несся вперед со всех ног, прямо к несчастному европейцу, который, как
уже сказано, лежал в стороне, на песчаном берегу, между морем и костром
дикарей. Возле него не было ни одного человека. Те двое, что хотели за-
резать его, убежали при первых же выстрелах. В страшном испуге они кину-
лись к морю, вскочили в лодку и стали отчаливать. В ту же лодку успели
вскочить еще три дикаря.
Я повернулся к Пятнице и приказал ему расправиться с ними. Он мигом
понял мою мысль и, пробежав шагов сорок, приблизился к лодке и выстрелил
в них из ружья.
Все пятеро повалились на дно лодки. Я думал, что все они убиты, но
двое сейчас же поднялись. Очевидно, они упали просто со страху.
Покуда Пятница стрелял в неприятеля, я достал свой карманный нож и
перерезал путы, которыми были стянуты руки и ноги пленника. Я помог ему
приподняться и спросил его по-португальски, кто он такой. Он отвечал:
- Эспаньоле (испанец).
Вскоре он немного оправился и стал выражать мне при помощи жестов
свою горячую благодарность за то, что я спас ему жизнь.
Призвав на помощь все свои познания в испанском языке, я сказал ему
по-испански:
- Сеньор, разговаривать мы будем потом, а теперь мы должны сражаться.
Если у вас осталось немного сил, вот вам сабля и пистолет.
Испанец с благодарностью принял и то и другое и, почувствовав в руках
оружие, стал словно другим человеком. Откуда и силы взялись! Как буря,
он бешено налетел на злодеев и в одно мгновение изрубил двоих на куски.
Впрочем, для такого подвига не требовалось особенной силы: несчастные
дикари, ошеломленные грохотом нашей стрельбы, были до того перепуганы,
что не могли ни бежать, ни защищаться. Многие падали просто со страху,
как те двое, что свалились на дно лодки от выстрела Пятницы, хотя пули
пролетели мимо них.
Так как саблю и пистолет я отдал испанцу, у меня остался лишь мушкет.
Он был заряжен, но я приберегал свой заряд на случай крайней нужды и по-
тому не стрелял.
В кустарнике, под тем деревом, откуда мы впервые открыли огонь, оста-
лись наши охотничьи ружья. Я подозвал Пятницу и велел ему сбегать за ни-
ми.
Он с большой поспешностью исполнил мое приказание. Я отдал ему свой
мушкет, а сам стал заряжать остальные ружья, сказав испанцу и Пятнице,
чтобы они приходили ко мне, когда им понадобится оружие. Они выразили
полную готовность подчиняться моему распоряжению.
Пока я заряжал ружья, испанец с необыкновенным бесстрашием напал на
одного из дикарей, и между ними завязался яростный бой.
В руках у дикаря был огромный деревянный меч. Дикари отлично владеют
этим смертоносным оружием. Одним из таких мечей они и хотели прикончить
испанца, когда тот лежал у костра. Теперь этот меч был снова занесен над
его головой. Я и не ожидал, что испанец окажется таким храбрецом: прав-
да, он все еще был слаб после перенесенных мучений, но бился с большим
упорством и нанес противнику саблей два страшных удара по голове. Дикарь
был громадного роста, очень мускулистый и сильный. Вдруг он отбросил
свой меч, и они схватились врукопашную. Испанцу пришлось очень худо: ди-
карь тотчас же сбил его с ног, навалился на него и стал вырывать у него
саблю. Увидев это, я вскочил и бросился ему на помощь. Но испанец не
растерялся: он благоразумно выпустил саблю из рук, выхватил из-за пояса
пистолет, выстрелил в дикаря и уложил его на месте.
Между тем Пятница с героической смелостью преследовал бегущих дика-
рей. В руке у него был только топор, другого оружия не было. Этим топо-
ром он уже прикончил троих дикарей, раненных первыми нашими выстрелами,
и теперь не щадил никого, кто попадался ему на пути.
Испанец, одолев угрожавшего ему великана, вскочил на ноги, подбежал
ко мне, схватил одно из заряженных мною охотничьих ружей и пустился в
погоню за двумя дикарями. Он ранил обоих, но так как долго бежать ему
было не под силу, оба дикаря успели скрыться в лесу.
