ка... Уничтожу. Я ткнул в "здесь", и на экране громадным всклокоченным
медведем возник дядя Коля. У меня сразу засосало под ложечкой. Что-то
произошло, это было ясно сразу. Дядя Коля просто так звонить не ста-
нет.
- Живой? - хмуро спросил он, жуя усы. - Это хорошо, что живой. Я уже
не надеялся. Картинку включи.
Я включил изображение. Дядя Коля усмехнулся: хорош я был, наверно, в
трусах и без майки. Бройлер с кожей в пупырышках.
- Что-нибудь случилось? - спросил я шепотом.
- С чего ты взял? - ворчливо осведомился дядя Коля. - Это я думал, что
случилось. Взял, понимаешь, манеру отключаться... Ты вот что... - он
вдруг задышал и стал говорить тише,- ты там случайно никому на хвост
не наступил?
- Никому,- сказал я. - А "там" - это где?
- Идиот! - рявкнул дядя Коля. - В институте.
- Н-нет,- промямлил я, соображая, что здесь к чему. Странный какой-то
получался разговор. - А что случилось?
- Помнишь пистолет вчера утром? - спросил он. - На зачете. Ну, тот,
что ты тогда выбил?
- А-а, макет "тарантула"?
- Никакой это не макет,- сдержанно сказал дядя Коля. - Я только вече-
ром обнаружил и сейчас же тебе звонить... Гнать меня надо. Настоящий
боевой "тарантул" это был, новенький, смазка свежая. И полная обойма.
Понял? Безгильзовые патроны с ртутными пулями, шестнадцать штук как
одна.
Я сглотнул.
- А этот твой... новый подручный?
- Решетов-то? - рыкнул дядя Коля. - Исчез, тварь. Как с ведром вышел,
так только его и видели, за дверью ведро бросил и деру дал. Я сообщил
куда следует, так что имей в виду, к тебе могут возникнуть вопросы. Ты
сегодня на службе?
- Не знаю,- сказал я. - Думаю вот: ехать - не ехать.
- Если надумаешь, позвони,- буркнул дядя Коля. - По-моему, ты кому-то
очень не нравишься. И поосторожней там, ясно?
- Ясно,- сказал я, и дядя Коля дал отбой. Я подошел к окну и присло-
нился к стеклу лбом. Стекло было холодное. За окном в провал между на-
шим и соседним домами падал медленный снег и где-то далеко, очень да-
леко, лениво, по-утреннему постреливали. Пусто там было, бело и пусто,
и в этой пустоте начинался, постепенно разгоняясь, новый день, такой
же, как остальные, самый обыкновенный московский день, и вот уже пер-
вая машина проехала внизу по улице, и низко, над самыми крышами, с гу-
лом прошел, торопясь куда-то, десантный вертолет муниципальных сил, а
Дарья за спиной заворочалась на постели и застонала, просыпаясь...
...Жил-был когда-то один человек. Иногда он совершал странные и необъ-
яснимые поступки. Все думали, что он был дурак. А он был Святой.
Жил-был другой человек. Он тоже совершал странные поступки, и все ду-
мали о нем, что он Святой. А он был просто Дурак, и поступки его были
дурацкие.
А еще жил-был третий. Он и теперь жив. Он не был ни дураком, ни свя-
тым, никем он не был, так, ни то ни се, заурядное дерьмо в проруби. И
все о нем прекрасно знали, что он дерьмо в проруби. Но у него был "та-
рантул" с рукояткой, до отказа набитой ртутными пулями...
Вот так.
Теперь понятно, почему "жил-был" первых двоих в таком плюсквамперфек-
те?
II. СЕНТЯБРЬ
1
Пламя пустили по ветру. Вначале дымно занялись костры на снегу под де-
ревьями - все разом, все одинаково, будто в глазах множилось одно и то
же. Кто-то командовал, от костра к костру метались раскоряченные тени.
Мертвый лес не хотел гореть. В огонь плеснули нефтью, и первый длинный
язык кинулся и облизал ствол до самой макушки. Вспыхнуло еще одно де-
рево. Я и не заметил, откуда взялась автоцистерна. Кто-то нелепо упал,
споткнувшись о шланг. Встал, стряхнул снег, стал молча пялиться на
ползущий под ногами резиновый хобот. Струя жидкого пламени ударила в
голые кроны, и толпа попятилась. Взревела. Кто-то весь в белом, кроме
символа Солнца на впалой груди, выбросил вверх тонкие голые руки. Что
кричал, было не понять. Крутящийся дым относило в лес. Горел снег,
пропитанный нефтью. Горела уже целая полоса на краю леса, пожар напо-
ристо шел вглубь, набирая силу. Последними остатками смолы плакали
сосны. С пугающим треском взрывались горящие стволы. Тонкие ветви,
схваченные огнем, извивались шипящими гадами. Корчились кроны. Невиди-
мо и неслышно сгорали мертвые личинки в мертвой коре.
