Это произошло на двадцать четвертом году моего пребывания на острове,
в середине мая, если верить моему убогому деревянному календарю.
Весь этот день, 16 мая, гремел гром, сверкали молнии, гроза не умол-
кала ни на миг. Поздно вечером я читал книгу, стараясь позабыть свои
тревоги. Вдруг я услышал пушечный выстрел. Мне показалось, что он донес-
ся ко мне с моря.
Я сорвался с места, мигом приставил лестницу к уступу горы и быст-
ро-быстро, боясь потерять хотя бы секунду драгоценного времени, стал
взбираться по ступеням наверх. Как раз в ту минуту, когда я очутился на
вершине, передо мною далеко в море блеснул огонек, и действительно через
полминуты раздался второй пушечный выстрел.
"В море гибнет корабль, - сказал я себе. - Он подает сигналы, он на-
деется, что будет спасен. Должно быть, неподалеку находится другой ка-
кой-нибудь корабль, к которому он взывает о помощи".
Я был очень взволнован, но нисколько не растерялся и успел сообра-
зить, что хотя я не в силах помочь этим людям, зато, быть может, они по-
могут мне.
В одну минуту я собрал весь валежник, какой нашел поблизости, сложил
его в кучу и зажег. Дерево было сухое, и, несмотря на сильный ветер,
пламя костра поднялось так высоко, что с корабля, если только это
действительно был корабль, не могли не заметить моего сигнала. И огонь
был, несомненно, замечен, потому что, как только вспыхнуло пламя костра,
раздался новый пушечный выстрел, потом еще и еще, все с той же стороны.
Я поддерживал огонь всю ночь - до утра, а когда совсем рассвело и
предутренний туман немного рассеялся, я увидел в море, прямо на востоке,
какой-то темный предмет. Но был ли это корпус корабля или парус, я не
мог рассмотреть даже в подзорную трубу, так как это было очень далеко, а
море все еще было во мгле.
Все утро я наблюдал за видневшимся в море предметом и вскоре убедил-
ся, что он неподвижен. Оставалось предположить, что это корабль, который
стоит на якоре.
Я не выдержал, схватил ружье, подзорную трубу и побежал на юго-вос-
точный берег, к тому месту, где начиналась гряда камней, выходящая в мо-
ре.
Туман уже рассеялся, и, взобравшись на ближайший утес, я мог ясно
различить корпус разбившегося корабля. Сердце мое сжалось от горя. Оче-
видно, несчастный корабль наскочил ночью на невидимые подводные скалы и
застрял в том месте, где они преграждали путь яростному морскому тече-
нию. Это были те самые скалы, которые когда-то угрожали гибелью и мне.
Если бы потерпевшие крушение заметили остров, по всей вероятности,
они спустили бы шлюпки и попытались бы добраться до берега.
Но почему они палили из пушек тотчас же после того, как я зажег свой
костер?
Может быть, увидев костер, они спустили на воду спасательную шлюпку и
стали грести к берегу, но не могли справиться с бешеной бурей, их отнес-
ло в сторону и они утонули? А может быть, еще до крушения они остались
без лодок? Ведь во время бури бывает и так: когда судно начинает тонуть,
людям часто приходится, чтобы облегчить его груз, выбрасывать свои шлюп-
ки за борт. Может быть, этот корабль был не один? Может быть, вместе с
ним было в море еще два или три корабля и они, услышав сигналы, подплыли
к несчастному собрату и подобрали его экипаж? Впрочем, это едва ли могло
случиться: другого корабля я не видел.
Но какая бы участь ни постигла несчастных, я не мог им помочь, и мне
оставалось только оплакивать их гибель.
Мне было жалко и их и себя.
Еще мучительнее, чем прежде, я почувствовал в этот день весь ужас
своего одиночества. Чуть только я увидел корабль, я понял, как сильно
истосковался по людям, как страстно мне хочется видеть их лица, слышать
их голоса, пожимать им руки, разговаривать с ними! С моих губ, помимо
моей воли, беспрестанно слетали слова: "Ах, если бы хоть два или три че-
ловека... нет, хоть бы один из них спасся и приплыл ко мне! Он был бы
мне товарищем, другом, и я мог бы делить с ним и горе и радость".
