свина Пашку, встал и поежился. В комнате было холодно. На окнах прочно
намерзли абстрактные узоры, сейчас на них играли и искрились красные
отблески далекого пожара и надо было полагать, что по соседству с ним
все еще кипела драка, а небо постепенно бледнело, и солнце давало по-
нять, что вот-вот высунется из-за горизонта. Я надел брюки, попутным
шлепком лишил будильник права голоса, сходил умылся и кое-как соскоб-
лил с себя крем для бритья. Вот интересно, подумал я, почему никому не
приходит в голову создать крем для битья? До битья и после битья. А
что, это имело бы сбыт.
На кухне я зажарил себе консервированную яичницу и сварил кофе на од-
ного. Дарья ровно дышала. Пожалуй, раньше чем через час будить ее не
стоило, даже если учесть время, необходимое каждой женщине для распре-
деления по лицу косметики, а потом я зажарю еще одну яичницу и сварю
еще кофе, уже на двоих. Я разложил свой фриштык на журнальном сто- ли-
ке, пал в кресло и стал есть. Уже совсем рассвело. Воздух стал прозра-
чен, наружный термометр мигнул и показал минус двадцать девять вместо
минус тридцати. Звезды давно исчезли, зато дым от лесопарка стал виден
лучше некуда - тянулся низко и не рассеивался, словно не желал загряз-
нять такое утро. В каньоне между соседним домом и углекислотным заво-
дом истаивала ущербная доходяга-луна, и на проспекте за квартал отсюда
хором выли на доходягу снегоеды. Один, особенно шумный, напустив пол-
ную улицу пара, с урчаньем прополз прямо по пешеходной дорожке под ок-
нами, и я решил, что Дарья уж точно проснется, но она не проснулась,
только всхлипнула во сне и перевернулась на другой бок. Я вдруг заме-
тил, что не дышу, и обозвал себя по-нехорошему. Что, испугался? Нет?
Врешь, не хочешь ты, чтобы она проснулась, боишься ты этого, трус...
А ведь и верно, боюсь. И не хочу. Совсем.
Тут я вспомнил, что ей сегодня не нужно идти в гимназию, и обрадовал-
ся. Пусть спит. Пусть не проснется до моего ухода, а я уйду тихо и ос-
тавлю на столике записку о том, что постараюсь вернуться пораньше,
насколько это от меня зависит, так рано, как только смогу. Но вот ког-
да я смогу заставить себя вернуться?..
Я не знаю.
А может, заночевать сегодня у себя? Бойль не помеха...
Я устыдился этих мыслей. Лучше всего было поработать, все же хоть ка-
кой-то паллиатив. Пока еще есть время. Я утопил посуду в мойке, ти-
хонько достал спрятанный подальше от Дарьи клавир и подсел к экрану,
вырубив к чертям всякий звук. Так... на чем мы в прошлый раз останови-
лись? Энергоэлементы. Черт, не моя это область, ничего я в этом не по-
нимаю... Точнее даже так: распределенные аккумулирующие энерготепловые
элементы, и если я в прошлый раз нигде не напорол, то этакий плоский
блин получается, хоть собирай его на месте, хоть привози и раскатывай,
а сверху присыпь субстратом и пускай травка растет, а вспомогательный
реактор, конечно, вовне... Травка... Да там бананы вырастут. Можно,
естественно, и не блином, а длинной такой лентой, вроде бычьего цепня,
так даже лучше... Ерунда, детали. А ведь неплохо получается, ей-ей
неплохо, даже изящно, и вовсе это не чужая область, если я это первый
застолбил. Вот вам всем доцент задрипанный! Нравится? Вот вам клерк
патентной службы... Н-да. Эка хватил... Ладно, тепловики, будем счи-
тать, посрамлены навечно, и поделом: человек не паровоз, чтобы все
время по рельсам за горизонт, человек - он волк, он рыскать любит.
Идея-то, братцы-волки, реализуемая... Сожрут они меня, как пить дать,
кричи потом, что не гений, а просто повезло: пришла в голову мысль,
первая в этом году... Э, а это что такое? Предположим, здесь степень
пять третьих, а не квадрат, тогда что получается? Бред получается. Ка-
кая-то сугубая лажа, не может здесь быть ни пяти третьих, ни квадрата,
а скорее всего это величина переменная от режима к режиму... Ладно,
дадим кому-нибудь потом это вывести, все равно ясно, что КПД у этой
штуки не лучше, чем у Сизифа с его камнем, одно тепло, что и требует-
ся, а сейчас, братцы-волки, мы с вами смоделируем картину поля вот в
этих зазорах, очень уж она занимательная, эта картина...