Половина шестого утра!
Полиция потеснила толпу с фланга. Это было уже кое-что. Я видел, как
здоровенные ребята в сверкающих касках с забралами, сбив щиты в проз-
рачную шевелящуюся стену, повели наступление фалангой по всем античным
правилам; как очень скоро из плотной шеренги, спрессовавшей перед со-
бой человеческую массу до опасного предела, выхлестнул, врезавшись в
самую гущу толпы, короткий острый клин и пошел, пошел профессиональ-
но-методично резать толпу на части. Отсечь - рассеять, отсечь - рассе-
ять! И еще. И еще раз. Шеренга отвоевывала пространство. Размеренно
взлетали и опускались дубинки, появлялись и исчезали пойманные камерой
в толпе орущие рожи с отблеском огня в вытаращенных рыбьих глазах.
Кто-то падал, визжа смертным визгом. Кого-то топтали, не замечая. Ко-
му-то удалось выхватить полицейского из шеренги...
А потом я увидел самое страшное. Камера рывком, не по-профессионально-
му отвернулась от толпы, куда только что бесследно, как в трясину, ка-
нул полицейский, метнулась к горящему лесу, проехала было дальше, но
тотчас вернулась назад и уткнулась в самое пламя. И тогда я увидел.
В пятидесяти метрах от края леса к деревьям были привязаны люди.
Их было немного, может быть, полдесятка, но они были. Теперь, когда
пламя подступило к ним совсем близко, они стали видны отчетливо. Оче-
видно, они стали отчетливо видны и толпе, потому что толпа опять взре-
вела. Колыхнулся воздух. "Смерть им! Смерть! - завопили в толпе. Голос
подхватывали. - Смерть адаптантам! Очистим!.. Согрей нас, Ярило, прими
жертву детей твоих!.." Утоптанный снег возле ног привязанных темнел и
плавился от жара. Ближайшие деревья были охвачены огнем. Привязанные
извивались. Привязанные грызли веревки. В огне их лица, подкрашенные
багровым, расплывались в бессмысленные колышущиеся маски.
- Знак! Знак! Подай знак детям твоим... Знак!..
На миг толпа почему-то смолкла. Только на один миг. Но этого коротко-
го, не предусмотренного никем мига хватило, чтобы услышать, как отту-
да, из-за подступающего огненного барьера, кто-то тонко и отчаянно
кричит: "...не адаптант! Не надо... А-а-аа-а-А-А-А!.. Развяжите меня,
я же вам все сейчас объясню..."
- А-а-а-чис-ти-и-им!..
Человек кричал. Человек звал на помощь. Раскаленный воздух дрожал и
метался. С вулканическим фейерверком рушились горящие сучья. Какие-то
неясные движущиеся фигуры на мгновение показались очень далеко в лесу,
задрожали в раскаленном ветре и исчезли. Наверно, к моменту появления
цистерны не все поджигатели успели выбраться из леса, и теперь отстав-
шие и забытые спешили как можно скорее уйти от пожара. Я подумал о
том, что они сейчас должны проваливаться в снег по пояс. Могут и не
успеть уйти, вон как пошло вглубь...
- А-а-а... детей твоих... А-аа-а-а...
Камеру толкнули. И еще. Кажется, начиналась свалка: не то толпа все же
прорвала шеренгу, не то полиция решилась-таки применить газ. Толпа за-
выла. Какие-то люди выбегали из черноты, скользили, падали, бестолково
и невидяще метались перед камерой, прежде чем сгинуть прочь. Хрипели
ямами ртов. Чадно и словно нехотя вспыхнула разлитая нефть - толпа,
топча задавленных, отпрянула. С неба падали тяжелые хлопья. Еще, еще
бежали люди, как же их много... Вот опять один упал... нет, успел под-
няться. Бессмысленные, бессмысленные глаза. Оператора сбили с ног, и
на экране пошло-поехало: бегущие и кричащие люди, растоптанный снег,
огонь, черный дым, розовый дым, бледный рассвет на востоке... Толпа
разбегалась. Потом с бывшей опушки раскатисто бухнуло, полыхнуло диким
огнем в полнеба - цистерна таки не выдержала. Я еще успел заметить,
как двое полицейских подобрали на снегу того самого шамана в белом и,
торопясь, поволокли его подальше от жара, а потом передача прервалась.
