слитков золота, весом, я думаю, около фунта.
В другом сундуке были куртки, штаны и камзолы, довольно поношенные,
из дешевой материи.
Признаться, когда я собирался на этот корабль, я думал, что найду в
нем гораздо больше полезных и ценных вещей. Правда, я разбогател на до-
вольно крупную сумму, но ведь деньги были для меня ненужным мусором! Я
охотно отдал бы все деньги за тричетыре пары самых обыкновенных башмаков
и чулок, которых не носил уже несколько лет.
Сложив добычу в надежном месте и оставив там мою лодку, я пошел в об-
ратный путь пешком. Была уже ночь, когда я вернулся домой. Дома все было
в полном порядке: спокойно, уютно и тихо. Попугай приветствовал меня
ласковым словом, и козлята с такой радостью подбежали ко мне, что я не
мог не погладить их и не дать им свежих колосьев.
Прежние мои страхи с этого времени как будто рассеялись, и я зажил
по-старому, без всяких тревог, возделывая поля и ухаживая за своими жи-
вотными, к которым я привязался еще сильнее, чем прежде.
Так я прожил еще почти два года, в полном довольстве, не зная лише-
ний. Но все эти два года я думал только о том, как бы мне покинуть мой
остров. С той минуты, как я увидел корабль, который сулил мне свободу,
мне стало еще более ненавистно мое одиночество. Дни и ночи проводил я в
мечтах о побеге из этой тюрьмы. Будь в моем распоряжении баркас, хотя бы
вроде того, на котором я бежал от мавров, я без раздумья пустился бы в
море, даже не заботясь о том, куда занесет меня ветер.
Наконец я пришел к убеждению, что мне удастся вырваться на волю лишь
в том случае, если я захвачу кого-нибудь из дикарей, посещавших мой ост-
ров. Лучше всего было бы захватить одного из тех несчастных, которых эти
людоеды привозили сюда, чтобы растерзать и съесть. Я спасу ему жизнь, и
он поможет мне вырваться на свободу. Но план этот очень опасен и труден:
ведь для того чтобы захватить нужного мне дикаря, я должен буду напасть
на толпу людоедов и перебить всех до единого, а это мне едва ли удастся.
Кроме того, моя душа содрогалась при мысли, что мне придется пролить
столько человеческой крови хотя бы и ради собственного спасения.
Долго во мне шла борьба, но наконец пламенная жажда свободы одержала
верх над всеми доводами рассудка и совести. Я решил, чего бы это ни сто-
ило, захватить одного из дикарей в первый же раз, как они приедут на мой
остров.
И вот я стал чуть не ежедневно пробираться из своей крепости к тому
далекому берегу, к которому всего вероятнее могли пристать пироги дика-
рей. Я хотел напасть на этих людоедов врасплох. Но прошло полтора года -
даже больше! - а дикари не показывались. В конце концов нетерпение мое
стало так велико, что я забыл о всякой осторожности и вообразил поче-
му-то, что, доведись мне повстречаться с дикарями, я легко справился бы
не то что с одним, но с двумя или даже с тремя!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Робинзон спасает дикаря и дает ему имя Пятница
Представьте же себе мое изумление, когда, выйдя однажды из крепости,
я увидел внизу, у самого берега (то есть не там, где я ожидал их уви-
деть), пять или шесть индейских пирог. Пироги стояли пустые. Людей не
было видно. Должно быть, они вышли на берег и куда-то скрылись.
Так как я знал, что в каждую пирогу обыкновенно садится по шесть че-
ловек, а то и больше, признаюсь, я сильно растерялся. Я никак не ожидал,
что мне придется сражаться с таким большим количеством врагов.
"Их не меньше двадцати человек, а пожалуй, наберется и тридцать. Где
же мне одному одолеть их!" - с беспокойством подумал я.
Я был в нерешительности и не знал, что мне делать, но все же засел в
своей крепости и приготовился к бою.
Кругом было тихо. Я долго прислушивался, не донесутся ли с той сторо-
ны крики или песни дикарей. Наконец мне наскучило ждать. Я оставил свои
ружья под лестницей и взобрался на вершину холма.
