тавить праздничное общество за этим роскошным столом, увы, без свидете-
лей. Никто никогда не узнает, как в разгар третьего года войны обжира-
лись Ромейкесы и Кабруны, все Мильке и вдова Штанге, набивая животы под-
горелой гусятиной, заливным, солониной и маринованной тыквой. Особенно
жаль Браукселю эффектной сцены выхода к гостям расколдованной и шустрой,
как прежде, старухи Матерн; единственная, кого ему дозволено изъять из
этой сельской идиллии и перенести в текст, - это вдова Амзель, ибо она
приходится матерью нашему толстячку Эдуарду Амзелю, который с первой по
четвертую утреннюю смену доблестно трудился, выуживая из поднявшейся
Вислы жерди, доски и набрякшее, тяжелое, как свинец, тряпье, а сейчас,
сразу за крестинами Вальтера Матерна, пришел и его черед креститься.
Восьмая утренняя смена
Много-много лет назад - если уж рассказывать, то Брауксель больше
всего любит сказки, - жил в Шивенхорсте, рыбацкой деревушке, что на ле-
вом берегу при впадении Вислы в море, торговец Альбрехт Амзель. Керосин
и парусина, канистры для питьевой воды и тросы, сети и ящики для угрей,
бредни и всякая прочая рыбацкая снасть, деготь и краска, наждачная бума-
га и нитки, промасленная ткань, вар и смазка - вот чем он торговал, а
еще инструментом всех видов, от топора до перочинного ножа, не считая
того, что хранилось на складе, - столярных верстаков и шлифовальных кру-
гов, велосипедных шин и карбидных ламп, полиспаста, лебедок и тисков.
Морские сухари громоздились здесь вперемешку со спасательными жилетами,
спасательный круг, целехонький, только без надписи, уютно обнимал огром-
ную стеклянную банку с солодовыми леденцами; пшеничная водка, любовно
именуемая "хлебной", разливалась по стопкам из пузатой, зеленого стекла
бутыли в оплетке; ткани на метр и мерный лоскут, но и готовое платье,
как ношеное, так и новое, тоже имелось в продаже, а к нему, разумеется,
вешалки, подержанные швейные машинки и шарики нафталина. Но, несмотря на
нафталин и деготь, керосин, карбид и шеллак, в лавке Альбрехта Амзеля -
солидном, на бетонном фундаменте, деревянном строении, которое каждые
семь лет красили темно-зеленой краской, - первым и главенствующим запа-
хом был запах одеколона, а вторым, задолго до того, как начинал чувство-
ваться и нафталин тоже, был одуряющий аромат копченой рыбы, ибо Альбрехт
Амзель был не просто владельцем мелочной лавки, но и оптовым закупщиком
речной и морской рыбы: ящики этой рыбы, сколоченные из легчайшей сосно-
вой планки, золотисто-желтые и битком набитые рыбой - копченой речной
камбалой и копченым угрем, шпротами, россыпью и в снизках, речными мино-
гами, копчушкой, а также знаменитым здешним лососем, как холодного, так
и горячего копчения, - красуясь выжженным на верхней стороне наименова-
нием фирмы: "А.Амзель. Свежая и копченая рыба. Шивенхорст", - доставля-
лись в Данциг, на Главный рынок, огромное кирпичное здание между Лаван-
довым и Юнкерским переулками, между Доминиканской церковью и Староградс-
ким рвом, где и вскрывались с помощью средней монтировочной лопатки, в
просторечии "фомки". С сухим треском отскакивала крышка, со скрипом вы-
лезали из боковинных досок гвозди - и вот свет из новоготических стрель-
чатых окон Главного рынка уже падает на золотистые спинки свежекопченой
рыбы.
