диналу, - любезничать с какими-то старшинами; ему, французу, веселому
сотрапезнику на пирах - угощать каких-то фламандцев, пивохлебов; и все
это проделывать на людях! Несомненно, это была одна из самых отврати-
тельных личин, какую ему когда-либо приходилось надевать на себя в угоду
королю.
Но едва лишь привратник зычным голосом провозгласил. "Господа послы
герцога Австрийского", он с самым любезным видом (настолько он изучил
это искусство) повернулся к входной двери. Нечего и говорить, что его
примеру последовали все остальные.
Попарно, со степенной важностью, являвшей разительный контраст ожив-
лению церковной свиты Карла Бурбонского, появились сорок восемь послан-
ников Максимилиана Австрийского, возглавляемые его преподобием отцом Ио-
анном, аббатом Сен-Бертенским, канцлером ордена Золотого руна, и Иаковом
де Гуа, сьером Доби, верховным судьей города Гента.
В зале воцарилась глубокая тишина, лишь изредка прерываемая заглушен-
ным смехом, когда привратник, коверкая и путая, выкрикивал странные име-
на и гражданские звания, невозмутимо сообщаемые ему каждым из новопри-
бывших фламандцев. Тут были: мэтр Лоис Релоф, городской старшина Лувена,
мессир Клаис Этюэльд, старшина Брюсселя, мессир Пауль Баест, сьер Вуар-
мизель, представитель Фландрии, мэтр Жеан Колегенс, бургомистр Антверпе-
на, мэтр Георг де ла Мер, первый старшина города Гента, мэтр Гельдольф
ван дер Хаге, старшина землевладельцев того же города, и сьер Бирбек, и
Жеан Пиннок, и Жеан Димерзель и т.д. - судьи, старшины, бургомистры;
бургомистры, старшины, судьи - все как один важные, неповоротливые, чо-
порные, разряженные в бархат и штоф, в черных бархатных шапочках, укра-
шенных кистями из золотых кипрских нитей. Однако у всех у них были слав-
ные фламандские лица, исполненные строгости и достоинства, родственные
тем, чьи упрямые тяжелые черты выступают на темном фоне Ночного дозора
Рембрандта. Это были люди, всем своим видом как бы подтверждавшие право-
ту Максимилиана Австрийского, положившегося "всецело", как сказано было
в его манифесте, на их "здравый смысл, мужество, опытность, честность и
предусмотрительность".
За исключением, впрочем, одного. У этого было тонкое, умное, лукавое
лицо - он был похож и на обезьянку и на дипломата. Кардинал сделал три
шага к нему навстречу и, несмотря на то, что тот носил негромкое имя
"Гильом Рим, советник и первый сановник города Гента", низко ему Покло-
нился.
Лишь немногим было известно тогда, что представлял собою Гильом Рим.
Человек редкого ума, способный в революционную эпоху оказаться на гребне
событий и блестяще проявить себя, он в XV веке обречен был на подпольные
интриги и, как выразился герцог Сен-Симон, "на существование в подко-
пах". Тем не менее он был оценен самым выдающимся "подкопных дел масте-
ром" Европы: он интриговал заодно с Людовиком XI и нередко прилагал руку
к секретным делам короля. Но этого не подозревала толпа, изумленная нео-
бычайным вниманием кардинала к невзрачному фламандскому советнику.
IV. Мэтр Жак Копеноль
Когда первый сановник города Гента и его высокопреосвященство, отве-
шивая друг другу глубокие поклоны, обменивались произносимыми вполголоса
любезностями, какой-то человек высокого роста, широколицый и широкопле-
чий, выступил вперед, намереваясь войти вместе с Гильомом Римом; он на-
поминал бульдога в паре с лисой. Его войлочная шляпа и кожаная куртка
казались грязным пятном среди окружавших его шелка и бархата. Полагая,
что это какой-нибудь случайно затесавшийся сюда конюх, привратник прег-
радил ему дорогу:
- Эй, приятель! Сюда нельзя!
Человек в кожаной куртке оттолкнул его плечом.
- Чего этому болвану от меня нужно? - спросил он таким громким голо-
сом, что вся зала обратила внимание на этот странный разговор. - Ты что,
не видишь, кто я такой?
- Ваше имя? - спросил привратник.
