вечерние птицы не взмыли над потемневшими сжатыми полями.
У ворот Кондафорда Динни вылезла и, напевая сквозь зубы: "Она была
пастушкой, ах, какой прекрасной!" - посмотрела брату в лицо. Но он во-
зился с машиной и не уловил связи между словами и взглядом.
XII
Характер человека, относящегося к молчаливой разновидности молодых
англичан, трудно поддается определению. Если же человек относится к их
разговорчивой разновидности, сделать это довольно просто. Его манеры и
привычки бросаются в глаза, хотя отнюдь не показательны для национально-
го типа. Шумный, склонный все критиковать и все высмеивать, знающий все
на свете и признающий только себе подобных, он напоминает ту радужную
пленку на поверхности болота, под которой залегает торф. Он неизменно
блистает умением говорить и ничего не сказать; те же, чья жизнь посвяще-
на практическому применению заложенной в них энергии, не становятся ме-
нее энергичными оттого, что их никто не слышит. Непрестанно декларируе-
мые чувства перестают быть чувствами, а чувствам, которые никогда не за-
являют о себе, молчаливость придает особую глубину. Хьюберт не казался
энергичным, но не был и флегматичным. У него отсутствовали даже внешние
приметы молчаливой разновидности англичанина. Воспитанный, восприимчивый
и неглупый, он судил о людях и событиях трезво и с такой меткостью, ко-
торая поразила бы его разговорчивых соотечественников, если бы он не так
упорно избегал высказывать свои суждения вслух. К тому же до последнего
времени у него не было для этого ни досуга, ни удобного случая. Однако,
встретив его в курительной, или за обеденным столом, или в любом другом
месте, где можно блеснуть красноречием, вы сразу же догадывались, что ни
досуг, ни удобный случай не сделают его разговорчивым. Он рано ушел на
войну, стал профессиональным военным и не испытал воздействия универси-
тета и Лондона, которое так расширяет горизонт. Восемь лет в Месопота-
мии, Египте, Индии, год болезни и экспедиция Халлорсена придали ему
замкнутый, настороженный и несколько желчный вид. Он был наделен темпе-
раментом, который снедает человека, если тот обречен на праздность. Он
еще кое-как выносил ее, когда мог разъезжать верхом и бродить с ружьем и
собакой, но без этих вспомогательных, отвлекающих средств просто поги-
бал.
Дня через три после возвращения в Кондафорд он вышел на террасу к
Динни с номером "Тайме" в руках:
- На, взгляни.
Динни прочла:
"Сэр,
Льщу себя надеждой, что вы простите мою назойливость. Мне стало из-
вестно, что некоторые места из моей книги "Боливия к ее тайны", опубли-
кованной в июле прошлого года, доставили прискорбные неприятности моему
помощнику капитану Хьюберту Черрелу, кавалеру ордена "За боевые заслу-
ги", который во время нашей экспедиции ведал транспортом. Перечитав эти
места, я пришел к выводу, что, обескураженный частичной неудачей экспе-
диции и крайне утомленный, я подверг поведение капитана Черрела незаслу-
женной критике. Хочу еще до выхода второго, исправленного издания книги,
которое, надеюсь, не замедлит появиться, воспользоваться возможностью
публично, через вашу широко известную газету взять обратно выдвинутые
мной обвинения. Считаю приятным долгом принести капитану Черрелу, как
человеку и представителю британской армии, мои искренние извинения по
поводу тех огорчений, которые я ему причинил и о которых сожалею.
Ваш покорный слуга
Эдуард Халлорсен, профессор.
Отель "Пьемонт".
Лондон.
- Очень мило! - объявила Динни, незаметно вздрогнув.
- Халлорсен в Лондоне! Какого черта он все это затеял ни с того ни с
сего?
Динни обрывала пожелтевшие лепестки африканской лилии. Только теперь
ей стало понятно, насколько опасно устраивать чужие дела.
- Все это очень похоже на раскаяние, мой дорогой.
- Что? Этот тип раскаялся? Ну нет! За этим что-то стоит.
- Да. Стою я.
- Ты?
Динни скрыла испуг улыбкой.
- Я встретила Халлорсена у Дианы в Лондоне. В Липпингхолле он тоже
был. Словом, я... м-м... взялась за него.