А сверх того, как делец с дальним прицелом, которому отнюдь не без-
различна судьба рыбацких коптилен в дельте Вислы и на всей косе, Аль-
брехт Амзель держал своего печника по каминам, благо от Пленендорфа до
Айнлаге, то есть во всех деревнях вдоль Мертвой Вислы, внешний вид кото-
рых благодаря торчавшим в небо трубам коптилен приобретал причудливое
сходство с руинами, этому печнику всегда работы хватало: то прочистить
камин, в котором ослабла тяга, а то и перебрать наново один из тех ги-
гантских коптильных каминов, что гордо возвышались на рыбацких дворах,
превосходя ростом и кусты сирени, и сами понурые рыбацкие хижины, - и
все это под вывеской Альбрехта Амзеля, которого, и не без оснований, на-
зывали богачом. Так и говорили: "Амзель-богач" или еще "Амзель-жид". Ра-
зумеется, никаким жидом Амзель не был. И хотя и меннонитом он не был то-
же, но все же называл себя добрым христианином евангелического вероиспо-
ведания, держал в рыбацкой церкви в Бонзаке постоянное место, которое
каждое воскресенье было занято, и женился на Лоттхен Тиде, рыжеволосой и
склонной к полноте дочери зажиточного крестьянина из Грос-Цюндера. Что
примерно должно означать: да как это Альбрехт Амзель мог быть жидом, ес-
ли кулак Тиде, выезжавший в Кэземарк из Грос-Цюндера не иначе как на
четверке лошадей и в лакированных сапогах, который к самому окружному
советнику захаживал как к себе домой, который сыновей своих отдал слу-
жить в кавалерию, и не куда-нибудь, а в очень даже недешевые лангфурские
гусары, - все-таки отдал ему свою дочь Лоттхен в жены.
Потом, правда, многие стали поговаривать, что старик Тиде отдал свою
Лоттхен за Амзеля-жида только потому, что он, как и многие другие
крестьяне, торговцы, рыбаки и мельники, в том числе и мельник Матерн,
многовато - для дальнейшего существования четверки лошадей просто опасно
много - Альбрехту Амзелю задолжал. А кроме того, говорили еще, явно же-
лая что-то доказать, что Альбрехт Амзель в свое время решительно не
одобрял все меры окружной комиссии по регулированию рынка, направленные
на поощрение свиноводства.
Брауксель, которому все известно лучше, чем кому-либо, пока что под-
водит под всеми этими домыслами промежуточную черту, ибо Альбрехт Амзель
- неважно, любовь или долговые векселя привели к нему в дом Лоттхен Ти-
де, сидел он в рыбацкой церкви в Бонзаке евреем-выкрестом или обычным
крещеным христианином, - Альбрехт Амзель, предприимчивый основатель ат-
летического кружка "Бонзак-1905" и ведущий баритон местного церковного
хора, дослужился на берегах Соммы и Марны до многажды орденоносца, лей-
тенанта запаса и сложил голову в девятьсот семнадцатом всего лишь за два
месяца до рождения своего сына Эдуарда неподалеку от крепости Верден.
Девятая утренняя смена
Вальтер Матерн, подтолкнутый Овеном, увидел свет в апреле. Мартовские
Рыбы, шустрые и талантливые, вытянули из материнского лона Эдуарда Амзе-
ля. В мае, когда подгорел гусь, а старуха Матерн восстала из немощи,
принял крещение сын мельника. И свершилось это по католическому обряду.
Уже в конце апреля сын погибшего торговца Альбрехта Амзеля был крещен по
доброму евангелическому обряду в рыбацкой церкви в Бонзаке и, по тамош-
нему обычаю, окроплен смесью пресной воды из Вислы и чуть солоноватой -
из Балтийского моря.
Сколь бы ни отклонялись от мнения Браукселя иные хронисты, те, что
вот уже девятую утреннюю смену подряд пишут с ним наперегонки, сколь бы
ни расходились они с ним в других вопросах - в том, что касается младен-
ца из Шивенхорста, все они вынуждены вместе с автором этих строк засви-
детельствовать: Эдуард Амзель, Зайцингер, Золоторотик и как там его еще
ни называли, останется среди персонажей, коим надлежит оживлять сей тор-
жественный опус - ибо шахты Браукселя вот уже десять лет не выдают
на-гора ни угля, ни руды, ни калийной соли, - наиболее динамичным геро-
ем, исключая разве что самого Браукселя.
