громкий вой и устремлял а пространство голодный взгляд. Смешные людишки!
Они прошли перед королевскими ложами, куда букмекеры, по-видимому, не
допускались. Замелькали серые "цилиндры. Здесь, он слышал, бывает много
красивых женщин. Он только что начал их высматривать, когда Уинифрид
сжала его локоть.
- Смотри, Сомс, королевская семья!
Чтобы не глазеть на эти нарядные коляски, на которые и так все глазе-
ли, Сомс отвел взгляд и увидел, что они с Уинифрид остались одни.
- Куда же девались остальные? - спросил он.
- Вероятно, пошли в паддок.
- Зачем?
- Посмотреть лошадей, милый.
Сомс и забыл о лошадях.
- Какой смысл в наше время разъезжать в экипажах? - пробормотал он.
- По-моему, это так интересно, - разъезжать в экипаже. Хочешь, мы то-
же пойдем в паддок? - сказала Уинифрид.
Сомс, который отнюдь не намерен был терять из виду свою дочь, после-
довал за Уинифрид к тому, что она называла паддоком.
Был один из тех дней, когда никак не скажешь, пойдет дождь или нет,
поэтому женские туалеты "разочаровали Сомса: он не увидел ничего, что
сравнилось бы с его дочерью, и только что собрался сделать какое-то пре-
небрежительное замечание, как услышал позади себя голос:
- Посмотри-ка, Джон! Вон Флер Монт!
Сомс наступил на ногу Уинифрид и замер. В двух шагах от него, и тоже
в сером цилиндре, шел этот мальчик между своей женой и сестрой. На Сомса
нахлынули воспоминания: как двадцать семь лет назад он пил чай в Ро-
бин-Хилле у своего кузена Джолиона, отца этого юноши, и как вошли Холли
и Вэл и сели и глядели на него, точно на странную, неведомую птицу. Вот
они прошли все трое в кольцо людей, непонятно что разглядывающих. А вот,
совсем близко от них, и другая тройка - Джек Кардиган, Имоджин и Флер.
- Дорогой мой, - сказала Уинифрид, - ты стоишь на моей ноге.
- Я нечаянно, - пробурчал Сомс. - Пойдем на другую сторону, там сво-
боднее.
Публика смотрела, как проводят лошадей; но Сомс, выглядывая из-за
плеча. Уинифрид, интересовался только своей дочерью. Она еще не увидела
молодого человека, но явно высматривает его - взгляд ее почти не задер-
живается на лошадях; это, впрочем, и не удивительно - все они, как одна,
лоснящиеся и гибкие, смирные, как ягнята; около каждой вертится по
мальчишке. А! Его точно ножом полоснуло - Флер внезапно ожила; и так же
внезапно затаила свое возвращение к жизни даже от самой себя. Как она
стоит - тихо-тихо, и не сводит глаз с этого молодого человека, поглощен-
ного разговором с женой.
- Это вот фаворит. Сомс. Мне Джек говорил. Как ты его находишь?
- Не вижу ничего особенного - голова и четыре ноги.
Уинифрид засмеялась. Сомс такой забавный!
- Джек уходит; знаешь, милый, если мы думаем ставить, пожалуй, пойдем
обратно. Я уже выбрала, на какую.
- Я ничего не выбрал, - сказал Сомс. - Просто слабоумные какие-то;
они и лошадей-то одну от другой не отличают!
- О, ты еще не знаешь, - сказала Уинифрид, - вот Джек тебе...
- Нет, благодарю.
Он видел, как Флер двинулась с места и подошла к той группе. Но, вер-
ный своему решению не показывать вида, хмуро побрел назад, к главной
трибуне. Какой невероятный шум они подняли теперь там, у дорожки! И как
тесно стало на этой громадной трибуне! На самом верху ее он приметил
кучку отчаянно жестикулирующих сумасшедших - верно, какая-нибудь сигна-
лизация. Вдруг за оградой, внизу, стрелой пронеслось что-то яркое. Лоша-
ди - одна, две, три... десять, а то и больше, на каждой номер; и на шеях
у них, как обезьяны, сидят яркие человечки. Пронеслись - и, наверно,
сейчас пронесутся обратно; и уйма денег перейдет из рук в руки. А потом
все начнется сначала, и деньги вернутся на свое место. И какая им от
этого радость - непонятно! Есть, кажется, люди - тысячи людей, - которые
проводят в этом всю жизнь; видно, много в стране свободных денег и вре-
мени. Как это Тимоти говорил: "Консоли идут в гору". Так нет, не пошли;
напротив того, даже упали на один пункт, и еще упадут, если горняки не
прекратят забастовку. Над ухом у него раздался голос Джека Кардигана:
- Вы на какую будете ставить, дядя Сомс?
