Она быстро поможем ему отвлечься. Но достаточно ли силен и жизнеспособен
Хьюберт для той, кто его отвлечет? Предположим, он влюбится в нее, а она
его отвергнет? Или наоборот - он влюбится, а она полностью завладеет им?
И потом - деньги! На что им жить, если Хьюберт уйдет в отставку и лишит-
ся жалованья? У него всего триста фунтов в год, у нее, очевидно, - вовсе
ничего. Сложный переплет! Если Хьюберт снова с головой уйдет в службу,
его незачем отвлекать. Если будет принужден подать в отставку, отвлечься
ему необходимо, но он не сможет себе это позволить. И все-таки Джин
именно та девушка, которая любым путем обеспечит карьеру человека, чьей
женой станет.
А пока что собеседницы разговаривали об итальянской живописи.
- Кстати, - неожиданно заметила Джин, - лорд Саксенден говорит, что
вам от него что-то нужно.
- Да?
- Что именно? Я могла бы заставить его согласиться.
- Как? - улыбнулась Динни.
Джин приподняла ресницы и посмотрела на Динни:
- Это нетрудно. Что вы от него хотите?
- Я хочу, чтобы брат вернулся в часть или - еще лучше - получил дру-
гое назначение. Его репутация опорочена в связи с боливийской экспедици-
ей профессора Халлорсена.
- Этого верзилы? Поэтому вы и пригласили его сюда?
Динни показалось, что с нее срывают последние одежды.
- Если говорить откровенно, - да.
- Очень интересный мужчина.
- То же самое находит и ваш брат.
- Ален самый великодушный человек на свете. Он без ума от вас.
- Это он мне сказал.
- Он искренен, как ребенок. Так, серьезно, нажать мне на лорда Сак-
сендена?
- Зачем вам-то беспокоиться?
- Не люблю сидеть сложа руки. Предоставьте мне свободу действий, и я
поднесу вам назначение на тарелочке.
- Мне достоверно известно, что лорд Саксенден не из покладистых, -
сказала Динни.
Джин потянулась.
- Ваш брат Хьюберт похож на вас?
- Ни капли. Волосы у него темные, глаза карие.
- Вы знаете, когда-то наши семьи были в родстве - кто-то на ком-то
женился. Вы интересуетесь селекцией животных? Я вывожу эрдельтерьеров и
не верю в передачу наследственности исключительно по мужской или по
женской линии. Доминирующие признаки могут передаваться потомству как по
той, так и по другой и в любом колене родословной.
- Возможно. Однако мой отец и брат оба чрезвычайно похожи на самый
ранний портрет нашего предка по мужской линии, если не считать того, что
они не покрыты пожелтевшим от времени лаком.
- А вот у нас в семье была одна урожденная Фицхерберт, которая вышла
за Тесбери в тысяча пятьсот сорок седьмом году. Если откинуть в сторону
брыжи, она - моя точная копия, даже руки у нее мои.
Джин вытянула вперед две длинные смуглые ладони, слегка хрустнув при
этом пальцами.
- Наследственность проявляется порой через много поколений, которые,
по видимости, были свободны от нее, - продолжала она. - Все это страшно
интересно. Мне хочется взглянуть на вашего брата, который выглядит сов-
сем не так, как вы.
Динни улыбнулась:
- Я попрошу его приехать за мной из Кондафорда. Может быть, вы даже
не сочтете его достойным внимания.
Дверь отворилась, и мужчины вошли в гостиную.
- У них такой вид, - шепнула Динни, - словно они задают себе вопрос:
"Угодно ли мне посидеть с дамами, и если да, то почему?" Все мужчины
после обеда становятся ужасно смешными.
Голос сэра Лоренса прервал наступившее молчание:
- Саксенден, не хотите ли вы с Бентуортом сыграть в бридж?
При этих словах тетя Уилмет и леди Хенриет автоматически поднялись с
дивана, где вполголоса расходились во мнениях, и проследовали туда, где
им предстояло заниматься тем же самым весь остаток вечера. Помещик и
Саксенден двинулись за ними.
Джин Тесбери скорчила гримаску:
- Вы не находите, что любители бриджа как бы обрастают плесенью?
- Еще один стол? - спросил сэр Лоренс. - Эдриен? Нет? Вы, профессор?
- Пожалуй, нет, сэр Лоренс.
