лое стадо, так как это был единственный способ обеспечить себя мясом к
тому времени, когда у меня выйдут порох и дробь.
Года через полтора у меня было уже не меньше двенадцати коз, считая с
козлятами, а еще через два года мое стадо выросло до сорока трех голов.
Со временем я устроил пять огороженных загонов; все они сообщались между
собою воротцами, чтобы можно было перегонять коз с одного лужка на дру-
гой.
У меня был теперь неистощимый запас козьего мяса и молока. Приз-
наться, когда я принимался за разведение коз, я и не думал о молоке.
Только позже я стал их доить.
Я думаю, что самый хмурый и угрюмый человек не удержался бы от улыб-
ки, если бы увидел меня с моим семейством за обеденным столом. Во главе
стола сидел я, король и владыка острова, полновластно распоряжавшийся
жизнью всех своих подданных: я мог казнить и миловать, дарить и отнимать
свободу, и среди моих подданных не было ни одного бунтаря.
Нужно было видеть, с какой королевской пышностью я обедал один, окру-
женный моими придворными. Только Попке, как любимцу, разрешалось разго-
варивать со мной. Собака, которая давно уже одряхлела, садилась всегда
по правую руку своего властелина, а слева садились кошки, ожидая подачки
из моих собственных рук. Такая подачка считалась знаком особой королевс-
кой милости.
Это были не те кошки, которых я привез с корабля. Те давно умерли, и
я собственноручно похоронил их вблизи моего жилища. Одна из них уже на
острове окотилась; я оставил у себя пару котят, и они выросли ручными, а
остальные убежали в лес и одичали. В конце концов на острове расплоди-
лось такое множество кошек, что от них отбою не было: они забирались ко
мне в кладовую, таскали провизию и оставили меня в покое лишь тогда,
когда я пристрелил двух или трех.
Повторяю, я жил настоящим королем, ни в чем не нуждаясь; подле меня
всегда был целый штат преданных мне придворных - не было только людей.
Впрочем, как увидит читатель, скоро пришло время, когда в моих владениях
появилось даже слишком много людей.
Я твердо решил никогда больше не предпринимать опасных морских путе-
шествий, и все-таки мне очень хотелось иметь под руками лодку - хотя бы
для того, чтобы совершать в ней поездку у самого берега! Я часто думал о
том, как бы мне перевести ее на ту сторону острова, где была моя пещера.
Но, понимая, что осуществить этот план трудно, всякий раз успокаивал се-
бя тем, что мне хорошо и без лодки.
Однако, сам не знаю почему, меня сильно тянуло к той горке, куда я
взбирался во время моей последней поездки. Мне хотелось еще раз взгля-
нуть оттуда, каковы очертания берегов и куда направляется течение. В
конце концов я не выдержал и пустился в путь - на этот раз пешком, вдоль
берега.
Если бы у нас в Англии появился человек в такой одежде, какая была на
мне в ту пору, все прохожие, я уверен, разбежались бы в испуге или пока-
тились бы со смеху; да зачастую я и сам, глядя на себя, невольно улыбал-
ся, представляя себе, как я шествую по родному Йоркширу с такой свитой и
в таком облачении.
На голове у меня высилась остроконечная бесформенная шапка из козьего
меха, с длинным, ниспадающим на спину назатыльником, который прикрывал
мою шею от солнца, а во время дождя не давал воде попадать за ворот. В
жарком климате нет ничего вреднее дождя, попавшего за платье, на голое
тело.
Затем на мне был длинный камзол из того же материала, почти до колен.
Штаны были из шкуры очень старого козла с такой длинной шерстью, что они
закрывали мне ноги до половины икр. Чулок у меня совсем не было, а вмес-
то башмаков я соорудил себе - не знаю, как и назвать, - попросту полуса-
поги с длинными шнурками, завязывающимися сбоку. Обувь эта была самого
странного вида, как, впрочем, и весь остальной мой наряд.
Камзол я стягивал широким ремнем из козьей шкуры, очищенной от шерс-
ти; пряжку я заменил двумя ремешками, а с боков пришил по петле - не для
шпаги и кинжала, а для пилы и топора.