Ни разу за все годы моего одиночества не испытал я такого страстного
желания общаться с людьми.
"Хоть бы один! Ах, если бы хоть один!" - повторял я тысячу раз.
И эти слова разжигали во мне такую тоску, что, произнося их, я судо-
рожно сжимал кулаки и так сильно стискивал зубы, что потом долгое время
не мог их разжать.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Робинзон пытается покинуть свой остров
До последнего года моего пребывания на острове я так и не узнал,
спасся ли кто-нибудь с погибшего корабля.
Через несколько дней после кораблекрушения я нашел на берегу, против
того места, где разбился корабль, тело утонувшего юнги. Я глядел на него
с искренней печалью. У него было такое милое, простодушное молодое лицо!
Быть может, если бы он был жив, я полюбил бы его и жизнь моя стала бы
гораздо счастливее.
Но не следует сокрушаться о том, чего все равно не воротишь. Я долго
бродил по прибрежью, потом снова подошел к утопленнику. На нем были ко-
роткие холщовые штаны, синяя холщовая рубаха и матросская куртка. Ни по
каким признакам нельзя было определить, какова его национальность: в
карманах у него я не нашел ничего, кроме двух золотых монет да трубки.
Буря утихла, и мне очень хотелось взять лодку и добраться в ней до
корабля. Я не сомневался, что найду там немало полезных вещей, которые
могут мне пригодиться. Но не только это прельщало меня: больше всего ме-
ня волновала надежда, что, может быть, на корабле осталось какое-нибудь
живое существо, которое я могу спасти от смерти.
"И если я спасу его, - говорил я себе, - моя жизнь станет гораздо
светлее и радостнее".
Эта мысль овладела всем моим сердцем: я чувствовал, что ни днем ни
ночью не буду знать покоя, пока не побываю на разбившемся судне. И я
сказал себе:
"Будь что будет, а я попробую добраться туда. Чего бы это мне ни сто-
ило, я должен отправиться в море, если не хочу, чтобы меня замучила со-
весть".
С этим решением я поспешил вернуться к себе в крепость и стал гото-
виться к трудной и опасной поездке.
Я взял хлеба, большой кувшин пресной воды, бутылку рома, корзину с
изюмом и компас. Взвалив себе на плечи всю эту драгоценную кладь, я отп-
равился к тому берегу, где стояла моя лодка. Вычерпав из нее воду, я
сложил в нее вещи и вернулся за новым грузом. На этот раз я захватил с
собой большой мешок риса, второй кувшин пресной воды, десятка два не-
больших ячменных лепешек, бутылку козьего молока, кусок сыру и зонтик.
Все это я с великим трудом перетащил в лодку и отчалил. Сперва я по-
шел на веслах и держался возможно ближе к берегу. Когда я достиг севе-
ро-восточной оконечности острова и нужно было поднять парус, чтобы пус-
титься в открытое море, я остановился в нерешительности.
"Идти или нет?.. Рисковать или нет?" - спрашивал я себя.
Я взглянул на быструю струю морского течения, огибавшего остров,
вспомнил, какой страшной опасности я подвергался во время своей первой
поездки, и понемногу решимость моя ослабела. Тут сталкивались оба тече-
ния, и я видел, что, в какое бы течение я ни попал, любое из них унесет
меня далеко в открытое море.
"Ведь лодка моя так мала, - говорил я себе, - что, стоит подняться
свежему ветру, ее сейчас же захлестнет волной, и тогда гибель моя неиз-
бежна".
Под влиянием этих мыслей я совсем оробел и уже готов был отказаться
от своего предприятия. Я вошел в небольшую бухточку, причалил к берегу,
сел на пригорок и глубоко задумался, не зная, что делать.
Но вскоре начался прилив, и я увидел, что дело обстоит совсем не так
плохо: оказалось, что течение отлива идет от южной стороны острова, а
течение прилива - от северной, так что если я, возвращаясь с разбитого
судна, буду держать курс к северному берегу острова, то останусь цел и
невредим.
Значит, бояться было нечего. Я снова воспрянул духом и решил завтра
чуть свет выйти в море.
