те, обтянутом золотой парчой, разыгрывался тот же спектакль, что и на
мраморном столе, - борьба между Крестьянством и Духовенством, Дво-
рянством и Купечеством. Но большинство зрителей предпочитало, чтобы они
держали себя просто, предпочитало видеть их в действии, подлинных, дыша-
щих, толкающихся, облеченных в плоть и кровь, среди фландрского по-
сольства и епископского двора, в мантии кардинала или куртке Копеноля,
нежели раскрашенных, расфранченных, изъясняющихся стихами и похожих на
соломенные чучела актеров в белых и желтых туниках, которые напялил на
них Гренгуар.
Впрочем, когда наш поэт заметил, что шум несколько утих, он придумал
хитрость, которая могла бы спасти положение.
- Сударь! - обратился он к своему соседу, добродушному толстяку, лицо
которого выражало терпение. - А не начать ли с начала?
- Что начать? - спросил сосед.
- Да мистерию, - ответил Гренгуар.
- Как вам будет угодно, - молвил сосед.
Этого полуодобрения оказалось достаточно для Гренгусфа, и он, взяв на
себя дальнейшие заботы, замешавшись в толпу, изо всех сил принялся кри-
чать "Начинайте с начала мистерию, начинайте с начала!"
- Черт возьми, - сказал Жоаннес де Молендино, - что это они там рас-
певают в конце залы? (Гренгуар шумел и орал за четверых) Послушайте,
друзья, разве мистерия не кончилась? Они хотят начать ее с начала! Это
непорядок!
- Непорядок! Непорядок! - завопили школяры - Долой мистерию! Долой!
Но Гренгуар, надрываясь, кричал еще сильнее. "Начинайте! Начинайте!"
Наконец эти крики привлекли внимание кардинала.
- Господин старший судья! - обратился он к стоявшему в нескольких ша-
гах от него высокому человеку в черном - Чего эти бездельники подняли
такой вой, словно бесы перед заутреней?
Дворцовый судья был чем-то вроде чиновника-амфибии, какой-то разно-
видностью летучей мыши в судейском сословии, он был похож и на крысу, и
на птицу, и на судью, и на солдата.
Он приблизился к его преосвященству и, хотя очень боялся вызвать его
неудовольствие, все же, заикаясь, объяснил причину непристойного поведе-
ния толпы, полдень пожаловал до прибытия его высокопреосвященства, и ак-
теры были вынуждены начать представление, не дождавшись его высокопреос-
вященства.
Кардинал расхохотался.
- Честное слово, - воскликнул он, - ректору университета следовало
поступить точно так же! Как вы полагаете, мэтр Гильом Рим?
- Ваше высокопреосвященство! - сказал Гильом Рим - Удовольствуемся
тем, что нас избавили от половины представления Мы во всяком случае в
выигрыше.
- Дозволит ли ваше высокопреосвященство этим бездельникам продолжать
свою комедию? - спросил судья.
- Продолжайте, продолжайте, - ответил кардинал, - мне все равно Я тем
временем почитаю молитвенник.
Судья подошел к краю помоста и, водворив движением руки тишину, про-
возгласил:
- Горожане, селяне и парижане! Желая удовлетворить как тех, кто тре-
бует, чтобы представление начали с самого начала, так и тех, кто требу-
ет, чтобы его прекратили, его высокопреосвященство приказывает продол-
жать.
Обе стороны принуждены были покориться Но и автор и зрители еще долго
хранили в душе обиду на кардинала.
Итак, лицедеи вновь принялись разглагольствовать, и у Гренгуара поя-
вилась надежда, что хоть конец его произведения будет выслушан Но и эта
надежда не замедлила обмануть его, как и другие его мечты В зале, прав-
да, стало более или менее тихо, но Гренгуар не заметил, что в ту минуту,
когда кардинал велел продолжать представление, места на возвышении были
далеко еще не все заняты и что вслед за фландрскими гостями появились
другие участники торжественной процессии, чьи имена и звания, возвещае-
мые монотонным голосом привратника, врезались в его диалог, внося неве-
роятную путаницу В самом деле, вообразите, что во время представления
визгливый голос привратника вставляет между двумя стихами, а нередко и
между двумя полустишиями.