Высовывать голову было опасно. Я спрятался за этой вершиной и стал
смотреть в подзорную трубу. Дикари теперь вернулись к своим лодкам. Их
было не менее тридцати человек. Они развели на берегу костер и, очевид-
но, готовили на огне какую-то пищу. Что они готовят, я не мог рассмот-
реть, видел только, что они пляшут вокруг костра с неистовыми прыжками и
жестами, как обычно пляшут дикари.
Продолжая глядеть на них в подзорную трубу, я увидел, что они подбе-
жали к лодкам, вытащили оттуда двух человек и поволокли к костру. Види-
мо, они намеревались убить их.
До этой минуты несчастные, должно быть, лежали в лодках, связанные по
рукам и ногам. Одного из них мгновенно сбили с ног. Вероятно, его удари-
ли по голове дубиной или деревянным мечом, этим обычным оружием дикарей;
сейчас же на него накинулись еще двое или трое и принялись за работу:
распороли ему живот и стали его потрошить.
Другой пленник стоял возле, ожидая той же участи.
Занявшись первой жертвой, его мучители забыли о нем. Пленник по-
чувствовал себя на свободе, и у него, как видно, явилась надежда на спа-
сение: он вдруг рванулся вперед и с невероятной быстротой пустился бе-
жать.
Он бежал по песчаному берегу в ту сторону, где было мое жилье.
Признаюсь, я страшно испугался, когда заметил, что он бежит прямо ко
мне. Да и как было не испугаться: мне в первую минуту показалось, что
догонять его бросилась вся ватага. Однако я остался на посту и вскоре
увидел, что за беглецом гонятся только два или три человека, а ос-
тальные, пробежав небольшое пространство, понемногу отстали и теперь
идут назад к костру. Это вернуло мне бодрость. Но окончательно я успоко-
ился, когда увидел, что беглец далеко опередил своих врагов: было ясно,
что, если ему удастся пробежать с такой быстротой еще полчаса, они ни в
коем случае не поймают его.
От моей крепости бежавшие были отделены узкой бухтой, о которой я
упоминал не раз, - той самой, куда я причаливал со своими плотами, когда
перевозил вещи с нашего корабля.
"Что-то будет делать этот бедняга, - подумал я, - когда добежит до
бухты? Он должен будет переплыть ее, иначе ему не уйти от погони".
Но я напрасно тревожился за него: беглец не задумываясь кинулся в во-
ду, быстро переплыл бухту, вылез на другой берег и, не убавляя шагу, по-
бежал дальше.
Из трех его преследователей только двое бросились в воду, а третий не
решился: видимо, он не умел плавать; он постоял на том берегу, поглядел
вслед двум другим, потом повернулся и не спеша пошел назад.
Я с радостью заметил, что два дикаря, гнавшиеся за беглецом, плыли
вдвое медленнее его.
И тут-то я понял, что пришла пора действовать. Сердце во мне загоре-
лось.
"Теперь или никогда! - сказал я себе и помчался вперед. - Спасти,
спасти этого несчастного какой угодно ценой!"
Не теряя времени, я сбежал по лестнице к подножию горы, схватил ос-
тавленные там ружья, затем с такой же быстротой взобрался опять на гору,
спустился с другой стороны и побежал наискосок прямо к морю, чтобы оста-
новить дикарей.
Так как я бежал вниз по склону холма самой короткой дорогой, то скоро
очутился между беглецом и его преследователями. Он продолжал бежать не
оглядываясь и не заметил меня.
Я крикнул ему:
- Стой!
Он оглянулся и, кажется, в первую минуту испугался меня еще больше,
чем своих преследователей.
Я сделал ему знак рукой, чтобы он приблизился ко мне, а сам пошел
медленным шагом навстречу двум бежавшим дикарям. Когда передний порав-
нялся со мной, я неожиданно бросился на него и прикладом ружья сшиб его
с ног. Стрелять я боялся, чтобы не всполошить остальных дикарей, хотя
они были далеко и едва ли могли услышать мой выстрел, а если бы и услы-
шали, то все равно не догадались бы, что это такое.
Когда один из бежавших упал, другой остановился, видимо испугавшись.
Я между тем продолжал спокойно приближаться. По, когда, подойдя ближе, я
заметил, что в руках у него лук и стрела и что он целится в меня, мне
поневоле пришлось выстрелить. Я прицелился, спустил курок и уложил его
на месте.