- Флер, значит, вы со мной против Эм и Чарлза. Все решено. Идем.
- На дяде Лоренсе плесени не видно, - тихо отпарировала Динни. - А,
профессор! Вы знакомы с мисс Тесбери?
Халлорсен поклонился.
- Изумительный вечер! - воскликнул молодой Тесбери, подходя к Динни с
другой стороны. - Не прогуляться ли нам?
- Майкл, мы идем гулять, - объявила, поднимаясь, Динни.
Вечер был в самом деле изумительный. Листва вязов и каменных дубов
застыла в неподвижном темном воздухе. Звезды сверкали, как бриллианты,
роса еще не выпала. Только нагнувшись к цветам, можно было их различить.
Каждый звук - и уханье совы, доносившееся с реки, и мимолетное гуденье
майского жука - казался отчетливым и одиноким. Освещенный дом смутно вы-
рисовывался в теплом воздухе сквозь подстриженные кипарисы.
Динни с моряком ушли вперед.
- Только в такие вечера и постигаешь план творца, - заговорил Ален. -
Мой родитель - чудесный старик, но его проповеди способны убить веру в
ком угодно. А у вас она еще осталась?
- Вы имеете в виду веру в бога? - переспросила Динни. - Д-да. Но я
его себе не представляю.
- Не кажется ли вам, что о нем можно думать лишь тогда, когда ты оди-
нок и вокруг тебя простор?
- Когда-то я испытывала душевное волнение даже в церкви.
- По-моему, одних эмоций человеку мало. Хочется еще охватить разумом
тот беспредельный акт творения, который совершается в беспредельном мол-
чании. Вечное движение и в то же время вечный покой! Этот американец,
кажется, неплохой парень.
- Вы беседовали с ним о родственной любви?
- Я приберег эту тему для вас. У нас ведь еще при Анне был общий
пра-пра-пра-прадед. В нашем доме висит его портрет в парике, правда
ужасный. Так что родственные узы налицо. Дело за любовью, но она придет.
- Придет ли? Родственные узы обычно ее исключают - и между людьми, и
между народами. Они подчеркивают не столько сходство, сколько различие.
- Вы намекаете на американцев?
Динни утвердительно кивнула.
- Что бы мне ни говорили, - возразил моряк, - одно для меня бесспор-
но: лучше иметь под боком американца, чем любого другого иноземца. Скажу
больше - это мнение всего флота.
- Не потому ли, что у нас с ними общий язык?
- Нет. Но у нас общая закваска и общий взгляд на вещи.
- Это распространяется только на англо-американцев?
- В любом случае все зависит от того, каков сам американец, - даже
когда дело идет о людях голландского или скандинавского происхождения,
как этот Халлорсен. Мы ведь и сами из той же породы, что они.
- А германо-американцев вы к ней не относите?
- Отношу, но лишь в некоторой степени. Вспомните, какой, формы голова
у немцев. По существу они центрально - или восточноевропейцы.
- Вам бы лучше поговорить с моим дядей Эдриеном.
- Это такой высокий с козлиной бородкой? У него симпатичное лицо.
- Он чудесный, - подтвердила Динни. - Мы отбились от остальных, и ро-
са уже падает.
- Еще минутку. То, что я сказал за обедом, сказано совершенно серьез-
но. Вы - мой идеал, и, надеюсь, мне разрешат следовать за ним?
Динни покраснела и сделала реверанс:
- Юный сэр, вы мне льстите. Спешу напомнить вам, что ваше благородное
ремесло...
- Вы бываете когда-нибудь серьезной?
- Не часто - особенно когда падает роса.
Ален сжал ей руку:
- Ладно. В один прекрасный день станете... И причиной этому буду я.
Динни слегка ответила на его пожатие, высвободила руку и пошла
дальше.
- Эта аллея - словно коридор. Вам по вкусу такое сравнение? Оно мно-
гим нравится.
- Прелестная родственница, я буду думать о вас день и ночь. Не утруж-
дайте себя ответом, - сказал молодой Тесбери и распахнул перед ней бал-
конную дверь.
Сесили Масхем сидела за роялем, рядом с ней стоял Майкл.
Динни подошла к нему:
- Я отправляюсь в гостиную Флер, Майкл. Не покажешь ли лорду Саксен-
дену, где она находится. Буду ждать до двенадцати, потом пойду спать. А
пока что подберу отрывки, которые надо ему прочесть.