Кроме того, я надевал кожаную перевязь через плечо, с такими же зас-
тежками, как на кушаке, по немного поуже. К этой перевязи я приладил две
сумки так, чтобы они приходились под левой рукой: в одной был порох, в
другой дробь. За спиною у меня висела корзина, на плече у меня было
ружье, а над головою - огромный меховой зонтик. Зонтик был безобразен,
но он составлял, пожалуй, самую необходимую принадлежность моего дорож-
ного снаряжения. Нужнее зонтика было для меня только ружье.
Цветом лица я менее походил на негра, чем можно было ожидать, прини-
мая во внимание, что я жил невдалеке от экватора и нисколько не боялся
загара. Сначала я отпустил себе бороду. Выросла борода непомерной длины.
Потом я сбрил ее, оставив только усы; но зато усы отрастил замеча-
тельные, настоящие турецкие. Они были такой чудовищной длины, что в Анг-
лии пугали бы прохожих.
Но обо всем этом я упоминаю лишь мимоходом: не слишком-то много было
на острове зрителей, которые могли бы любоваться моим лицом и осанкой, -
так не все ли равно, какова у меня была внешность! Я заговорил о ней
просто потому, что к слову пришлось, и больше уж не буду распростра-
няться об этом предмете.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Неожиданная тревога. Робинзон укрепляет свое жилище
Вскоре случилось событие, которое совершенно нарушило спокойное тече-
ние моей жизни.
Было около полудня. Я шел берегом моря, направляясь к своей лодке, и
вдруг, к великому своему изумлению и ужасу, увидел след голой человечес-
кой ноги, ясно отпечатавшийся на песке!
Я остановился и не мог сдвинуться с места, как будто меня поразил
гром, как будто я увидел привидение.
Я стал прислушиваться, я озирался кругом, но не слышал и не видел ни-
чего подозрительного.
Я взбежал вверх по береговому откосу, чтобы лучше осмотреть всю ок-
рестность; опять спустился к морю, прошел немного вдоль берега - и нигде
не нашел ничего: никаких признаков недавнего присутствия людей, кроме
этого единственного отпечатка ноги.
Я вернулся еще раз на то же место. Мне хотелось узнать, нет ли там
еще отпечатков. Но других отпечатков не было. Может быть, мне померещи-
лось? Может быть, этот след не принадлежит человеку? Нет, я не ошибся!
Это был несомненно след ноги человека: я отчетливо различал пятку,
пальцы, подошву. Откуда здесь взялся человек? Как он сюда попал? Я те-
рялся в догадках и не мог остановиться ни на одной.
В страшной тревоге, не чувствуя земли под ногами, поспешил я домой, в
свою крепость. Мысли путались у меня в голове.
Через каждые два-три шага я оглядывался. Я боялся каждого куста, каж-
дого дерева. Каждый пень я издали принимал за человека.
Невозможно описать, какие страшные и неожиданные формы принимали все
предметы в моем взбудораженном воображении, какие дикие, причудливые
мысли в то время волновали меня и какие нелепые решения принимал я в пу-
ти.
Добравшись до моей крепости (как я с того дня стал называть свое
жилье), я мгновенно очутился за оградой, словно за мною неслась погоня.
Я даже не мог вспомнить, перелез ли я через ограду по приставной
лестнице, как всегда, или вошел через дверь, то есть через наружный ход,
выкопанный мною в горе. Я и на другой день не мог этого припомнить.
Ни один заяц, ни одна лиса, спасаясь в ужасе от своры собак, не спе-
шили так в свою нору, как я.
Всю ночь я не мог уснуть и тысячу раз задавал себе один и тот же воп-
рос: каким образом мог попасть сюда человек?
Вероятно, это отпечаток ноги какого-нибудь Вдруг я увидел след голой
человеческой ноги... дикаря, попавшего на остров случайно. А может быть,
дикарей было много? Может быть, они вышли в море на своей пироге и их
пригнало сюда течением или ветром? Весьма возможно, что они побывали на
берегу, а потом опять ушли в море, потому что у них, очевидно, было так
же мало желания оставаться в этой пустыне, как у меня - жить по со-
седству с ними.
