предстанет перед ним в ситуациях, позволяющих лицезреть ее прелести со
всех сторон, он сунул в рот мятную лепешку и со вздохом развалился на
стуле. Давно уже не доводилось ему так приятно проводить вечер при ис-
полнении служебных обязанностей. Время года теперь суровое, а работа у
него такая, что от нее не согреешься - и не надейся.
Но прошло всего минут десять, звезда еле-еле успела надеть вечерний
туалет, а парочка уже поднялась.
- Не могу больше слышать ее голос, - донесся до Чейна шепот леди Кор-
вен.
Молодой человек поддержал спутницу:
- Мерзость!
Обиженный и удивленный, мистер Чейн выждал, пока за ними сомкнутся
дверные портьеры, и, вздохнув, побрел им вслед. На Стрэнде они останови-
лись, посовещались и пошли дальше, но недалеко - в ресторан на другой
стороне улицы. Он задержался у двери, купил себе еще одну газету и уви-
дел, что они поднимаются по лестнице. Уж не в отдельный ли кабинет? Он
осторожно последовал за ними. Нет, просто расположились на балконе, где
за колоннами укромно стоят четыре столика.
Мистер Чейн спустился в туалет, где сменил роговые очки на пенсне и
винно-красный галстук на свободную черно-белую бабочку. Он нередко и с
неизменным успехом прибегал к этому приему. Вы надеваете броский галс-
тук, а затем заменяете его другим - иной формы и более скромной расцвет-
ки. Броский галстук обладает свойством отвлекать внимание от лица. Вы
превращаетесь просто в "этого человека с ужасным галстуком", и стоит вам
его снять, как все принимают вас за другого. Мистер Чейн вновь поднялся
наверх и, выбрав столик, откуда легко было наблюдать за остальными тре-
мя, заказал рагу и пинту портера. Они, пожалуй, просидят здесь часа два;
поэтому он постарался придать себе вид литератора, вытащил кисет, свер-
нул самодельную папироску, подозвал официанта и попросил огня. Доказав
таким образом свою принадлежность к определенному социальному типу, он
сделал то же, что сделал бы на его месте всякий джентльмен, - принялся
читать газету и разглядывать стенные росписи. Они отличались яркостью
красок; запечатленные на них пейзажи с голубыми небесами, морем, пальма-
ми и виллами говорили о радостях жизни и притягательно действовали на
мистера Чейна. Он никогда не ездил дальше Булони и, судя по всему, уже
не поедет. Естественно, что пятьсот фунтов, интересная леди и дача в
солнечной местности с игорным домом неподалеку исчерпывали его представ-
ления о недостижимом, увы, рае. Он даже не мечтал о нем, но при виде та-
ких соблазнительных картин не мог все-таки не испытывать известного том-
ления. Ему всегда казалось нелепостью, что люди, которых он выслеживал
перед бракоразводным процессом, уезжали в этот рай и ожидали там оконча-
ния дела только для того, чтобы опять жениться и вернуться на землю.
Жизнь в Финчли, где солнце светит раз в две недели, и заработок, состав-
лявший едва пятьсот фунтов в год, в зародыше подавили поэтические задат-
ки мистера Чейна; поэтому он испытывал нечто вроде облегчения, когда
жизнь тех, кого он выслеживал, давала пищу его фантазии. Вероятно, па-
рочка, - а вид у обоих шикарный, - поедет обратно на такси, и ему при-
дется долго ждать, пока молодой человек расстанется с дамой. В предвиде-
нии этого он сдобрил красным перцем поданное ему рагу. Предстоит, видно,
подежурить еще вечер-другой, прежде чем они попадутся. Что ж, заработок
в общем не слишком тяжелый. Смакуя каждый кусок, чтобы полнее усвоить
пищу, и с ловкостью знатока сдувая пену с портера, он наблюдал, как мо-
лодые люди, увлеченные разговором, склоняются над столом. Что они едят -
не видно. Жаль: детальное знакомство с их меню могло бы послужить допол-
нительным ключом к разгадке их отношений. Пища и любовь! После рагу он
закажет сыр и кофе и занесет их в графу издержек.