Желтоватое лицо Хьюберта побагровело.
- Ты его просила... клянчила...
- Что ты! Нет!
- Тогда как же?
- Похоже, что он увлекся мной. Странно, конечно, но что я могла поде-
лать?
- Он это сделал, чтобы завоевать твое расположение?
- Я вижу, ты взял тон мужчины и старшего брата.
- Динни!
Теперь, скрывая злость под улыбкой, вспыхнула и Динни:
- Я его не поощряла. Вылила на него немало холодной воды, хотя не
могла отучить от этого крайне неблагоразумного увлечения. Но если хочешь
знать, Хьюберт, в нем много порядочности.
- То, что ты это находишь, - в порядке вещей, - холодно заметил
Хьюберт. Лицо его снова приобрело желтоватый и даже какой-то пепельный
оттенок.
Динни порывисто схватила брата за рукав:
- Не глупи, милый! Не все ли равно, какие у него мотивы - пусть даже
дурные. Он же принес публичное извинение. Что в этом плохого?
- То, что в этом замешана моя сестра. Я выгляжу во всей этой истории,
как... - Хьюберт стиснул голову руками. - Я взят в клещи. Каждый может
щелкнуть меня по лбу, а я бессилен.
К Динни вернулось ее хладнокровие.
- Ты напрасно боишься, что я тебя скомпрометирую. Письмо - очень от-
радная новость: оно делает всю эту историю совершенно беспочвенной. Кто
посмеет раскрыть рот после такого извинения?
Но Хьюберт, не взяв назад газету, уже вернулся в дом.
Динни в общем была свободна от мелкого самолюбия. Чувство юмора спа-
сало ее от переоценки собственных заслуг. Они понимала, что была обязана
предвидеть и предотвратить то, что случилось, но как - не знала и сей-
час.
Негодование Хьюберта было вполне естественным. Будь извинения Халлор-
сена подсказаны ему внутренним убеждением, они бы утешили молодого чело-
века, но, продиктованные лишь желанием угодить его сестре, вызвали еще
большую озлобленность. Хьюберт так ясно дал понять, насколько ему про-
тивно, что Халлорсен увлечен ею! И все-таки налицо было письмо - откры-
тое и прямое признание несправедливости выдвинутых обвинений. Оно все
меняло. Динни немедленно углубилась в размышления о том, какую пользу
можно из него извлечь. Стоит ли послать его лорду Саксендену? Стоит, раз
уже дело зашло так далеко. И Динни пошла писать сопроводительную запис-
ку.
"Кондафорд, 21 сентября.
Дорогой лорд Саксенден,
Я отваживаюсь послать Вам вырезку из сегодняшнего номера "Тайме", так
как верю, что она в какой-то степени может оправдать мою дерзость в тот
вечер. Я действительно не имела никакого права мучить Вас после столь
утомительного дня чтением отрывков из дневника моего брата. Это было
непростительно, и я не удивляюсь, что Вам пришлось искать спасения. Од-
нако прилагаемая вырезка подтвердит, что мой брат пострадал несправедли-
во, и я надеюсь, что Вы простите меня.
Искренне ваша Элизабет Черрел".
Заклеив конверт, она справилась о лорде Саксендене во "Всеобщем биог-
рафическом словаре" и адресовала письмо, надписав на нем "Лично", в лон-
донскую резиденцию пэра.
Потом отправилась искать Хьюберта и узнала, что тот взял машину и уе-
хал в Лондон.
Хьюберт гнал вовсю. Объяснение с Динни страшно расстроило его.
Меньше чем за два часа он покрыл добрых шестьдесят миль и в час дня
уже был у отеля "Пьемонт". Он не обменялся с Халлорсеном ни словом с тех
пор, как простился с ним шесть месяцев назад.
Молодой человек послал свою карточку и уселся в холле, плохо предс-
тавляя себе, что скажет американцу. Когда вслед за мальчиком рассыльным
перед ним выросла высокая фигура профессора, холод сковал все тело
Хьюберта.
- Капитан Черрел! - воскликнул Халлорсен и протянул руку.
Отвращение к сценам возобладало в Хьюберте над первым естественным
порывом. Он принял руку, но не ответил американцу даже легким пожатием
пальцев.
- Из "Тайме" я узнал, что вы здесь. Нельзя ли нам куда-нибудь отойти?