Дело двигалось. Я рассчитал картину поля на холостом ходу, предвари-
тельно загадав, какой она получится, и проиграл себе месячный оклад.
Потом я рассчитал поле в холодной плазме и проиграл себе будущую пре-
мию. В третий раз, чтобы не рисковать пенсией, я поставил на кон до-
бермана и выиграл. Вот так всегда. Ладно, кому не везет в игре...
Я оглянулся и вздрогнул. Надо мной стояла Дарья. Я и не заметил, когда
она проснулась, но, наверное, не только что, потому что халат на ней
был. Судя по всему, она успела и умыться.
- Доброе утро, малыш.
- Это что показывают? - спросила она.
- Вот это? - с фальшивой бодростью сказал я. - Это м-м... новая пере-
дача, математический телеконкурс такой, знаешь, для ума. Развивает.
Погоди, сейчас сделаю нам что-нибудь другое.
Оставалось по-быстрому скинуть в память все, что я успел насчитать, и
убрать с глаз клавир, пока Дарья не заметила. Пробежав по всем прог-
раммам, я нашел мультфильмы и пододвинул кресло:
- Садись. Здесь тебе будет удобно. А я сейчас.
- Ты куда? - спросила она.
- Сделаю завтрак.
- А я уже позавтракала,- сказала Дарья,- пока ты занимался. И нечего
меня за дурочку держать, конкурс какой-то выдумал... Думаешь, я пове-
рила? Кстати, откуда в мойке тарелка? Это ты завтракал?
- Да, солнышко. Конечно, я.
- А-а. А я думала...
Она поправила волосы, и на лбу у нее вдруг вспыхнуло и засияло разма-
занное глянцевое пятно. К пятну боком прилип локон.
- Дарья! - заорал я не своим голосом. - Что с тобой?!
Она растерянно провела рукой по лбу и посмотрела на одну ладонь, потом
на другую. Вид у нее был отстраненный. Я сорвался с места.
- Где? Стой, говорю! Да нет, не на лице! Стой, не дергайся! Руку пока-
жи! Не ту! Ч-черт, бинт у тебя есть? Бинт давай! Перекись давай, про-
мыть надо... быстрее, на пол капает... Да нет же, в ванную! Шевелись,
шевелись живее!.. Это ты ножом?
Я потащил ее в ванную, ругаясь на чем свет стоит. Порез на ладони был
глубокий, с пугающими рваными краями. Когда я стал промывать его пере-
кисью водорода, Дарья почувствовала боль и попыталась выдернуть руку.
Я не дал.
- Как маленькая девочка... Сколько раз тебе говорить, чтобы не хватала
нож! Каждый день тебе говорить?
- Это не ножом,- сказала Дарья.
- А чем?!
- В мойке была чашка,- сказала Дарья. - Я еще подумала: откуда там
чашка? Вчера не было, правда?
- Ну и что?
- А она вдруг как лопнет...
Набычившись и сопя, я бинтовал ей руку. Очень хотелось одеться и ку-
да-нибудь уйти. Подальше. Туда, где не разламывают руками фарфоровые
чашки. Туда, где не молчат часами, уставясь в одну точку, и надо почи-
тать за благо, когда молчат. Очень хотелось остаться одному. Трудно
было отделаться от мысли, что к вечеру она припасет что-нибудь еще,
какой-нибудь новый фортель, и я опять, в который раз буду к нему не
готов. Впрочем, это процесс вероятностный. Дарья... Родной ты мой,
глупенький, пошлый, тупеющий с каждым днем, невыносимый и очень нужный
мне человек, зачем ты так? За что тебе такое? Знал же, знал, что это
случается с другими, нечасто, правда, но все же случается, - и пусть
бы это случалось с другими! Не с нами. Не с тобой.
Дарья молчала, изредка всхлипывая. Ей было плохо. Мало-помалу я взял
себя в руки.
- Самойло,- сказала она.
- Да, малыш?
- Самойло, я дура, да? - Она всхлипнула.
- Ну что ты,- сказал я. - Глупости. С кем не бывает. Пошевели-ка паль-
цами - не больно?
- Больно. Ты знаешь, мне иногда кажется, что я уже совсем дура. А
иногда не кажется, я даже немножко боюсь, когда не кажется. Сколько
времени?
- Семь двадцать.
- У-у. Мне пора.
- Куда тебе пора? - спросил я.
- Ты что, совсем уже? В гимназию. А я еще не накрашена.
