глядя, как более удачливый боец насаживает ее ночного любовника на тре-
зубец. Насквозь. А может, их тогда и не было, дам этих, может, они поя-
вились позднее, и одна из них - вот сидит. Смысл жизни - игра, смысл иг-
ры - наслаждение, и, конечно же, интеллектуальное, это острее, просто-
душные римлянки до этого не додумались. Нет, девочка, сержант ты мой,
матрона, разговора у нас с тобой не получится. И если ты еще не поняла
этого, я помогу тебе понять.
- .....!
- Плоско,- поморщилась Анна. - И неумно. Если хочешь меня прогнать, при-
думай что-нибудь другое. Между прочим, в Ущелье ты рефлексировал гораздо
интереснее, я никак не могла тебя предугадать. Это я-то, психолог-прак-
тик - и не смогла ни разу, можешь себе представить? Что-то я в тебе не
до конца поняла, сложный ты, Текодонт, с твоей работой это опасно, имей
в виду на будущее. Только сейчас ты такой же, как все. Скучный. Побитый.
А в сущности, что изменилось? Только фаза работы и больше ничего. Пони-
маешь, фаза! В начальной фазе я тебе нравилась, ты же меня всю глазами
обглодал, попробуй только отрицать. И я не стану тебе врать, что мне бы-
ло неприятно. Но это моя работа. Вот так, ящер.
- И нравится? - не удержался Пескавин.
- Хорошая работа, интересная,- сказала Анна. - И перспективная. Не век
же торчать в этой дыре, которая даже не курорт. На днях мне присвоят
лейтенанта и отзовут, так что ты у меня, наверное, последний. Честное
слово, мне жаль, что ты не появился здесь неделей позже.
"Мне тоже жаль,- подумал Пескавин. - Но неделей позже все могло бы сло-
житься иначе, и я бы не увидел то, что увидел. При удаче реализовал бы
добычу и жил бы расчетом сколотить свою группу... Пупыря можно взять,
Хабиба уговорить рискнуть - ходить в Ущелье и объявить вендетту ломти-
кам. И прозвали бы они меня не Текодонтом, а каким-нибудь Тиранозавром.
Но сам бы я в Ущелье больше не пошел. Никогда."
- Сейчас за тобой придут,- сказала Анна. - Прогуляешься до выхода, маши-
на туда уже вызвана. Не хочешь со мной разговаривать? Тогда почитай и
оцени, пока есть время,- она протянула ему несколько скрепленных в бро-
шюру листков. - Бери, бери. Это "Психология преследования", моя диплом-
ная работа. Допущена в качестве учебного пособия. Я буду тебе благодарна
за замечания. Да ты на гриф не смотри, ты читай, тебе уже можно...
Пескавин с силой размахнулся и запустил брошюру через всю комнату. Уда-
рившись о стену, брошюра спланировала на пол. Анна, казалось, того и
ждала, и Пескавин понял, что опять ошибся. Сержант Ланге уничтожила его,
но под сержантским кителем была другая Анна - настоящая "не сомневайся",
ни одна актриса так не сыграет,- и этой Анне не было дела до успехов
сержанта, и она органически не умела проигрывать.
- Но как ты бегал! - расхохоталась она, припоминая. - Как ты петлял! Как
заяц. Чуть локатор не свихнулся и я вместе с ним. Ты же от целого взвода
уходил, дважды пробегал сквозь цепь, а сам, небось, и не заметил.
То-олько наведешь на него охрану - а он уже в другом месте и опять ку-
да-то вскачь. Стой, говорю, дурачок, куда ты несешься, зачем зря нерви-
ровать охрану... Спасибо, дурак Хурц тебя зацепил, а то дождался бы ты
крайних мер. Тебе не интересно, что это за крайние меры?
- Нет,- ответил Пескавин и содрогнулся. - Летаргатор?!
Анна снисходительно усмехнулась:
- Летаргаторы, как известно, запрещены. Правда, в особых случаях можно
сделать исключение... но ты не особый случай, с тобой проще. Тебя бы
просто убили.
Недостоин, значит, с облегчением подумал Пескавин. Так тебе, Текодонт,
так. Мелкий ты, хоть и прыткий. Букашка.
"Тебя бы просто убили..." Смысл этих слов не сразу дошел до него, а ког-
да дошел, спине стало жарко. Значит, она знает и это. Летаргатор убивает
наверняка, и часто человек даже не понимает, что он убит; он просто за-
сыпает. Но был один случай, когда летаргатор не убил...
