второй пост охраны, но его мешал разглядеть туман. Еще немного, решил
Пескавин. Пусть я их увижу. Не тайком - именно так и попадаются,- а наг-
ло, почти на глазах, так будет надежнее. А туман-то, кажется, редеет...
Он опять потерял тропинку и, продавив толстый наст, завяз по колено в
снегу и беззлобно выругался. Анна догнала и встала рядом, наст под ней
не проваливался, не трещал даже, и Пескавин еще раз с удовольствием ог-
лядел ее фигуру.
- Хорошая у тебя куртка,- сказал он весело. - Слепой заметит. Хочешь,
чтобы нас засекли, так тебя понимать?
- У меня свои правила,- огрызнулась Анна.
Наивная настырность. Даже не спросила, при чем здесь куртка. Или она в
самом деле не знает, что Ущелье просвечивается насквозь в любое время
суток? Тогда молчать. Девчонке незачем дергаться, зная, по какой тонкой
проволоке предстоит пройти. Пескавин осклабился:
- Не суетись. Если засекут, постарайся мне подыграть. Можешь даже виз-
жать, если нравится,- все равно звук в тумане глохнет.
- Ты что затеял? - насторожилась Анна.
- Развлечение для охраны. Мы оба ненормальные, из тех ненормальных, что
мечтают уединиться в самом экзотическом месте, иначе им пресно. Теперь
дошло?
- Дошло. А охрана?
- Пусть лучше любуются на нас, чем обыскивают.
- Кретин! - сказала Анна. - Давай двигай.
Сизый туман, слоясь, тек им навстречу и редел, а вокруг стояли мумии - с
подпорками и без подпорок,- сидели и лежали мумии, и здесь давно не рас-
чищали, и лежачие тянули из своих сугробов руки с растопыренными пальца-
ми, а туман неторопливо обтекал эти руки, словно желая укутать их и тут
же раздумывая. Снова начался подъем, и стало жарко. За спиной всхлипнула
Анна - похоже, не от усталости.
"Что они искали за тем перевалом? Жизнь? Они разучились жить, научившись
спасаться. Это уже жизнь, если тебя не ищут, чтобы убить, это уже празд-
ник. Что-то ведь мерцало им по ту сторону. Они шли и шли, качаясь, как
привидения, они устали физически и устали бояться своего страха. Они уже
тогда были мумиями, среди них еще попадались Осмотрительные, но куда
больше было Равнодушных - этих не скрючил ужас при виде платформы, вряд
ли они даже удивились ее появлению, а если удивились, то только тому,
что они еще живы, в то время как луч летаргатора уже гуляет по
Ущелью..."
Пескавин остановился.
- Опять на ногу наступила,- сердито сказал он. - Иди тогда ты вперед,
раз уж так не терпится. Хотя нет, мы уже пришли. Вон то пятно слева ви-
дишь?
Анна еще раз всхлипнула и часто задышала.
- Мумия?
- Будка. Это и есть второй пост. Там один охранник, и он нас видит, если
не пьян. Ага, вот он вышел, мордоворот. Видишь?
- Да. То есть, нет, не вижу.
- Неважно. Где-то поблизости бродят еще двое, их мы проглядели. Но здесь
им делать нечего, это служебный проступок - собираться втроем в будке,-
он хохотнул. - Так что работать буду здесь.
- А как же...- Анна смотрела во все глаза то на Пескавина, то на темное
пятно будки, рядом с которым в редеющем тумане проявлялась, как на фото-
бумаге, смутная фигура охранника.
- Пяток пальчиков тебе, надеюсь, хватит? - спросил Пескавин. Анна кивну-
ла. Он порылся в карманах, достал несколько бумажек и мелочь. Отстегнул
от запястья браслет.
- На. Добавишь своих, пойдешь вон к той морде и попросишь продать паль-
чик. Сувенир на память. Заговоришь ему зубы, не мне тебя учить, как это
делается. Канючь, скули, что хочешь делай, хоть отдайся ему на снегу, но
десять минут мне обеспечь. Ясно?
Она кивнула:
- Так что, мне идти?
- Постой,- сказал Пескавин. - В автобус я не вернусь. Будешь ждать меня
на космодроме возле касс, а будет шухер - жди на смотровой площадке. Я
тебя найду. Поняла?
Анна нерешительно перемялась с ноги на ногу, и Пескавин понял, о чем она
сейчас спросит. На душе стало пакостно.
- Теко,- сказала она. - А ты меня не обманешь?