И тотчас же зажужжал вызов.
Звонил, конечно, Гарька. В окошечке на экране возникло его лицо, слабо
освещенное ночником, и темные голые плечи под бретельками майки. На
стене за Гарькой маячила всклокоченная тень и из тени в свет ползла
жужелица. Было слышно, как где-то неподалеку плачет ребенок - наверно,
бодрствовал Гарькин младший.
- Ты видел? - спросил Гарька.
- Видел.
- Все видел?
- Иди к ... - злобно сказал я. - Дай отдышаться.
- Ск-коты! - сказал он. Плечи его тряслись вместе с белыми бретелька-
ми, и губы дрожали не то от плача, не то от бешенства. - Это как, а?
Видел это? Да их же давить надо, псов, не люди они, их всех давить на-
до!..
- Согласен,- сказал я. - Прямо сейчас и пойдем?
- Куда пойдем?
- Давить, конечно. Каток возьми, не забудь.
- Это ведь как? - ничуть не прореагировал Гарька. - Это значит, они
начали, понимаешь! Ты такое когда-нибудь видел? Ты об этом думал? Не
мы, а дубоцефалы начали! Они! Теперь нам, по-моему, крышка, ты как
считаешь?
- Это почему?
- А ты не понял? Да просто потому, что мы не возглавили! Потому что в
рамки не ввели! Упустили момент, теперь жди, что они и до нас доберут-
ся, до всех и каждого, и до нас с тобой тоже...
Сердце колотило как пулемет, с отдачей. Я торопливо дал отбой, глотнул
воды из стакана на столике и некоторое время лежал неподвижно. Слава
богу, Дарья не проснулась, только пошевелилась и промычала что-то нев-
нятное. Пулемет у меня в груди потарахтел еще немного, потом там нача-
ли экономить боеприпасы, звук стрельбы ушел куда-то вглубь и пропал
совсем, тогда я услышал ровное дыхание Дарьи, да еще в прихожей на
коврике подскулил во сне Зулус, а в окне, в узком просвете не сошед-
шихся до конца штор все сильнее и сильнее - на полнеба - разгоралось
зарево, и даже отсюда чувствовался, давил сверху тяжелый дым с черными
хлопьями.
Все-таки уму непостижимо, что творится. В чей это спинной мозг забра-
лась мысль согреть кусок планеты лесным пожаром? Лесопарк сожгли, сво-
лочи... Людей сожгли...
Не спалось. Я лежал под одеялом и думал о том, что в городе становится
непозволительно много дубоцефалов, откуда только берутся? Всегда были?
Ладно, были, но не в таких же пропорциях! Притом это уже что-то совер-
шенно новенькое, Бойль сказал, что частью они переходная форма от лю-
дей к адаптантам с геномом последних и психологией и привычками пока
еще первых, частью - шлак эволюции, со всей очевидностью обреченный на
вымирание в ближайшей исторической перспективе. Хорошенькое дело!
По-моему, вымирать они как-то не очень собираются, а если судить по
тому, как резво они взялись за адаптантов, не собираются вовсе. Солн-
цепоклонники, чтоб их... Ярилопоклонники. Гарька-то прав, один из сжи-
гаемых заживо явно не был адаптантом, а вот кем он был? Дубоцефалом?
Человеком без отклонений? Чушь какая-то. Чем вообще отличается человек
без отклонений от дубоцефала, кроме степени умственного развития? Тем,
что у одного душа, а у другого только потемки? Очень хорошо. Выньте из
меня душу, измерьте ее и взвесьте, тогда я пойму, о чем идет речь.
Ладно, чем еще? Правильным соотношением между высшей и низшей нервной
деятельностью? Браво. У меня оно неправильное, это соотношение, приз-
наю и не каюсь, а вы можете развивать эту тему дальше, я найду в себе
силы не зевнуть при этом. Что хотите со мной делайте, но я не верю,
что тот шаман в хламиде всего лишь обыкновенный придурок, не верю, и
все тут. Так не бывает. Возможно, именно в том заключается отличитель-
ный признак человека, что он может быть предводителем толпы дубоцефа-
лов, а дубоцефал - нет...
Противно.
Дарья шевельнулась, и я пошептал ей на ухо: "Спи, спи, хорошая". Потом
осторожно откинул одеяло, пошарил по полу ногой, чтобы не наступить на