Нужно поговорить.
Халлорсен отвел Хьюберта в нишу.
- Принесите коктейли, - бросил он официанту.
- Благодарю, я не хочу. Закурить разрешите?
- Надеюсь, это будет трубка мира, капитан?
- Не знаю. Извинения, которые сделаны не по убеждению, для меня нич-
то.
- Кто сказал, что они сделаны не по убеждению?
- Моя сестра.
- Ваша сестра, капитан Черрел, - редкостный человек и очаровательная
юная леди. Я не хотел бы ей противоречить.
- Не возражаете, если я буду говорить откровенно?
- Конечно, нет!
- Тогда я скажу, что предпочел бы вовсе не получать извинений, чем
знать, что обязан ими симпатии, которую вы питаете к одному из членов
моей семьи.
- Видите ли, - помолчав, произнес Халлорсен, - я не могу снова напи-
сать в "Тайме" и заявить, что ошибался, когда приносил эти извинения.
Надо думать, они этого не допустят. Я был очень раздражен, когда писал
книгу. Я сказал об этом вашей сестре и это же повторяю вам. Я утратил
тогда всякое чувство жалости и теперь раскаиваюсь в этом.
- Мне нужна не жалость, а справедливость. Подвел я вас или не подвел?
- Бесспорно одно: ваше неумение справиться с этой шайкой окончательно
обрекло меня на провал.
- Согласен. Но скажите, я подвел вас по своей вине или потому, что вы
возложили на меня невыполнимую задачу?
С минуту мужчины стояли, глядя друг другу в глаза и не произнося ни
слова. Затем Халлорсен протянул руку.
- Будем считать, что виноват я, - сказал он.
Рука Хьюберта порывисто потянулась к нему, но на полпути останови-
лась.
- Одну минуту. Вы так говорите, чтобы угодить моей сестре?
- Нет, сэр, я так думаю.
Хьюберт пожал ему руку.
- Вот и великолепно! - воскликнул Халлорсен. - Мы не ладили, капитан,
но с тех пор как я побывал в одном из ваших старинных поместий, я понял,
почему так получилось. Я ожидал от вас того, чего вы, классический анг-
личанин, не можете дать, - открытого выражения ваших чувств. Вижу, что
вас надо переводить на наш язык. Я этого не сумел. Потому мы и ходили
вслепую друг около друга. А это верный способ испортить себе кровь.
- Почему - не знаю, но кровь мы друг другу попортили как следует.
- Ну, ничего. Я не прочь еще раз начать все сначала.
Хьюберт вздрогнул.
- Я - нет.
- А теперь, капитан, позавтракаем вместе, и вы расскажете мне, чем я
могу вам быть полезен. Я сделаю все, что вы скажете, чтобы исправить
свою ошибку.
Хьюберт помолчал. Лицо его было бесстрастно, но руки слегка тряслись.
- Все в порядке, - сказал он. - Это пустяки.
И они вошли в ресторан.
XIII
Если на свете есть что-нибудь бесспорное, - в чем с полным основанием
можно усомниться, - так это то, что все дела, связанные с государствен-
ными учреждениями, пойдут не так, как рассчитывает частное лицо.
Более опытная и менее преданная сестра, чем Динни, просто держалась
бы от греха подальше. Но опыт еще не научил девушку, что письма обычно
оказывают на важных персон воздействие, прямо противоположное тому, ка-
кого ожидает пишущий. Задев amour-propre [8] лорда Саксендена, чего,
сталкиваясь с государственными деятелями, следует всемерно избегать,
письмо привело лишь к одному результату: пэр решил устранится от этой
истории. Неужели эта молодая особа хотя бы на минуту могла предположить,
что он не заметил, как американец увивался вокруг нее? Словом, - о нез-
римая ирония, присущая всем человеческим делам! - извинения Халлорсена
лишь обострили щепетильность и подозрительность властей, и за два дня до
конца своего годичного отпуска Хьюберт был извещен о продлении его на
неопределенный срок и о переводе на половинный оклад впредь до результа-
тов расследования, предпринятого в связи с запросом, который был сделан
в палате общин майором Мотли, членом парламента. В ответ на заявление
Халлорсена этот преисполненный гражданских чувств воин опубликовал