- Все будет сделано, Динни. Доведу его до самого порога. Желаю успе-
ха!
Достав дневник, Динни распахнула окно маленькой гостиной и уселась
выбирать отрывки. Было уже половина одиннадцатого. Ни один звук не отв-
лекал девушку. Она выбрала шесть довольно длинных отрывков, которые, на
ее взгляд, доказывали невыполнимость задачи, стоявшей перед ее братом.
Затем закурила сигарету, высунулась из окна и стала ждать.
Вечер был такой же изумительный, как и раньше, но сейчас Динни восп-
ринимала его гораздо острее. Вечное движение в вечном покое? Если бог
существует, он, видимо, избегает непосредственного вмешательства в дела
смертных. Да и зачем ему вмешиваться? Внял ли он крику зайца, подстре-
ленного Саксенденом, и содрогнулся ли? Увидел ли бог, как пальцы Алена
сжали ее руку? Улыбнулся ли он? Послал ли он ангела с хинином к Хьюбер-
ту, когда тот, сраженный лихорадкой, лежал в боливийских джунглях, слу-
шая, как вопят болотные птицы? Если бы миллиарды лет тому назад вон та
звезда погасла и повисла в космосе холодной черной массой, записал ли бы
это бог на своей манжете? Внизу - мириады мириадов листьев и былинок,
сплетающих ткань непроглядной мглы; вверху - мириады мириадов звезд, из-
лучающих свет, который помогает глазам Динни ощущать тьму. И все это по-
рождено бесконечным движением в бесконечном покое, все это - частица бо-
га. Сама она, Динни; и дымок ее сигареты; и жасмин, до которого рукой
подать и цвет которого неразличим; и работа ее мозга, заключающего, что
этот цвет - не желтый; и собака, лающая так далеко, что звук кажется ни-
точкой - потяни за нее и схватишь рукой тишину, - все, все имеет свое
далекое, беспредельное, всеобъемлющее, непостижимое назначение, все ис-
ходит от бога.
Динни вздрогнула и отошла от окна. Села в кресло, положила дневник на
колени и оглядела комнату. Чувствуется вкус Флер. Здесь все преобрази-
лось - тон ковра выбран удачно, свет мягко затенен и, не раздражая глаз,
падает на платье цвета морской волны и покоящиеся на дневнике руки Дин-
ни. Долгий день утомил девушку. Она откинула голову и сонно уставилась
на лепных купидонов, украшающих карниз, которым какая-то из предшествую-
щих леди Монт распорядилась обвести комнату. Толстенькие забавные созда-
ния. Они скованы цепью из роз и обречены вечно разглядывать спину сосе-
да, к которому так и не могут приблизиться. Пробегают розовые миги, про-
бегают... Веки Динни опустились, рот приоткрылся. Девушка спала. А свет,
скользя по лицу, волосам и шее уснувшей, нескромно обнаруживал их неб-
режную прелесть, наводящую на мысль о тех подлинно английских итальян-
ках, которых писал Боттичелли. Густая прядка подстриженных волос сбилась
на лоб, на полуоткрытых губах мелькала улыбка; тень ресниц, чуть более
темных, чем брови, трепетала на щеках, казавшихся прозрачными; в такт
зыбким снам морщился и вздрагивал нос, словно посмеиваясь над тем, что
он немножко вздернут. Казалось, довольно самого легкого прикосновения,
чтобы сорвать запрокинутую головку с белого стебелька шеи...
Внезапно голова выпрямилась. Посередине комнаты, строго глядя на де-
вушку немигающими голубыми глазами, стоял тот, кого называли Бантамский
петух.
- Простите, - извинился он. - Вы славно вздремнули.
- Мне снились сладкие пирожки, - сказала Динни. - Очень любезно, что
вы пришли, хотя сейчас уже, наверное, поздно.
- Семь склянок. Надеюсь, вы не долго? Не возражаете, если закурю
трубку?
Пэр уселся на диван напротив Динни и стал набивать трубку. У него был
вид человека, который ждет, что ему все выложат, а он возьмет и оставит
свое мнение при себе. В эту минуту Динни особенно отчетливо поняла, как
вершатся государственные дела. "Все ясно, - думала она. - Он оказывает
услугу, не надеясь на плату. Работа Джин!" Никто - ни сама Динни, ни лю-
бая другая женщина не смогла бы определить, что испытывала сейчас девуш-