- Успокойся,- он заставил себя бодро улыбнуться и проглотил комок. - Иди
и делай дело.
Она прошла немного и обернулась. Он успокаивающе кивнул, и тогда она
пошла решительно, все быстрее тая в тумане. Сейчас охранник заметит ее,
и заметит не инфракрасной оптикой - а глазами, и глаза у него вылупятся,
а пасть осклабится. Прощай, девочка, с тоской подумал Пескавин. Ничего
не поделаешь, так уж получается. Если выберусь и если ломтики не ждут на
космодроме, тогда - может быть, но это уже два "если". Хватило бы и од-
ного.
Прощай, девочка.
- - -
Туман почти исчез, зато пошел снег, крупный, хлопьями, липкий и мутный,
тающий на лице и заползающий за воротник. Пескавин отряхнулся. Он был
один. Сначала, оглядываясь, он еще видел темное пятно, о котором знал,
что это та же будка, и выверял по ней направление, потом будки не стало
видно и уж тем более нельзя было рассмотреть, чем там заняты Анна и ох-
ранник, зато это можно было себе представить. Он представил и смачно
плюнул. Ведь сучка же, сентиментальная "не сомневайся" и больше ничего,
пальчики, видите ли, сама ломать не может, так почему я должен казаться
себе таким подлецом? Когда это со мною в последний раз было? Забыл. Мес-
то, что ли, такое? - Он осмотрелся. - Место и вправду незнакомое, не шел
я здесь, и вообще здесь никто не шел, ни одной мумии на этом уклоне, а
почему? Может, здесь под снегом каменная осыпь, помню, как мы обходили
какие-то камни, и еще помню, что был водопад, но водопад не здесь, а
дальше, почти у самого перевала, он теперь иссяк. Где-то там должен сто-
ять я, подумал он тоскливо. Значит, мы почти дошли. Я и мама. Мне было
шесть лет, и мама обещала мне подарок ко дню рождения, но в тот день
привезли папу и мама сидела какая-то чужая, непохожая на маму, а я смот-
рел исподлобья и с недоверием, потому что знал точно, что папа воюет,
управляет боевой машиной, стреляющей по ракетам, что падают по ночам, а
раз управляет, то никак не может быть в этом глупом железном ящике. Со-
седки утешали маму и говорили, что маме еще повезло, другим посылают
просто землю, подобранную на полях сражений, но я их не слушал, потому
что уже знал твердо: папы там быть не может, с чего бы папе лезть в этот
ящик? - и я восторженно запрыгал, крича: "Сколько у нас гостей, как здо-
рово!" - а мама вдруг ударила меня по затылку, закричала, забилась об
этот ящик, и я тоже заревел, сначала от подзатыльника, а потом от страха
за маму. И все равно я знал, что папа жив, ведь в ту ночь не упало ни
одной ракеты, и я показал язык соседкам, смотревшим на меня кто гневно,
а кто с жалостью. Вот вам! Вот папа научит и меня
стрелять по ракетам, и тогда уж точно ни одна не свалится на ваши глупые
головы... А через неделю всем пришлось уходить, потому что на город все
же упали три ракеты и вокруг говорили, что это не обычные ракеты и что
теперь в городе жить нельзя, а надо уходить. И мы шли вместе со всеми,
мама катила тележку с вещами, а я радостно скакал впереди, пока не ус-
тал, и тогда мама посадила меня на тележку поверх вещей, но уже в Ущелье
у тележки отскочило колесо, и ее пришлось бросить. И еще я тогда очень
устал и хныкал, но мама не давала мне отдохнуть и говорила, что надо
спешить, а вокруг все действительно спешили, многие обгоняли нас с ма-
мой, и лица у людей были серые...
Впереди зачернели пятна, и Пескавин понял, что вышел правильно. Здесь
было скопление мумий, в погожие дни экскурсантов доводили до этого мес-
та. Здесь нетрудно было встать так, чтобы мумии загородили от любой оп-
тики для туманов,- а потом к перевалу, к перевалу!
Вот она!
Он остановился как вкопанный. Вот, значит, как. Старая знакомая, скло-
нившаяся над ребенком. Ко входу не потащили, оставили туристам на дес-
серт. Он обошел мумию кругом. След от резака, забитый снегом, выглядел
белым шрамом. Как ей хочется распластаться, защитить, закрыть собой ре-
бенка в проснувшейся вдруг острой надежде, что это удастся. Немолодая
уже, изможденная женщина. Может, бабушка? Нет, наверное, все-таки мать.