Анна кивнула:
- Ты правильно понял, ящер. Мумии живы, ты и сам это прекрасно знаешь.
Только у нас говорят не "живы", а "сохранены". Есть такой термин. Я
знаю, ты знаешь, все знают, даже гиды, а не знают те, кому этого знать
не нужно. Экскурсанты должны получить то, за чем приехали. Или нет?
- Должны,- безразлично подтвердил Пескавин. - Обязательно.
Лязгнула дверь, впуская охранника. Пескавин поднялся.
- Кажется, мне пора. Благодарю за цирк с этим... бегемотом. Не ожидал.
- Для тебя старалась,- отозвалась Анна.
В бок уперся металл. Пескавин повернулся, как ходячий манекен, и шагнул
к двери.
- Эй, ящер! - донеслось сзади, и он замер. - Совсем забыла спросить.
Только без вранья: ты ведь с самого начала не собирался искать меня у
касс, верно?
Вот что ее интересует, без удивления подумал Пескавин. Зачем? Ждет отве-
та типа: "Ну, разумеется"? И очень хочется ответить ей так, чтобы было о
чем вспомнить в каторжном бараке, заставить ее кинуться на меня с когтя-
ми, как вульгарную девку, чтобы непременно с визгом - и шерсть клочьями.
Слова найдутся, заставят взвыть любую. Но эта не взвоет. И поэтому я
скажу тебе правду, девочка, какой мне хотелось бы видеть эту правду, и
пусть ты первая посме ешься надо мной, как над этой бегемочьей тушей -
новой твоей забавой. Тебе пока еще весело играть в эту игру, и ты дума-
ешь, что так будет всегда. Но это не так. Когда тебе станет плохо, когда
твой выдуманный мир сыскной романтики начнет разваливаться, ты, может
быть, вспомнишь то, что я тебе скажу, и тогда... Не знаю, что тогда.
Достаточно того, что ты меня вспомнишь.
- Нет,- сказал он твердо. - Я бы пришел. Я бы постарался тебя найти.
- И дурачок же ты,- послышался вслед насмешливый голосок Анны. - Но все
равно, спасибо за удовольствие.
- Тебе спасибо,- серьезно сказал Пескавин.
Охранник что-то буркнул и вытолкнул его в дверь.
- - -
Двое конвойных за спиной, еще один идет впереди. Этот все время огляды-
вается и тогда сбивается с тропинки, вязнет в снегу, бромочет что-то -
должно быть, ругается, потом снова месит ногами снег, и по напряженной
бритой шее под каской заранее можно сказать: вот сейчас он обернется...
Так и есть. Будто боится получить по уху. Пентюх. Да нет, смотрит скорее
с любопытством, будто никогда таких не видел. Ну смотри, смотри.
Не надо меня подгонять, я хорошо иду. Я иду правильно, и вовсе незачем
тыкать в спину. Когда торопишься, возникает одышка и кровь приливает к
голове, а вам, ребята, это вредно. Начнете нервничать, кто-нибудь спотк-
нется и нечаянно нажмет на спуск, а зачем мне нужна ваша пуля? Знаю я
эти пули: от человека остаются одни обугленные подошвы. А для чего вам
нагоняй от начальства? Для коллекции впечатлений?
Ну вот, нельзя и поскользнуться, непременно нужно долбануть под ребра.
Это, наверное, тот, что повыше. Прикладом. Белобрысая сволочь. Начальст-
во одобрит служебное рвение и обманется, потому что это не рвение, а
свойство натуры. Ударить, благо дозволяется. Втоптать. Изувечить. Раз-
мозжить.
Ущелье текло навстречу, позади на растоптанном экскурсантами снегу оста-
лись мумии, бесконечно одинокие наедине со своей полусмертью. Экскурсии
кончились, последняя группа сейчас, должно быть, тряслась к отелю в заг-
нанной многоножке, и высоко над Ущельем гнало ветром инверсионный след
натужно взлетающего грузового корабля с одним незанятым местом на борту.
Пусть. Жалеть не о чем. Пескавин улыбнулся. Много лет я ждал этого дня,
мама, и боялся его, но теперь мне совсем не страшно. Я еще приду к тебе
и в следующий раз буду удачливей, каждый шаг я продумаю в деталях, вре-
мени на это мне отпустится достаточно. И унесу с собой два пальца. Толь-
ко два. Я эгоист, а не пророк, теперь, когда я в этом признался, мне
легче. А остальное сделает он, второй Пескавин, когда подрастет. И если
он захочет что-то сделать, нас будет двое. Впрочем, и первый Пескавин
кое-что может, например, продержаться на следствии, неожиданно раско-
лоться на суде и к черту адвокатов! Говорить, кричать, если нужно, пока
не заткнут рот, это шанс. Не только святые проповедуют с крестов.