Он доел последнюю крошку, извлек из газеты всю возможную информацию,
исчерпал все свое воображение, разглядывая фрески, дал про себя характе-
ристику немногим обедающим, расплатился по счету, выкурил три сигаретки,
- и только тогда парочка поднялась. Он уже надел пальто и вышел на ули-
цу, а они еще не успели спуститься с лестницы. Удостоверясь, что побли-
зости стоят три свободных такси, он перенес внимание на афишу ближайшего
театра. Наконец швейцар подозвал одну из машин; мистер Чейн вышел на се-
редину Стрэнда и сел в другую.
- Подождите, пока вон та машина не тронется, и следуйте за нею, -
скомандовал он шоферу. - Когда остановится, близко не подъезжайте.
Устроившись в автомобиле, он вынул часы и сделал заметку в записной
книжке. Недавно он совершил довольно дорого стоившую ему ошибку, перепу-
тав машины во время преследования, и теперь не отрывал глаз от такси,
номер которого предусмотрительно записал. Театральный разъезд еще не на-
чался, движение было небольшое, и погоня протекала без всяких осложне-
ний. Преследуемая машина остановилась на углу Мьюз. Мистер Чейн постучал
в стекло к шоферу и откинулся назад. Он увидел, что парочка вылезла и
молодой человек расплачивается. Затем они углубились в переулок. Мистер
Чейн тоже расплатился и дошел до угла. Они остановились у сине-зеленой
двери и о чем-то поговорили. Потом леди Корвен вставила ключ в замок и
отперла дверь; молодой человек оглянулся по сторонам и вошел вслед за
нею. Мистер Чейн испытал чувства не менее разнородные, чем составные
части съеденного им рагу. С одной стороны, вот-вот произойдет то, на что
он надеялся и чего ждал. С другой, это означает для него бог весть
сколько часов стояния на холоде. Он поднял воротник пальто и осмотрелся,
выбирая подъезд поудобней. Какая жалость, что нельзя выждать, скажем,
полчаса и просто войти в дом! Судьи теперь так придирчивы насчет улик!
Он переживал сейчас то же, что переживает охотник, когда видит, как лиса
прячется в нору, а у него под рукой нет лопаты. Мистер Чейн постоял нес-
колько минут под фонарем, перечитал свои записи и прибавил к ним еще од-
ну. Затем двинулся к облюбованному им подъезду и занял там позицию. Не
пройдет и получаса, как автомобили начнут возвращаться сюда от театров и
придется опять выбирать новое место, чтобы не привлечь к себе внимания.
В окнах верхнего этажа дома N 2 горит свет, но само по себе это еще не
улика. Дело дрянь! Двенадцать шиллингов обратный билет до Беблок-хайт,
десять шиллингов шесть пенсов номер в гостинице, семь шиллингов три пен-
са такси, три шиллинга шесть пенсов кино, шесть шиллингов обед (чай он в
счет не поставит) - итого тридцать девять шиллингов шесть пенсов - на
круг два фунта! Мистер Чейн покачал головой, сунул в рот мятную лепешку
и переступил с ноги на ногу. Мозоль что-то начинает постреливать! Он
попробовал думать о приятных вещах - о Бродстэрзе, косах дочурки, пече-
ных устрицах, своей любимой кинозвезде в одном белье и о стаканчике по-
догретого виски с лимоном на ночь. Ничто не помогало, - он все ждет и
ждет, ноги у него болят, а уверенности, что удастся собрать достаточно
веский материал, - никакой. Судьи теперь слишком привыкли к тому, что
стороны приглашают друг друга "на чашку чая", и улики такого рода всегда
кажутся им сомнительными. Он опять вытащил часы. Он стоит здесь уже с
полчаса с лишком. А вот и первый автомобиль! Пора убираться с Мьюз. Он
проследовал в дальний конец переулка, но не успел еще повернуть обратно,
как из дома, сгорбившись и засунув руки в карманы, вышел молодой человек
и торопливо зашагал прочь. Мистер Чейн со вздохом облегчения сделал в
записной книжке пометку: "М-р К, вышел в 11.40 вечера", - и направился к
стоянке автобуса, идущего в Финчли.
XVII
Динни не была знатоком живописи, но в свое время усиленно посещала с
Уилфридом все лондонские картинные галереи. В 1930 году она с огромным
наслаждением побывала также на выставке итальянского искусства. Поэтому
и в 1932-м она охотно приняла приглашение дяди Эдриена пойти с ним на
выставку французских картин. Ровно в час дня 22 января, наскоро позавт-
ракав на Пикадилли, они миновали входной турникет и задержались перед
примитивами. Но так как, помимо Динни с Эдриеном, нашлось немало других
охотников держаться подальше от толпы, они двигались так медленно, что
только через час добрались до полотен Ватто.
