранен ли он, и,
убедившись, что остался цел и невредим, упал передо мной на колени, об-
нял мои ноги и долго толковал мне о чем-то на своем языке.
Речи его были непонятны, но легко можно было догадаться, что он про-
сит меня не убивать его.
Желая внушить ему, что я не имею намерения причинять ему зло, я взял
его за руку, засмеялся и, указав на убитого козленка, велел ему сбегать
за ним. Пятница исполнил мое приказание. Покуда он разглядывал козленка,
пытаясь дознаться, почему же тот оказался убитым, я снова зарядил ружье.
Вскоре после этого я увидел на дереве, на расстоянии ружейного выст-
рела от меня, крупную птицу, похожую на нашего ястреба. Желая объяснить
Пятнице, что такое стрельба из ружья, я подозвал моего дикаря к себе,
показал ему пальцем сперва на птицу, потом на ружье, потом на землю под
тем деревом, на котором сидела птица, как бы говоря: "Вот смотри: сейчас
я сделаю так, что она упадет", и вслед за тем выстрелил. Птица упала и
оказалась не ястребом, а большим попугаем. Пятница и на этот раз оцепе-
нел от испуга, несмотря на все мои объяснения.
Тут только я догадался, что особенно поражало его, когда я стрелял из
ружья: он до сих пор еще ни разу не видел, как я заряжаю ружье, и, веро-
ятно, думал, что в этой железной палке сидит какая-то злая волшебная си-
ла, приносящая смерть на любом расстоянии человеку, зверю, птице, вообще
всякому живому существу, где бы оно ни находилось, вблизи или вдали.
Впоследствии еще долгое время не мог победить в себе изумления, в ко-
торое повергал его каждый мой выстрел.
Мне кажется, если б я только позволил ему, он стал бы поклоняться мне