С младых ногтей призвание его было в изобретении птичьих пугал. И это
при том, что против птиц как таковых он ничего не имел; зато уж птицы,
сколько бы ни насчитывалось среди них видов и форм, мастей и разновид-
ностей, судя по всему, много что имели против него и против его пугалот-
ворческого духа. Сразу после крестин - колокола еще не успели отзвонить
- они его уже распознали. Сам же крепыш Эдуард Амзель, лежа в своем нак-
рахмаленном крестильном конверте, никакого видимого интереса к пернатым
не проявлял. Крестной матерью была Гертруда Карвайзе, которая потом исп-
равно, из года в год аккурат к Рождеству, вязала ему шерстяные носки. На
ее сильных руках крестник был вынесен из церкви во главе многочисленной
праздничной процессии, направлявшейся на нескончаемый и обильный празд-
ничный обед. Сама вдова Амзель, в девичестве Тиде, осталась дома, наблю-
дая за приготовлениями к столу, давая последние указания на кухне и про-
буя соусы. Зато все представители клана Тиде из Грос-Цюндера, за исклю-
чением четверых сыновей, несших свою опасную службу в кавалерии, - позже
третий сын и вправду погиб, - тяжело ступая в своих добротных сукнах,
потянулись вслед за младенцем. Процессия двинулась вдоль Мертвой Вислы:
шивенхорстские рыбаки Кристиан Гломме и его жена Марта Гломме, урожден-
ная Лидке; Герберт Кинаст и его жена Иоганна, урожденная Пробст;
Карл-Якоб Айке, чей сын Даниэль Айке нашел свою смерть на Доггер-банке
под флагом кайзеровского военно-морского флота; рыбацкая вдова Бригитта
Кабус, чей куттер водил теперь ее брат Якоб Ниленц; а между невестками
Эрнста Вильгельма Тиде, которые, щеголяя в розовом, ярко-зеленом и фиал-
ково-голубом, цокали каблучками, черным свежевычищенным пятном затесался
старый пастор Блех - потомок того самого знаменитого дьякона А.-Ф.Блеха,
который, будучи настоятелем церкви Святой Марии, написал хронику города
Данцига с 1807 по 1814 год, то бишь когда город был под французами.
Фридрих Больхаген, владелец большой коптильни в Западном Нойфэре, шел
бок о бок с отставным морским капитаном Бронсаром, который в военное
время снова нашел себе применение в качестве добровольца-смотрителя пле-
нендорфских шлюзов. Август Шпонагель, владелец трактира из Весслинкена,
на целую голову превосходил ростом свою спутницу, майоршу фон Анкум.
Поскольку Дирка Генриха фон Анкума, хозяина поместья в Кляйн-Цюндере, с
начала пятнадцатого года уже не было в живых, Шпонагель подставлял ма-
йорше свой безупречно прямоугольный локоть. Замыкали процессию вслед за
супружеской четой Бузениц, что вела в Бонзаке угольную торговлю, шивен-
хорстский сельский учитель, инвалид Эрих Лау, и его бывшая в ту пору уже
почти на сносях жена Маргарета Лау - дочь никельсвальденского сельского
учителя Момбера, она не могла позволить себе мезальянс. Смотритель дамб
Хаберланд, поскольку он был строго при исполнении, с явным сожалением
откланялся сразу после выхода из церкви. Впрочем, не исключено, что
шествие усугубляла в длину пригоршня детей, сплошь чересчур белокурых и
слишком нарядно одетых.
По песчаным тропкам, которые лишь приличия ради слегка прикрывали из-
вилистые корни прибрежных сосен, общество двигалось правым берегом вдоль
реки к поджидающим его повозкам-двойкам, а сам старик Тиде - к своей
четверке, за которую он, несмотря на тяготы военного времени и нехватку
лошадей, по-прежнему упрямо держался. Песок в туфлях. Капитан Бронсар
без умолку громко смеется, потом долго кашляет. Разговоры явно отклады-
ваются на после обеда. Прибрежная роща дышит Пруссией. Еле-еле течет ре-
ка, старица Вислы, к которой лишь благодаря впадению Мотлавы возвращает-
ся некое подобие жизни. Солнце бережно освещает праздничные наряды. Не-
вестки старика Тиде зябнут, отсвечивая розовым, ярко-зеленым, фиалко-
во-голубым, и, наверное, не отказались бы от теплых вдовьих платков. Не
исключено, что обилие вдовьего черного цвета, статная фигура майорши и
величественно ковыляющий подле нее инвалид дали решающий толчок событию,
которое, похоже, готовилось с самого начала. Едва процессия вышла из
церкви, как над церковной площадью тучей взмыли в воздух обычно почти
неподвижные чайки. Не голуби, нет, - на рыбачьих церквах живут чайки, а
не голуби. Теперь же из камышей и прибрежной ряски, веером и поодиночке,
наискось и пулей вверх, взлетают в воздух выпи, крачки, чирки. Куда-то
разом исчезли все чомги. С крон прибрежных сосен неведомой силой подни-
мает в воздух воронье. Скворцы и дрозды, как по команде, покидают клад-