За ними, размахивая топором, побежал Пятница. Несмотря на свои раны,
один из дикарей бросился в море и пустился вплавь за лодкой: в ней были
три дикаря, успевшие отчалить от берега.
Трое дикарей, находившихся в лодке, работали веслами изо всех сил,
стараясь поскорее уйти из-под выстрелов.
Пятница раза два или три выстрелил им вдогонку, но, кажется, не по-
пал. Он стал уговаривать меня взять одну из пирог дикарей и пуститься за
беглецами, пока они не успели слишком далеко отойти от берега.
Я и сам не хотел, чтобы они убежали. Я боялся, что, когда они расска-
жут своим землякам о нашем нападении на них, те нагрянут сюда в несмет-
ном количестве, и тогда нам несдобровать. Правда, у нас есть ружья, а у
них только стрелы да деревянные мечи, но, если к нашему берегу причалит
целая флотилия вражеских лодок, мы, конечно, будем истреблены беспощад-
но. Поэтому я уступил настояниям Пятницы. Я побежал к пирогам, приказав
ему следовать за мной.
Но велико было мое изумление, когда, вскочив в пирогу, я увидел там
человека! Это был дикарь, старик. Он лежал на дне лодки, связанный по
рукам и ногам. Очевидно, его тоже должны были съесть у костра. Не пони-
мая, что творится кругом (он не мог даже выглянуть из-за борта пироги -
так крепко скрутили его), несчастный чуть не умер от страха.
Я тотчас же достал нож, перерезал стягивавшие его путы и хотел помочь
ему встать. Но он не держался на ногах. Даже говорить он был не в силах,
а только жалобно стонал: несчастный, кажется, думал, что его только за-
тем и развязали, чтобы зарезать и съесть.
Тут подбежал Пятница.
- Скажи этому человеку, - обратился я к Пятнице, - что он свободен,
что мы не сделаем ему никакого зла и что его враги уничтожены.
Пятница заговорил со стариком, я же влил пленнику в рот несколько ка-
пель рома.
Радостная весть о свободе оживила несчастного: он приподнялся на дне
лодки и произнес какие-то слова.
Невозможно представить себе, что сделалось с Пятницей! Самый черствый
человек и тот был бы тронут до слез, если бы наблюдал его в эту минуту.
Едва он услышал голос старика дикаря и увидел его лицо, он бросился це-
ловать и обнимать его, заплакал, засмеялся, прижал его к груди, закри-
чал, потом стал прыгать вокруг него, запел, заплясал, потом опять запла-
кал, замахал руками, принялся колотить себя по голове и по лицу - сло-
вом, вел себя как сумасшедший.
Я спросил его, что случилось, но долго не мог добиться от него ника-
ких объяснений. Наконец, немного придя в себя, он сказал мне, что этот
человек - его отец.
Не могу выразить, до чего умилило меня такое бурное проявление сынов-
ней любви! Никогда я не думал, что грубый дикарь может быть так потрясен
и обрадован встречей с отцом.
Но в то же время нельзя было не смеяться над безумными прыжками и
жестами, которыми он выражал свои сыновние чувства. Раз десять он выска-
кивал из лодки и снова вскакивал в нее; то распахнет куртку и крепко
прижмет отцовскую голову к своей голой груди, то примется растирать его
одеревенелые руки и ноги.
Увидев, что старик весь окоченел, я посоветовал растереть его ромом,
и Пятница тотчас же принялся растирать его.
О преследовании беглецов мы, конечно, забыли и думать; их лодка за
это время ушла так далеко, что почти скрылась из виду.
Мы даже не пытались пуститься за ними в погоню, и, как потом оказа-
лось, очень хорошо поступили, так как спустя часа два поднялся жестокий
ветер, который, несомненно, опрокинул бы наше суденышко. Он дул с севе-
ро-запада как раз навстречу беглецам. Вряд ли они могли совладать с этой
бурей; я был уверен, что они погибли в волнах, не увидев родных берегов.
Неожиданная радость так сильно взбудоражила Пятницу, что у меня не
хватило духу оторвать его от отца. "Нужно дать ему угомониться", - поду-
мал я и встал невдалеке, ожидая, когда остынет его радостный пыл.
Это случилось не скоро. Наконец я окликнул Пятницу. Он подбежал ко
мне вприпрыжку, с веселым смехом, довольный и счастливый. Я спросил его,
давал ли он отцу хлеба. Он с огорчением покачал головой:
- Нет хлеба: гадкий пес ничего не оставил, все съел сам! - и показал
на себя.