Но и распинают не только святых, подумал он. Продержаться на следствии,
гы! Дитя! Да что я, под следствием не был, что ли? На Тверди, правда, не
был, но тут, говорят, еще хуже. И кому здесь нужен скандальный суд, да
еще с последствиями, способными подорвать важную статью в экономике пла-
неты? Сгноят и так, они умеют, и тут трудно что-либо придумать. Но долж-
но же хоть однажды, хоть раз в жизни по-настоящему повезти!
...Там, где утром шли поодиночке, у первой вешки, предупреждающей о ла-
виноопасном участке, его сбили с ног, выкрутили назад руки, навалились,
прижимая к раскисшему снегу.
- Вот так,- отдуваясь, сказал кто-то, судя по голосу - тот, белобрысый.
- Незачем рисковать, пусть пока полежит, специалист по лавинам.
Над головой засмеялись. Потом до уха донеслось удаляющееся чавканье
снежной каши: один из конвоиров пошел вперед. Кажется, любопытствующий,
тот, что оглядывался, исследователь арестантских физиономий.
Подкладка куртки промокла от набившегося снега. Знают, с отчаянием понял
Пескавин. Все знают, даже про лавину, вчерашнюю мою отсрочку. От ломти-
ков, больше неоткуда. Значит, у них связь, значит, это система со своими
каналами обмена и законами дележа, с привычным уничтожением истины, сис-
тема в Системе, против которой одиночка не имеет шансов, и сержанта Лан-
ге, если она еще не с ними и если не спасует, можно только пожалеть.
Впрочем, ей интересно ловить мародеров, она для них человек полезный,
пока не начала думать. Или хотя бы вслушиваться в высокопарный слог
текстов, читаемых гидами, настроченных кем-то ушлым на всеобщую потребу.
Ему вдруг стало смешно. Эти маленькие люди пытаются распоряжаться своим
прошлым! Земляной червь, прокопавший ход, объявляет его своей собствен-
ностью! История, развешенная дозированными порциями. Та история, что
описана в школьных учебниках. Другой не существует. Подземный ход червя
должен быть невидим.
- Козлы! - выдохнул он - и засмеялся, давясь снегом, когда в затылке
вспыхнула пульсирующая боль от тычка стволом карабина.
- Отпусти, дубина, задохнусь!
Ему подняли голову за волосы, и он выплюнул комок снега и закашлялся.
Перед глазами плыли круги. Кажется, тот тип уже успел пройти участок.
- Теперь ты,- белобрысый ткнул Пескавина в спину и взял карабин наизго-
товку. - Топай, сука.
Пескавин покачнулся и обрел равновесие. В голове еще болело, и он потер
рукой затылок. Шишка будет. Пройдя немного, он обернулся, запоминая как
следует черты белобрысого. Тот ухмыльнулся:
- Топай, топай.
Далеко впереди, существенно дальше второй торчащей вешки, маячил третий
конвоир. "Опять в снегу валяться,- подумал Пескавин. - Наставит карабин
- и придется лежать, пока не подойдут те двое. Боятся, что сбегу. Не со-
ображают, что бежать мне уже некуда, да и незачем."
Он поднял голову. Снегопад нарастил снежную шапку, теперь она нависала
гигант ским карнизом, еще удерживаясь в хрупком равновесии, но уже гото-
вая оборваться в любую минуту. Ему стало жутко. То, над чем он смеялся,
оказалось единственной правдой в этом фарсе. Над головой угрожающе пот-
рескивало, и Пескавин ускорил шаг, стараясь идти плавно и мягко, как на
лыжах. Он почти не дышал. От напряжения взмокла спина и рубашка прилипла
к телу, но он боялся пошевелить лопатками. Сейчас, сейчас... Вот уже
пройдена треть пути, вот уже почти половина. Я дойду. Что он делает,
этот конвойный? Он целится, и это понятно - но почему он целится вверх?
Пескавин оглянулся. И те двое... и те двое делают то же самое. Да нет
же, они не решатся, багровый бегемот с них шкуру спустит. Разве что...
Он вдруг все понял. Его вычислили. Пусть местные архивы и не слыхали о
таком - в галактическом банке данных найдутся сведения о двадцатилетнем