Конечно, они не заметили моей лодки, иначе догадались бы, что на ост-
рове живут люди, стали бы их разыскивать и несомненно нашли бы меня.
Но тут меня обожгла страшная мысль: "А что, если они видели мою лод-
ку?" Эта мысль мучила и терзала меня.
"Правда, - говорил я себе, - они ушли опять в море, но это еще ничего
не доказывает; они вернутся, они непременно вернутся с целым полчищем
других дикарей и тогда найдут меня и съедят. А если им и не удастся най-
ти меня, все равно они увидят мои поля, мои изгороди, они истребят весь
мой хлеб, угонят мое стадо, и мне придется погибнуть от голода".
Первые трое суток после сделанного мною ужасного открытия я ни на ми-
нуту не покидал моей крепости, так что начал даже голодать. Я не держал
дома больших запасов провизии, и на третьи сутки у меня оставались
только ячменные лепешки да вода.
Меня мучило также и то, что мои козы, которых я обыкновенно доил каж-
дый вечер (это было ежедневным моим развлечением), теперь остаются недо-
енными. Я знал, что бедные животные должны от этого очень страдать; кро-
ме того, я боялся, что у них может пропасть молоко. И мои опасения оп-
равдались: многие козы захворали и почти перестали давать молоко.
На четвертые сутки я набрался храбрости и вышел. А тут еще у меня
явилась одна мысль, которая окончательно вернула мне мою прежнюю бод-
рость. В самый разгар моих страхов, когда я метался от догадки к догадке
и ни на чем не мог остановиться, мне вдруг пришло на ум, не выдумал ли я
всю эту историю с отпечатком человеческой ноги и не мой ли это собствен-
ный след. Он ведь мог остаться на песке, когда я в предпоследний раз хо-
дил смотреть свою лодку. Правда, возвращался я обыкновенно другой доро-
гой, но это было давно и мог ли я с уверенностью утверждать, что я шел
тогда именно той, а не этой дорогой?
Я постарался уверить себя, что так оно и было, что это мой собствен-
ный след и что я оказался похож на глупца, который сочинил небылицу о
вставшем из гроба покойнике и сам же испугался своей сказки.
Да, несомненно, то был мой собственный след!
Укрепившись в этой уверенности, я начал выходить из дому по разным
хозяйственным делам. Я стал опять каждый день бывать у себя на даче. Там
я доил коз, собирал виноград. Но если бы вы видели, как несмело я шел
туда, как часто я озирался по сторонам, готовый в любое мгновение бро-
сить свою корзину и пуститься наутек, вы непременно подумали бы, что я
какой-нибудь ужасный преступник, преследуемый угрызениями совести.
Однако прошло еще два дня, и я стал гораздо смелее. Я окончательно
убедил себя, что все мои страхи внушены мне нелепой ошибкой, но, чтобы
уж не оставалось никаких сомнений, я решил еще раз сходить на тот берег
и сличить таинственный след с отпечатком моей ноги. Если оба следа ока-
жутся равных размеров, я могу быть уверен, что напугавший меня след был
мой собственный и что я испугался себя самого.
С этим решением я отправился в путь. Но, когда я пришел на то место,
где был таинственный след, для меня, во-первых, стало очевидно, что,
выйдя в тот раз из лодки и возвращаясь домой, я никоим образом не мог
очутиться в этом месте, а во-вторых, когда я для сравнения поставил ногу
на след, моя нога оказалась значительно меньше!
Сердце мое наполнилось новыми страхами, я дрожал как в лихорадке;
вихрь новых догадок закружился у меня в голове. Я ушел домой в полном
убеждении, что там, на берегу, побывал человек - и, может быть, не один,
а пять или шесть.
Я даже готов был допустить, что эти люди отнюдь не приезжие, что они
жители острова. Правда, до сих пор я не замечал здесь ни одного челове-
ка, но возможно, что они давно уже прячутся здесь и, следовательно, каж-
дую минуту могут захватить меня врасплох.
Я долго ломал себе голову, как оградить себя от этой опасности, и все