- Жак Копеноль.
- Ваше звание?
- Чулочник в Генте, владелец лавки под вывеской "Три цепочки".
Привратник попятился. Докладывать о старшинах, о бургомистрах еще ку-
да ни шло; но о чулочнике - это уж чересчур! Кардинал был как на игол-
ках. Толпа прислушивалась и глазела. Целых два дня ею преосвященство
старался, как только мог, обтесать этих фламандских бирюков, чтобы они
имели более представительный вид, и вдруг эта грубая, резкая выходка!
Между тем Гильом Рим приблизился к привратнику и с тонкой улыбкой еле
слышно шепнул ему:
- Доложите: мэтр Жак Копеноль, секретарь совета старшин города Гента.
- Привратник! - повторил кардинал громким голосом. - Доложите: мэтр
Жак Копеноль, секретарь совета старшин славного города Гента.
Это была оплошность. Гильом Рим, действуя самостоятельно, сумел бы
уладить дело, но Копеноль услышал слова кардинала.
- Нет, крест истинный, нет! - громовым голосом воскликнул он. - Жак
Копеноль, чулочник! Слышишь, привратник? Именно так, а не иначе! Чулоч-
ник! Чем это плохо?
Раздался взрыв хохота и рукоплесканий. Парижане умеют сразу понять
шутку и оценить ее по достоинству.
Вдобавок Копеноль был простолюдин, как и те, что его окружали. Поэто-
му сближение между ними установилось молниеносно и совершенно естествен-
но. Высокомерная выходка фламандского чулочника, унизившего придворных
вельмож, пробудила в этих простых душах чувство собственного досто-
инства, столь смутное и неопределенное в XV веке. Он был им ровня, этот
чулочник, дающий отпор кардиналу, - сладостное утешение для бедняг, при-
ученных с уважением подчиняться даже слуге судебного пристава, подчинен-
ного судье, в свою очередь подчиненного настоятелю аббатства святой Же-
невьевы - шлейфоносцу кардинала!
Копеноль гордо поклонился его высокопреосвященству, а тот вежливо от-
дал поклон всемогущему горожанину, внушавшему страх даже Людовику XI.
Гильом Рим, "человек проницательный и лукавый", как отзывался о нем Фи-
липп де Комин, насмешливо и с чувством превосходства следил, как они
отправлялись на свои места: смущенный и озабоченный кардинал, спокойный
и надменный Копеноль. Последний, конечно, размышлял о том, что в конце
концов звание чулочника ничем не хуже любого иного и что Мария Бур-
гундская, мать той самой Маргариты, которую он, Копеноль, сейчас выдавал
замуж, гораздо менее опасалась бы его, будь он кардиналом, а не чулочни-
ком. Ведь не кардинал взбунтовал жителей Гента против фаворитов дочери
Карла Смелого; не кардинал несколькими словами вооружил толпу против
принцессы Фландрской, со слезами и мольбами явившейся к самому подножию
эшафота просить свой народ пощадить ее любимцев. А торговец чулками
только поднял руку в кожаном нарукавнике, и ваши головы, достопочтенные
сеньоры Гюи д'Эмберкур и канцлер Гильом Гугоне, слетели с плеч!
Однако неприятности многострадального кардинала еще не кончились, и
ему пришлось до дна испить чашу горечи, попав в столь дурное общество.
Читатель, быть может, еще не забыл нахального нищего, который, едва
только начался пролог, вскарабкался на карниз кардинальского помоста.
Прибытие именитых гостей не заставило его покинуть свой пост, и в то
время как прелаты и послы набились на возвышении, точно настоящие фла-
мандские сельди в бочонке, он устроился поудобнее и спокойно скрестил
ноги на архитраве. То была неслыханная дерзость, но в первую минуту ник-
то не заметил этого, так как все были заняты другим. Казалось, нищий то-
же не замечал происходящего в зале и беспечно, как истый неаполитанец,
покачивая головой среди всеобщего шума, тянул по привычке: "Подайте ми-
лостыню!"