Несчастный беглец, несмотря на то что я убил обоих его врагов (по
крайней мере, так ему должно было казаться), был до того напуган огнем и
грохотом выстрела, что потерял способность двигаться; он стоял, как
пригвожденный к месту, не зная, на что решиться: бежать или остаться со
мной, хотя, вероятно, предпочел бы убежать, если бы мог.
Я опять стал кричать ему и делать знаки, чтобы он подошел ближе. Он
понял: ступил шага два и остановился, потом сделал еще несколько шагов и
снова стал как вкопанный.
Тут я заметил, что он весь дрожит; несчастный, вероятно, боялся, что,
если он попадется мне в руки, я сейчас же убью его, как и тех дикарей.
Я опять сделал ему знак, чтобы он приблизился ко мне, и вообще ста-
рался всячески ободрить его.
Он подходил ко мне все ближе и ближе. Через каждые десять-двенадцать
шагов он падал на колени. Очевидно, он хотел выразить мне благодарность
за то, что я спас ему жизнь.
Я ласково улыбался ему и с самым приветливым видом продолжал манить
его рукой.
Наконец дикарь подошел совсем близко. Он снова упал на колени, поце-
ловал землю, прижался к ней лбом и, приподняв мою ногу, поставил ее себе
на голову.
Это должно было, по-видимому, означать, что он клянется быть моим ра-
бом до последнего дня своей жизни.
Я поднял его и с той же ласковой, дружелюбной улыбкой старался пока-
зать, что ему нечего бояться меня.
Но нужно было действовать дальше. Вдруг я заметил, что тот дикарь,
которого я ударил прикладом, не убит, а только оглушен. Он зашевелился и
стал приходить в себя.
Я указал на него беглецу:
- Враг твой еще жив, посмотри!
В ответ он произнес несколько слов, и хотя я ничего не понял, но са-
мые звуки его речи показались мне приятны и сладостны: ведь за все двад-
цать пять лет моей жизни на острове я в первый раз услыхал человеческий
голос!
Впрочем, у меня не было времени предаваться таким размышлениям: оглу-
шенный мною людоед оправился настолько, что уже сидел на земле, и я за-
метил, что мой дикарь снова начинает бояться его. Нужно было успокоить
несчастного. Я прицелился было в его врага, но тут мой дикарь стал пока-
зывать мне знаками, чтобы я дал ему висевшую у меня за поясом обнаженную
саблю. Я протянул ему саблю. Он мгновенно схватил ее, бросился к своему
врагу и одним взмахом снес ему голову.
Такое искусство очень удивило меня: ведь никогда в жизни этот дикарь
не видел другого оружия, кроме деревянных мечей. Впоследствии я узнал,
что здешние дикари выбирают для своих мечей столь крепкое дерево и отта-
чивают их так хорошо, что таким деревянным мечом можно отсечь голову не
хуже, чем стальным.
После этой кровавой расправы со своим преследователем мой дикарь (от-
ныне я буду называть его моим дикарем) с веселым смехом вернулся ко мне,
держа в одной руке мою саблю, а в другой - голову убитого, и, исполнив
предо мною ряд какихто непонятных движений, торжественно положил голову
и оружие на землю подле меня.
Он видел, как я застрелил одного из его врагов, и это поразило его:
он не мог понять, как можно убить человека на таком большом расстоянии.
Он указывал на убитого и знаками просил позволения сбегать взглянуть
на него. Я, тоже при помощи знаков, постарался дать понять, что не зап-
рещаю ему исполнить это желание, и он сейчас же побежал туда.
Приблизившись к трупу, он остолбенел и долго с изумлением смотрел на
него. Потом наклонился над ним и стал поворачивать его то на один бок,
то на другой. Увидев ранку, он внимательно вгляделся в нее. Пуля попала
дикарю прямо в сердце, и крови вышло немного. Произошло внутреннее кро-
воизлияние, смерть наступила мгновенно.
Сняв с мертвеца его лук и колчан со стрелами, мой дикарь подбежал ко
мне вновь.
Я тотчас же повернулся и пошел прочь, приглашая его следовать за