- Смотри, Динни, - "Жиль", - сказал Эдриен, переступив с ноги на но-
гу. - Это, по-моему, лучшее из всего, что тут есть. Удивительно, до чего
сильно может потрясти зрителя жанрист декоративной школы, когда он зах-
вачен своим сюжетом или типом! Приглядись к этому Пьерро. Какое у него
задумчивое, обреченное, непроницаемое лицо! Вот оно, воплощение актера
со всеми его личными переживаниями!
Динни не ответила.
- Почему мы молчим, юная особа?
- Сомневаюсь, что художник творит так уж сознательно. Не кажется ли
вам, что Ватто просто хотел написать этот белый костюм, а все остальное
в картине - от самой модели? Конечно, у Пьерро удивительное выражение,
но, возможно, оно было у него и в жизни. Такие лица встречаются.
Эдриен искоса посмотрел на лицо племянницы. О да, встречаются! Напи-
шите ее, когда она отдыхает, запечатлейте ее в тот момент, когда она ду-
мает, что на нее не смотрят и ей не нужно держать себя в руках (или как
там еще говорится?), и вы увидите лицо, которое потрясет вас отраженной
на нем внутренней жизнью. Нет, искусство несовершенно. Если оно пролива-
ет свет на душу, раскрывает сущность, вам кажется, что оно не правдиво;
если оно фиксирует грубую, пеструю, противоречивую видимость, вам кажет-
ся, что эту последнюю вообще не стоит воспроизводить. Намеки, мимолетные
впечатления, световые эффекты - все эти потуги на правдоподобие ничего
не раскрывают. И Эдриен неожиданно заметил:
- Великие книги и настоящие портреты так редки потому, что художники
не умеют раскрыть сущность изображаемого, а если даже делают это, то
впадают в преувеличения.
- Не знаю, дядя, можно ли отнести ваши слова к "Жилю". Это не портрет
- это просто драматический момент плюс белый костюм.
- Допускаю. Но во всяком случае напиши я тебя, Динни, такой, какая ты
есть на самом деле, все сказали бы, что портрет неправдоподобен.
- Весьма польщена!
- Большинство окружающих даже не может представить себе, какая ты.
- Простите за непочтительность, дядя, - а вы можете?
Эдриен покрутил свою козлиную бородку:
- Хочу надеяться, что могу.
- Ой, смотрите, "Помпадур" Буше!
Постояв минуты две перед картиной, Эдриен заговорил снова:
- Что ж, для человека, который предпочитал писать женщин нагими, он
недурно изобразил ее нар яды, а?
- Ментенон или Помпадур? Я всегда их путаю.
- Ментенон была синий чулок и вертела Людовиком XIV.
- Да, да, конечно. Дядя, теперь пойдем прямо к Мане.
- Почему?
- Я уже начала уставать.
Эдриен оглянулся по сторонам и сразу понял - почему. Перед "Жилем"
стояла Клер с незнакомым ему молодым человеком. Эдриен взял Динни под
руку, и они перешли в предпоследний зал.
- Хвалю за деликатность, - шепнул он перед "Мальчиком с мыльными пу-
зырями". - Что такое этот молодой человек? Змея в траве, червяк в бутоне
или...
- Просто очень милый мальчик.
- Как его зовут?
- Тони Крум.
- А, юный знакомец с парохода! Клер часто с ним встречается?
- Я не спрашивала, дядя. На год она застрахована от глупостей, - от-
ветила Динни и, увидев, как приподнялась бровь Эдриена, добавила: - Она
дала обещание тете Эм.
- А через год?
- Не знаю. Она тоже не знает. До чего хороши вещи Мане!
Они неторопливо пересекли зал и вошли в последний.
- Подумать только, что в тысяча девятьсот десятом Гоген казался мне
верхом эксцентричности! - удивился Эдриен. - Лишнее доказательство того,
как все изменчиво. В тот день я приехал на выставку постимпрессионистов
прямо из зала китайской живописи в Британском музее. Сезанн, Матисс, Го-