Нет сомнения, что только он один из всего собрания не соблаговолил
повернуть голову к препиравшимся привратнику и Копенолю. Но случаю было
угодно, чтобы досточтимый чулочник города Гента, к которому толпа по-
чувствовала такое расположение и на которого устремлены были все взоры,
сел в первом ряду на помосте, как раз над тем местом, где приютился ни-
щий. Каково же было всеобщее изумление, когда фландрский посол, прис-
тально взглянув на этого пройдоху, расположившегося возле него, дружески
хлопнул его по прикрытому рубищем плечу. Нищий обернулся; оба удивились,
узнали друг друга, и лица их просияли; затем, нимало не заботясь о зри-
телях, чулочник и нищий принялись перешептываться, держась за руки; лох-
мотья Клопена Труйльфу, раскинутые на золотистой парче возвышения, напо-
минали гусеницу на апельсине.
Необычность этой странной сцены вызвала такой взрыв безудержного ве-
селья и оживления среди публики, что кардинал не мог не обратить на это
внимание. Он слегка наклонился и, с трудом различив омерзительное одея-
ние Труйльфу, он решил, что нищий просит милостыню.
- Господин старший судья! Бросьте этого негодяя в реку! - возмущенный
такой наглостью, воскликнул он.
- Господи Иисусе! Высокопреосвященнейший владыка, - не выпуская руки
Клопена, сказал Копеноль. - Да ведь это мой приятель!
- Слава! Слава! - заревела толпа. И в эту минуту мэтр Копеноль в Па-
риже, как и в Генте, "заслужил полное доверие народа, ибо такие люди, -
говорит Филипп де Комин, - обычно пользуются доверием, если ведут себя
неподобающим образом".
Кардинал закусил губу. Наклонившись к своему соседу, настоятелю аб-
батства святой Женевьевы, он проговорил вполголоса:
- Странных, однако, послов направил к нам эрцгерцог, чтобы возвестить
о прибытии принцессы Маргариты.
- Вы слишком любезны с этими фламандскими свиньями, ваше высокопреос-
вященство. Margaritas ante porcos [15].
- Но это скорее porcos ante Margaritam [16], - улыбаясь, возразил
кардинал.
Свита в сутанах пришла в восторг от этого каламбура. Кардинал по-
чувствовал себя удовлетворенным: он сквитался с Копенолем - его каламбур
имел не меньший успех.
Теперь позволим себе задать вопрос тем из наших читателей, которые,
как ныне принято говорить, наделены способностью обобщать образы и идеи:
вполне ли отчетливо они представляют себе зрелище, какое являет собой в
эту минуту обширный параллелограмм большой залы Дворца правосудия? Пос-
реди залы, у западной стены, широкий и роскошный помост, обтянутый золо-
той парчой, куда через маленькую стрельчатую дверку одна за другой выхо-
дят важные особы, имена которых пронзительным голосом торжественно вык-
ликает привратник. На передних скамьях уже разместилось множество поч-
тенных особ, закутанных в горностай, бархат и пурпур. Вокруг этого воз-
вышения, где царят тишина и благоприличие, под ним, перед ним, всюду -
невероятная давка и невероятный шум. Множество взглядов впивается в си-
дящих на возвышении, множество уст шепчет их имена. Зрелище весьма любо-
пытное и вполне заслуживающее внимания зрителей! Но там, в конце зала,
что означает это подобие подмостков, на которых извиваются восемь раск-
рашенных марионеток - четыре наверху и четыре внизу? И кто же этот блед-
ный человек в черном потертом камзоле, что стоит возле подмостков? Увы,
дорогой читатель, это Пьер Гренгуар и его пролог!
Мы о нем совершенно забыли!
А именно этого-то он и опасался.
С той минуты как появился кардинал, Гренгуар не переставал хлопотать
о спасении своего пролога. Прежде всего он приказал замолкшим было ис-
полнителям продолжать и говорить громче; затем, видя, что их никто не
слушает, он остановил их и в течение перерыва, длившегося около четверти
часа, не переставал топать ногами, бесноваться, взывать к Жискете и Лие-
нарде, подстрекать своих соседей, чтобы те требовали продолжения проло-
га; но все было тщетно. Никто не сводил глаз с кардинала, послов и воз-
вышения, где, как в фокусе, скрещивались взгляды всего огромного кольца
зрителей. Кроме того, надо думать, - мы упоминаем об этом с прискорбием,
- пролог стал надоедать слушателям, когда его высокопреосвященство кар-
динал своим появлением столь безжалостно прервал его. Наконец на помос-