- Мэтр Жак Шармолю, королевский прокурор в духовном суде.
- Жеан де Гарле, дворянин, исполняющий должность начальника ночной
стражи города Парижа!
- Мессир Галио де Женуалак, шевалье, сеньор де Брюсак, начальник ко-
ролевской артиллерии!
- Мэтр Дре-Рагье, инспектор королевских лесов, вод и французских зе-
мель Шампани и Бри!
- Мессир Луи де Гравиль, шевалье, советник и камергер короля, адмирал
Франции, хранитель Венсенского леса!
- Мэтр Дени де Мерсье, смотритель убежища для слепых в Париже и т.д.
и т.д.
Это становилось нестерпимым.
Столь странный аккомпанемент, мешавший следить за ходом действия, тем
сильнее возмущал Гренгуара, что интерес зрителей к пьесе должен был, как
ему казалось возрастать, его произведению недоставало лишь одного - вни-
мания слушателей И действительно, трудно вообразить себе более замысло-
ватое и драматическое сплетение. В то время когда четыре героя пролога
скорбели о своем затруднительном положении, перед ними предстала сама
Венера, uera incessu patuit dea [17], одетая в прелестную тунику, на ко-
торой был вышит корабль - герб города Парижа. Она явилась требовать до-
фина, обещанного прекраснейшей женщине в мире. Юпитер, громы которого
грохочут в одевальной, поддерживает требование богини, и она уже готова
увести дофина за собой, то есть попросту выйти за него замуж, как вдруг
девушка в белом шелковом платье с маргариткой в руке (прозрачный намек
на Маргариту Фландрскую) явилась оспаривать победу Венеры. Внезапная пе-
ремена и осложнение. После долгих пререканий Венера, Маргарита и прочие
решают обратиться к суду Пречистой девы. В пьесе была еще одна прекрас-
ная роль - Дона Педро, короля Месопотамии, но из-за бесчисленных переры-
вов трудно было взять в толк, на что он там был нужен. Все эти действую-
щие лица взбирались на сцену по приставной лестнице.
Но все было напрасно, ни одна из красот пьесы никем не была понята и
оценена. Казалось, с той минуты, как прибыл кардинал, какая-то невидимая
волшебная нить внезапно притянула все взоры от мраморного стола к возвы-
шению, от южного конца залы к западному. Ничто не могло разрушить чары,
овладевшие аудиторией. Все взоры были устремлены туда; вновь прибывавшие
гости, их проклятые имена, их физиономии, одежда поминутно отвлекали
зрителей. Это было нестерпимо! За исключением Жискеты и Лиенарды, кото-
рые время от времени, когда Гренгуар дергал их за рукав, оборачивались к
сцене, да терпеливого толстякасоседа, никто не слушал, никто не смотрел
злополучную, всеми покинутую моралитэ. Гренгуар со своего места видел
лишь профили зрителей.
С какой горечью наблюдал он, как постепенно разваливалось сооруженное
им здание славы и поэзии! И подумать только, что еще недавно вся эта
толпа, горя нетерпением поскорее услышать его мистерию, готова была
взбунтоваться против самого судьи! Теперь, когда ее желание исполнено,
она не обращает на пьесу никакого внимания. На ту самую пьесу, начало
которой столь единодушно приветствовала! Вот он, вечный закон прилива и
отлива народного благоволения! А за минуту до этого толпа чуть не пове-
сила стражу! Чего бы не дал Гренгуар, чтобы воротить это сладостное
мгновение!
Нудный монолог привратника, однако, окончился; все уже собрались, и
Гренгуар вздохнул свободно. Комедианты снова мужественно принялись дек-
ламировать. Но тут встает чулочник, мэтр Копеноль, и среди всеобщего
напряженного молчания произносит ужасную речь:
- Господа горожане и дворяне Парижа! Клянусь богом, я не понимаю, что
все мы тут делаем. Я вижу вон на тех подмостках, в углу, каких-то людей,
которые, видимо, собираются драться. Не знаю, может быть, это и есть то
самое, что у вас называется "мистерией", но я не вижу здесь ничего за-
нятного. Эти люди только треплют языком! Вот уж четверть часа, как я жду
драки, а они ни с места! Это трусы, - они умеют только браниться. Вам
следовало бы выписать сюда бойцов из Лондона или Роттердама, тогда бы
дело пошло как надо. Посыпались бы такие кулачные удары, что их слышно
было бы даже на площади! А эти - никудышный народ. Пусть уж лучше проп-
ляшут какой-нибудь мавританский танец или выкинут что-нибудь забавное.