Она оттеснила меня и прошла в комнату. Я вымыл раковину, не очень со-
ображая, что делаю, потом взял тряпку и вытер на полу везде, где была
кровь. Доберман проснулся и гавкнул, приветствуя утро, поискал глаза-
ми, нет ли в поле зрения жужелиц, а потом заскакал перед дверью на
лестничную площадку. Ему не терпелось. Я замахнулся на него тряпкой,
но не получил в ответ ничего, кроме порции оголтелого лая. Для добер-
мана я не авторитет.
- Перестань собаку мучить,- немедленно отреагировала Дарья. - Фьють,
Зулус! Зулуська... Зулусинька...
Она сидела перед зеркалом и подмазывалась, одновременно успевая краем
глаза смотреть мультфильм. На экране веселый боров Ксенофонт, бодро
похрюкивая, бил по голове каким-то кайлом злого медведя Пахома, и злой
Пахом с кирпичным грохотом распадался на куски. Я запер пса в прихо-
жей, осторожно подошел к Дарье сзади и положил руки ей на плечи.
- Солнышко мое... Как бы это тебе сказать...
- М-м?
- Видишь ли, тебе не нужно сегодня идти в гимназию. Такое вот дело.
- Почему?
- Так,- сказал я, мучительно пытаясь что-то придумать. - Не нужно и
все. Ты мне поверь, малыш, я знаю.
Она посмотрела на меня пустым взглядом и кивнула. Если я говорю, что
что-то знаю, то так оно и есть. Она мне верит.
Тем временем на экране разбросанные кирпичи, кроме нескольких, которые
хитроумный Ксенофонт успел покидать в речку, пришли в движение и вновь
сформировали злого Пахома, но уже без обеих задних ног, как видно, по
недостатку стройматериала. Безногий Пахом покачался на заду, как нева-
ляшка, и почему-то залаял.
- Во! - в восторге закричала Дарья. - Смотри, смотри - ног нету!
Я подошел к экрану и убавил звук.
- Малыш, ты меня поняла? Тебе не нужно сегодня в гимназию. Не нужно
тебе туда. Совсем не нужно. Не ходи.
В ее глазах что-то появилось на миг и исчезло. Что-то похожее на сом-
нение или, может быть, на ускользающее воспоминание. Скорее всего, на
воспоминание. Она пыталась вспомнить.
- Мне нужно. Ведь не выходной... Или выходной сегодня? Нет? Тогда нуж-
но. Я все время туда хожу. Каждый день.
- А сегодня не нужно.
Она не понимала.
- Как так не нужно... Зачем? Меня что, уволили?
- Не говори ерунды,- сказал я, кусая губы. - Вовсе не уволили, а толь-
ко временно отстранили от преподавания. Это совсем другое дело. Ты не
беспокойся, они так и сказали, что - временно. На время. Просто тебе
нужно немного отдохнуть, прийти в себя. Ведь ничего страшного нет, ты
просто устала, ты побудешь несколько дней дома, отдохнешь, и все у нас
с тобой будет нормально, так ведь?
- Да,- сказала она.
- Ну вот и хорошо... А сейчас ты уберешь со стола свою косметику и бу-
дешь хорошей девочкой, ладно?
- Угм. Ладно.
На экране продолжалось все то же: боров Ксенофонт принялся отвинчивать
у инвалида Пахома последние конечности. Потом со щелчком, как кнопки,
вдавил медведю глаза - Пахом от этого громко пукнул,- отвинтил ему го-
лову и закопал.
- Классно, да? - сказала Дарья.
- Что? А, да, конечно.
С чего же все это началось, подумал я с тихим отчаянием. Не знаю. Мо-
жет быть, с того, что она перестала читать книги? Нет, это стало за-
метно гораздо позже... Последнее время она все читала детективы в яр-
чайших обложках дешевого пластика, она просто впивалась в действие и
вскрикивала, сопереживая героям, а когда я, заглянув как-то раз под
яркую обложку и морща нос, заявил, что если бы меня днем и ночью окру-
жала такая же публика, как в этих романах, я бы, пожалуй, выпрыгнул из
окна к адаптантам, вспылила, и вышла у нас такая ссора с визгом, что
просто тошно вспомнить... Теперь она ничего не читает. Я даже не испу-
гался, когда три... нет, уже четыре недели назад впервые это заметил,
я почти обрадовался, когда обнаружил, что едкий, острый Дарьин ум уже
не довлеет надо мной, как прежде, уже не имеет той силы, что позволяла
довлеть, не имеет той остроты и едкости,- и я расслабился, я даже был