Поздний ребенок, долгожданный, единственный. Здоровый обормот, мог бы
идти и сам, а не виснуть на шее матери. Сколько этому лентяю - лет
шесть? А если...
По спине пробежал озноб. Нет, чепуха, не может быть. Пескавин деревянно
шагнул вперед. Не может быть, подумал он вслух. Это не я. Пальцы, паль-
чики проверить... Если все целы - тогда это не я, это кто-то другой и
держит его другая женщина. А если нет?.. Он вспомнил зудящий визг резака
и, холодея, смахнул с мумии снег.
На детских ручонках, обвивших материнскую шею, было по пяти пальцев.
Пескавин шумно выдохнул воздух и нервно рассмеялся. Значит, мимо... Он
весело выругался. Пентюх, барышня! Мерещится ему, поверил! Ха! Экскур-
санты вот тоже верят, но по-умному, и чем дороже им вышла поездка, тем
охотнее они верят. Надо смотреть - смотрят, за тем и едут, надо ужасать-
ся - ужасаются, картинно и с удовольствием, закатывая глаза и соря меж-
дометиями. Всюду свои игры. А потом они разъедутся, пополнив свою память
приятной жутью зрелища, и станут размышлять, куда бы поехать еще,- трух-
лявые пни, вошедшие во вкус, рассчитывающие в обеспеченной старости
всласть отыграться за жизнь, без толку вымотанную на добровольной катор-
ге Системы Общественного Блага. Добропорядочные граждане.
Он еще раз обогнул мумию и зашел спереди. Похожа, очень похожа. И это,
стало быть, я на ней так повис? Он отступил на шаг и сморщил нос. Н-да.
Нужно быть неврастеником, чтобы увидеть маму в случайной мумии - или
нужно раз в жизни попасть под удар летаргатора. Одно и то же. Экая тра-
гедия, подумать только! Страсти по Текодонту. Во-первых, и не похож вов-
се, абсолютно ничего общего, не таким я был в шесть лет... - он запнул-
ся, осознав, что совершенно не помнит, каким был в шесть лет, и помотал
головой. Ну, ладно. Зато все пальчики на месте... гм... один, если
всмотреться, какой-то подозрительный, но главное, что он налицо, тут -
или-или. Это во-вторых. Говорят, правда, что мумии способны к регенера-
ции - вроде бы по миллиметру в полгода,- и такие, как Детка, свято в это
верят, равно как и в то, что мумии могут двигаться и общаться между со-
бой. Ну, Детка - это особый клинический случай, дурак он, родился дура-
ком, им же, как видно, и помрет, коли, как рассказывал Пупырь, прячет
где-то пяток пальцев от разных мумий, терпеливо ожидая, когда они срас-
тутся в единую кисть - спрос-де нынче на пальцы уже не тот, рынок насы-
щен. Что взять с кретина, его и ломтики не трогают, убогого. Пескавин
хмыкнул. Зато в-третьих - и это уж наверняка - не может здесь быть наших
мумий, скорее всего их давно уже не существует, раз до них добрались за-
долго до официального объявления об открытии Ущелья. И здесь нет разни-
цы, кто добрался: небритый дядя с рюкзаком и карабином за плечами, хму-
рый предшественник нынешних ломтиков,- или сразу сотрудник спецслужбы,
бойкий и усердный, рыщущий по заданию начальства. Любопытное было вре-
мечко, пока не поднялся шум. "Что?" - "Где? На Тверди, в этой дыре?! Да
не может быть!" - "А чем там заняты спецслужбы?" - "Ну как же... Надо же
понимать..." - "Обеспечить охрану! Преградить путь мародерам!!" Это был
уже лозунг. Под него входы в Ущелье обнесли проволокой, был создан пат-
руль и некую группу заезжих зевак, опрометчиво обошедшую контрольный
пост, скопом гоняли по всему Ущелью, не слушая их воплей и
постреливая - долго не могли попасть. Случай разбух до шумного сканда-
ла, и тогда - под вопли и лепет, под рык и брызганье слюной в неведомых
кабинетах - родился известный нарост по имени Заповедник, и общественное
мнение поуспокоилось.
Он нагнулся, набрал горсть сырого снега и протер им лицо. Кожа вспыхну-
ла, и сразу закололо в сотне точек. Пескавин вытер руки о куртку. Чего
это я стою, подумал он с недоумением. Работать же надо, работать! Время