Это совсем не похоже на то, что мне говорили. Мне обещали показать
празднество шутов и избрание шутовского папы. У нас в Генте есть тоже
свой папа шутов, в этом мы не отстаем от других, крест истинный! Но мы
делаем так. Собирается такая же толпа, как и здесь. Потом каждый по оче-
реди просовывает голову в какое-нибудь отверстие и корчит при этом гри-
масу. Тот, у кого, по общему мнению, она получится самой безобразной,
выбирается папой. Вот и все. Это очень забавно. Не желаете ли избрать
папу шутов по обычаю моей родины? В всяком случае это будет повеселее,
чем слушать этих болтунов. Если же они захотят погримасничать, то можно
и их принять в игру. Как вы думаете, граждане? Среди нас достаточно при-
чудливых образчиков обоего пола, чтобы посмеяться над ними по-фла-
мандски, и изрядное количество уродов, от которых можно ожидать отменных
гримас!
Гренгуар собрался было ответить, но изумление, гнев и негодование
сковали ему язык. К тому же предложение уже ставшего популярным чулочни-
ка было так восторженно встречено толпой, польщенной титулом "дворяне",
что всякое сопротивление было бы бесполезно. Ему ничего не оставалось
делать, как отдаться течению. Гренгуар закрыл лицо руками - у него не
было плаща, которым он мог бы покрыть голову наподобие Агамемнона Тиман-
та.
V. Квазимодо
В одно мгновение все в зале было готово для осуществления затеи Копе-
ноля. Горожане, школяры и судебные писцы принялись за дело. Маленькая
часовня, расположенная против мраморного стола, была избрана сценой для
показа гримас. Соискатели должны были просовывать головы в каменное
кольцо в середине прекрасного окна-розетки над входом, откуда выбили
стекло. Чтобы добраться до него, достаточно было влезть на две бочки,
неизвестно откуда взявшиеся и кое-как установленные одна на другую. Ус-
ловились, что каждый участник, будь то мужчина или женщина (могли изб-
рать и папессу), дабы не нарушать цельности и силы впечатления от своей
гримасы, будет находиться в часовне с закрытым лицом, пока не придет
время показаться в отверстии. Часовня вмиг наполнилась кандидатами в па-
пы, и дверь за ними захлопнулась.
Копеноль со своего места отдавал приказания, всем руководил, все уст-
раивал. В разгар этой суматохи кардинал, не менее ошеломленный, чем
Гренгуар, под предлогом неотложных дел и предстоящей вечерни, удалился в
сопровождении своей свиты, и толпа, которую так взволновало его прибы-
тие, не обратила теперь ни малейшего внимания на его уход. Единственным
человеком, заметившим бегство его высокопреосвященства, был Гильом Рим.
Внимание толпы, подобно солнцу, совершало свой кругооборот: возникнув на
одном конце залы и продержавшись одно мгновение в центре, оно перешло
теперь к противоположному концу. И мраморный стол и обтянутое золотой
парчой возвышение уже успели погреться в его лучах, очередь была за ча-
совней Людовика XI. Наступило раздолье для бесчинств. В зале остались
только фламандцы и всякий сброд.
Начался показ гримас. Первая появившаяся в отверстии рожа, с выворо-
ченными веками, разинутым наподобие звериной пасти ртом и собранным в
складки лбом, напоминавшим голенище гусарского сапога времен Империи,
вызвала у присутствующих такой неудержимый хохот, что Гомер принял бы
всю эту деревенщину за богов. А между тем большая зала менее всего напо-
минала Олимп, и бедный гренгуаров Юпитер понимал это лучше всех. На сме-
ну первой гримасе явилась вторая, третья, потом еще и еще; одобрительный
хохот и топот усиливались. В этом зрелище было что-то головокружи-
тельное, какая-то опьяняющая колдовская сила, действие которой трудно