- Я почем знаю?
- Надо поставить, а то неинтересно.
- Поставьте что-нибудь за Флер и не приставайте ко мне. Мне поздно
начинать, - и он раскрыл складную трость и уселся на нее. - Будет дождь,
- прибавил он мрачно. Он остался один; Уинифрид с Имоджин следом за Флер
прошли вдоль ограды к Холли и ее компании... Флер и этот юноша стояли
рядом. И он вспомнил, что когда Босини не отходил от Ирэн, он, как и те-
перь, не подавал вида, безнадежно надеясь, что сможет пройти по водам,
если не будет смотреть в глубину. А воды предательски разверзлись и пог-
лотили его; и неужели, неужели теперь опять? Губы его дрогнули, и он
протянул вперед руку. На нее упали мелкие капли дождя.
"Пошли!"
Слава богу, гам прекратился. Забавный переход от такого шума к полной
тишине. Вообще забавное зрелище - точно взрослые дети! Кто-то пронзи-
тельно вскрикнул во весь голос, где-то засмеялись, потом на трибунах на-
чал нарастать шум; вокруг Сомса люди вытягивали шеи. "Фаворит возьмет!"
- "Ну нет!" Еще громче; топот - промелькнуло яркое пятно. И Сомс поду-
мал: "Ну, конец!" Может, и все в жизни так. Тишина - гам - что-то
мелькнуло - тишина. Вся жизнь - скачки, зрелище, только смотреть некому!
Риск и расплата! И он провел рукой сначала по одной плоской щеке, потом
по другой. Расплата! Все равно, кому расплачиваться, лишь бы не Флер. Но
в том-то и дело - есть долги, которые не поручишь платить другому! О чем
только думала природа, когда создавала человеческое сердце!
Время тянулось, а он так и не видел Флер. Словно она заподозрила его
намерение следить за ней. В "Золотом кубке" [16] скакала "лучшая лошадь
века", и говорили, что этот заезд никак нельзя пропустить. Сомса опять
потащили к лужайке, где проводили лошадей.
- Вот эта? - спросил он, указывая на высокую кобылу, которую он по
двум белым бабкам сумел отличить от других. Никто ему не ответил, и он
обнаружил, что три человека оттеснили его от Уинифрид и Кардшанов и с
некоторым любопытством на него посматривают.
- Вот она! - сказал один из них.
Сомс повернул голову. А, так вот она какая, лучшая лошадь века! Вон
та гнедая; той же масти, как те, что ходили парой у них в запряжке, ког-
да он еще жил на ПаркЛейн. У его отца всегда были гнедые, потому что у
старого Джолиона были караковые, у Николаев - вороные, у Суизина - се-
рые, а у Роджера... он уже забыл, какие были у Роджера, - что-то слегка
эксцентричное - верно, пегие! Иногда они говорили о лошадях, или, вер-
нее, о том, сколько заплатили за них. Суизин был когда-то судьей на
скачках - так он по крайней мере утверждал. Сомс никогда этому не верил,
он вообще никогда не верил Суизину. Но он прекрасно помнил, как на Роу
лошадь однажды понесла Джорджа и сбросила его на клумбу - каким образом,
никто так и не смог объяснить. Совсем в духе Джорджа, с его страстью ко
всяким нелепым выходкам! Сам он никогда не интересовался лошадьми. Ирэн,
та очень любила ездить верхом - похоже на нее! После того как она вышла
за него замуж, ей больше не пришлось покататься... Послышался голос:
- Ну, что вы о ней скажете, дядя Сомс? Вал со своей дурацкой улыбкой,
и Джек Кардиган, и еще какой-то тощий темнолицый мужчина с длинным носом
и подбородком. Сомс осторожно сказал:
- Лошадь не плоха.
Пусть не воображают, что им удастся поймать его!
- Как думаешь, Вэл, выдержит он? Заезд нелегкий.
- Не беспокойся, выдержит.
- Тягаться-то не с кем, - сказал тощий.
- А француз, Гринуотер?
- Не классная лошадь, капитан Кардиган. И эта не так уж хороша, как о
ней кричат, но сегодня она не может проиграть.
- Ну, будем надеяться, что она побьет француза; не все же кубки им
увозить из Англии.