Наступила ночь. Я переночевал в лодке, укрывшись матросским бушлатом,
а наутро пустился в путь.
Сначала я взял курс в открытое море, прямо на север, пока не попал в
струю течения, направлявшегося на восток. Меня понесло очень быстро, и
менее чем через два часа я добрался до корабля.
Мрачное зрелище предстало перед моими глазами: корабль (очевидно, ис-
панский) застрял носом между двумя утесами. Корма была снесена; уцелела
только носовая часть. И грот-мачта и фок-мачта были срублены.
Когда я подошел к борту, на палубе показалась собака. Увидев меня,
она принялась выть и визжать, а когда я позвал ее, спрыгнула в воду и
подплыла ко мне. Я взял ее в лодку. Она умирала от голода и жажды. Я дал
ей кусок хлеба, и она набросилась на него, как изголодавшийся в снежную
зиму волк. Когда собака насытилась, я дал ей немного воды, и она стала
так жадно лакать, что, наверное, лопнула бы, если бы дать ей волю.
Затем я взошел на корабль. Первое, что я увидел, были два трупа; они
лежали в рубке, крепко сцепившись руками. По всей вероятности, когда ко-
рабль наскочил на утес, его все время обдавало громадными волнами, так
как была сильная буря, и эти два человека, боясь, чтобы их не смыло за
борт, ухватились друг за Друга, да так и захлебнулись. Волны были такие
высокие и так часто перехлестывали через палубу, что корабль, в сущнос-
ти, все время находился под водой, и те, кого не смыла волна, захлебну-
лись в каютах и в кубрике.
Кроме собаки, на корабле не осталось ни одного живого существа.
Большую часть вещей, очевидно, тоже унесло в море, а те, что оста-
лись, подмокли. Правда, стояли в трюме какие-то бочки с вином или с вод-
кой, но они были так велики, что я не пытался их сдвинуть.
Было там еще несколько сундуков, которые, должно быть, принадлежали
матросам; два сундука я отнес в лодку, даже не попытавшись открыть их.
Если бы вместо носовой части уцелела корма, мне, наверное, досталось бы
много добра, потому что даже в этих двух сундуках я впоследствии обнару-
жил коекакие ценные вещи. Корабль, очевидно, был очень богатый.
Кроме сундуков, я нашел на корабле бочонок с каким-то спиртным напит-
ком. В бочонке было не меньше двадцати галлонов, и мне стоило большого
труда перетащить его в лодку. В каюте я нашел несколько ружей и большую
пороховницу, а в ней фунта четыре пороху. Ружья я оставил, так как они
были мне не нужны, а порох взял. Взял я также лопаточку и щипцы для уг-
ля, в которых чрезвычайно нуждался. Взял два медных котелка и медный ко-
фейник.
Со всем этим грузом и с собакой я отчалил от корабля, так как уже на-
чинался прилив. В тот же день, к часу ночи, я вернулся на остров, изму-
ченный и усталый до крайности.
Я решил перенести свою добычу не в пещеру, а в новый грот, так как
туда было ближе. Ночь я опять провел в лодке, а наутро, подкрепившись
едой, выгрузил на берег привезенные вещи и произвел им подробный осмотр.
В бочонке оказался ром, но, признаться, довольно плохой, гораздо хуже
того, который мы пили в Бразилии.
Зато, когда я открыл сундуки, я нашел в них много полезных и ценных
вещей.
В одном из них был, например, погребец * очень изящной и причудливой
формы. В погребце было много бутылок с красивыми серебряными пробками; в
каждой бутылке - не меньше трех пинт великолепного, душистого ликера.
Там же я нашел четыре банки с отличными засахаренными фруктами; к сожа-
лению, две из них были испорчены соленой морской водой, но две оказались
так плотно закупорены, что в них не проникло ни капли воды. В сундуке я
нашел несколько совсем еще крепких рубах, и эта находка меня очень обра-
довала; затем полторы дюжины цветных шейных платков и столько же белых
полотняных носовых платков, которые доставили мне большую радость, так
как очень приятно в жаркие дни утирать вспотевшее лицо тонким полотняным
платком.
На дне сундука я нашел три мешочка с деньгами и несколько небольших