Тогда я достал из своей сумки всю бывшую у меня провизию - небольшую
лепешку и две или три ветки изюма - и отдал Пятнице. И он с той же хло-
потливой нежностью стал кормить отца, как малого ребенка. Видя, что он
дрожит от волнения, я посоветовал ему подкрепить свои силы остатками ро-
ма, но и ром он отдал старику.
Через минуту Пятница уже мчался куда-то как бешеный. Бегал он вообще
удивительно быстро. Напрасно я кричал ему вслед, чтобы он остановился и
сказал мне, куда он бежит, - он исчез.
Впрочем, через четверть часа он вернулся, и шаги его стали значи-
тельно медленнее. Когда он подошел ближе, я увидел, что он что-то несет.
Это был глиняный кувшин с пресной водой, которую он раздобыл для отца.
Для этого он сбегал домой, в нашу крепость, а кстати прихватил еще две
ковриги хлеба. Хлеб он отдал мне, а воду понес старику, позволив мне,
впрочем, отхлебнуть несколько глотков, так как мне очень хотелось пить.
Вода оживила старика лучше всякого спирта: он, оказалось, умирал от жаж-
ды.
Когда старик напился, я подозвал Пятницу и спросил, не осталось ли в
кувшине воды. Он отвечал, что осталось, и я велел ему дать напиться бед-
ному испанцу, изнывавшему от жажды не меньше старика дикаря. Я отослал
испанцу также ковригу хлеба.
Испанец все еще был очень слаб. Он сидел на лужайке под деревом в
полном изнеможении. Дикари так туго связали его, что теперь у него рас-
пухли руки и ноги.
Когда он утолил жажду свежей водой и поел хлеба, я подошел к нему и
дал ему горсть изюма. Он поднял голову и взглянул на меня с величайшей
признательностью, потом хотел было встать, но не мог - так болели его
распухшие ноги. Глядя на этого больного человека, трудно было предста-
вить себе, что он при такой усталости мог только что так доблестно сра-
жаться с сильнейшим врагом. Я посоветовал ему сидеть и не двигаться и
поручил Пятнице растереть ему ноги ромом.
Пока Пятница ухаживал за испанцем, он каждые две минуты, а может быть
и чаще, оборачивался, чтобы взглянуть, не нужно ли чего его отцу. Пятни-
це была видна только голова старика, так как тот сидел на дне лодки.
Вдруг, оглянувшись, он увидел, что голова исчезла; в тот же миг Пятница
был на ногах. Он не бежал, а летел: казалось, ноги его не касаются зем-
ли. Но, когда, добежав до лодки, он увидел, что отец его прилег отдох-
нуть и спокойно лежит на дне лодки, он сейчас же вернулся к нам.
Тогда я сказал испанцу, что мой друг поможет ему встать и доведет его
до лодки, в которой мы доставим его в наше жилище.
Но Пятница, рослый и дюжий, поднял его, как ребенка, взвалил к себе
на спину и понес. Дойдя до лодки, он осторожно посадил его сперва на
борт, а затем на дно, подле отца. Потом вышел на берег, столкнул лодку в
воду, опять вскочил в нее и взялся за весла. Я пошел пешком.
Пятница был отличный гребец, и, несмотря на сильный ветер, лодка так
быстро неслась вдоль берега, что я не мог за нею поспеть.
Пятница благополучно привел лодку в нашу гавань и, оставив там отца и
испанца, побежал по берегу назад.
- Куда же ты бежишь? - спросил пробегал мимо меня.
- Надо привести еще одна лодка! - мне на бегу и вихрем помчался
дальше.
Ни один человек, ни одна лошадь не могли бы угнаться за ним - так
быстро он бегал. Едва я дошел до бухточки, как он уже явился туда с дру-
гой лодкой.
Выскочив на берег, он стал помогать нашим новым гостям выйти из лод-
ки, но оба они так ослабли, что не могли держаться на ногах.
Бедный Пятница не знал, что делать.
Я тоже призадумался.
- Оставь пока наших гостей на берегу, - сказал я ему, - и ступай за
мною.
Мы пошли в ближайшую рощу, срубили два-три деревца и на скорую руку
смастерили носилки, на которых и доставили больных к наружной стене на-