В душе Сомса что-то откликнулось. Раз это будет против француза, надо
помочь по мере сил.
- Поставьте-ка мне на него пять фунтов, - неожиданно обратился он к
Джеку Кардигану.
- Вот это дело, дядя Сомс! Шансы у них примерно равны. Посмотрите,
какая у нее голова и перед, грудь какая широкая. Круп, пожалуй, хуже, но
все-таки лошадь замечательная.
- Который из них француз? - спросил Сомс. - Этот? О! А! Нет, не нра-
вится. Этот заезд я посмотрю.
Джек Кардиган ухватил его повыше локтя - пальцы у него были как же-
лезные.
- Марш со мной, - сказал он.
Сомса повели, затащили выше, чем прежде, дали бинокль Имоджин - его
же подарок - и оставили одного. Он изумился, обнаружив, как ясно и дале-
ко видит. Какая уйма автомобилей и какая уйма народа! "Национальное вре-
мяпрепровождение" - так, кажется, это называют. Вот проходят лошади,
каждую ведет в поводу человек. Что и говорить, красивые создания! Анг-
лийская лошадь против французской лошади - в этом есть какой-то смысл.
Он порадовался, что Аннет еще не вернулась из Франции, иначе она была бы
здесь с ним. Теперь они идут легким галопом. Сомс добросовестно поста-
рался отличить одну от другой, но если не считать номеров, они все были
до черта похожи. "Нет - решил он, - буду смотреть только на этих двух и
еще на ту вот - высокую", - он выбрал ее за кличку - Понс Асинорум. Он
не без труда заучил цвета камзолов трех нужных жокеев и навел бинокль на
группу лошадей у старта. Однако, как только они пошли, все спуталось, он
видел только, что одна лошадь идет впереди других. Стоило ли стараться
заучивать цвета! Он смотрел, как они скачут - все вперед, и вперед, и
вперед - и волновался, потому что ничего не мог разобрать, а окружающие,
по-видимому, прекрасно во всем разбирались. Вот они выходят на прямую.
"Фаворит ведет!" - "Смотрите на француза!" Теперь Сомс мог различить
знакомые цвета. Впереди те две! Рука его дрогнула, и он уронил бинокль.
Вот они идут - почти голова в голову! О черт, неужели не он - не Англия?
Нет! Да! Да нет же! Без всякого поощрения с его стороны сердце его коло-
тилось до боли. "Глупо, - подумал он. - Француз! Нет, фаворит выигрыва-
ет! Выигрывает!" Почти напротив него лошадь вырвалась вперед. Вот молод-
чина! Ура! Да здравствует Англия! Сомс едва успел прикрыть рот рукой,
слова так и просились наружу. Ктото заговорил с ним. Он не обратил вни-
мания. И бережно уложив в футляр бинокль Имоджин, он снял свой серый ци-
линдр и заглянул в него. Там ничего не оказалось, кроме темного пятна на
рыжеватой полоске кожи в том месте, где она промокла от пота.
III
ДВУХЛЕТКИ
Тем временем в паддоке, в той его части, где было меньше народу, го-
товили к скачкам двухлеток.
- Джон, пойдем посмотрим, как седлают Рондавеля, - сказала Флер.
И рассмеялась, когда он оглянулся.
- Нет, Энн при тебе весь день и всю ночь. Разок можно пойти и со
мной.
В дальнем углу паддока, высоко подняв благородную голову, стоял сын
Голубки; ему осторожно вкладывали мундштук, а Гринуотер собственноручно
прилаживал на нем седло.
- Никому на свете не живется лучше, чем скаковой лошади, - говорил
Джон. - Посмотри, какие у нее глаза - умные, ясные, живые. У ломовых ло-
шадей такой разочарованный, многострадальный вид, у этих - никогда. Они
любят свое дело, это поддерживает их настроение.
- Не читай проповедей, Джон! Ты так и думал, что мы здесь встретимся?
- Да.
- И все-таки приехал. Какая храбрость!
- Тебе непременно хочется говорить в таком тоне?
- А в каком же? Ты заметил, Джон, скаковые лошади, когда стоят, ни-
когда не сгибают колен; оно и понятно, они молодые. Между прочим, есть
одно обстоятельство, которое должно бы умерить твои восторги. Они всегда
подчиняются чужой воле.
- А кто от этого свободен?
Какое у него жесткое, упрямое лицо!
- Посмотрим, как его поведут.
Они подошли к Валу, тот хмуро сказал:
