вижную фигуру гостя, Вэл принял решение.
- Послушай, Стэйнфорд, - начал он, но тут мужество ему изменило. -
Как ты попал сюда?
- Автомобилем из Хоршэма. Да, кстати. У меня с собой ни пенни, пла-
тить шоферу нечем.
Вэла передернуло. Было во всем этом что-то бесконечно жалкое.
- Вот, - сказал он, - возьми, если хочешь, пятерку, но на большее,
пожалуйста, не рассчитывай. - И он вдруг разразился: - Знаешь, я ведь не
забыл, как в Оксфорде я раз дал тебе взаймы все свои деньги, когда мне и
самому до черта туго приходилось, а ты их так и не вернул, хотя в том же
триместре получил немало.
Изящные пальцы сомкнулись над банкнотом; тонкие губы приоткрылись в
горькой улыбке.
- Оксфорд! Другая жизнь. Ну, Дарти, до свидания, пора двигаться; и
спасибо. Желаю тебе удачного сезона.
Руки он не протянул. Вэл смотрел ему в спину, узкую и томную, пока
она не скрылась за дверью.
Да! Вспомнив это, он понял. Стэйнфорд, очевидно, подслушал в деревне
какие-то сплетни - уж, конечно, там не молчат об его конюшнях. В конце
концов не так важно - Холли все равно не даст ему играть. Но не мешает
Гринуотеру получше присматривать за этим жеребенком. В мире скачек дос-
таточно честных людей, но сколько мерзавцев примазывается со стороны!
Почему это лошади так притягивают к себе мерзавцев? Ведь красивее нет на
земле создания! Но с красотой всегда так - какие мерзавцы увиваются око-
ло хорошеньких женщин! Ну, надо рассказать Холли. Остановиться можно,
как всегда, в гостинице Уормсона, на реке; оттуда всего пятнадцать миль
до ипподрома...
"Зобастый голубь" стоял немного отступя от Темзы, на Беркширском бе-
регу, в старомодном цветнике, полном роз, левкоев, маков, гвоздики,
флоксов и резеды. В теплый июньский день аромат из сада и от цветущего
под окнами шиповника струился в старый кирпичный дом, выкрашенный в
бледно-желтый цвет. Служба на Парк-Лейн, в доме Джемса Форсайта, в пос-
ледний период царствования Виктории, подкрепленная последующим браком с
горничной Эмили - Фифин, дала Уормсону возможность так досконально изу-
чить, что к чему, что ни одна гостиница на реке не представлялась более
заманчивой для тех, чьи вкусы устояли перед современностью. Идеально
чистое белье, двуспальные кровати, в которые даже летом клали медные
грелки, сидр из яблок собственного сада, выдержанный в бочках от рома, -
поистине отдых для всех чувств. Стены украшали гравюры "Модный брак",
"Карьера повесы" [15], "Скачки в ночных сорочках", "Охота на лисицу" и
большие групповые портреты знаменитых государственных деятелей времен
Виктории, имена которых значились на объяснительной таблице. Гостиница
могла похвастаться как санитарным состоянием, так и портвейном. В каждой
спальне лежали душистые саше, кофе пили из старинной оловянной посуды,
салфетки меняли после каждой еды. И плохо приходилось здесь паукам, ухо-
верткам и неподходящим постояльцам. Уормсон, независимый по натуре, один
из тех людей, которые расцветают, когда становятся хозяевами гостиниц, с
красным лицом, обрамленным небольшими седыми - баками, проникал во все
поры дома, как теплое, но не жгучее солнце.
Энн Форсайт нашла, что все это восхитительно. За всю свою короткую
жизнь, прожитую в большой стране, она еще никогда не встречала такого
самодовольного уюта - покойная гладь реки, пение птиц, запах цветов, на-
ивная беседка в саду, небо то синее, то белое от проплывающих облаков,
толстый, ласковый сеттер, и чувство, что завтра, и завтра, и завтра бу-
дет нескончаемо похоже на вчера.
- Просто поэма, Джон!
- Слегка комическая. Когда есть комический элемент, не чувствуешь
скуки.
- Здесь я бы никогда не соскучилась.
- У нас, в Англии, Энн, трагедия не в ходу.
- Почему?
- Как тебе сказать, трагедия - это крайность; а мы не любим крайнос-
тей. Трагедия суха, а в Англии сыро.
Она стояла, облокотившись на стену, в нижнем конце сада; чуть повер-
нув подбородок, опирающийся на ладонь, она оглянулась на него.
- Отец Флер Монг живет на реке, да? Это далеко отсюда?
- Мейплдерхем? Миль десять, кажется.
- Интересно, увидим ли мы ее на скачках? По-моему, она очаровательна.
- Да, - сказал Джон.
- Как это ты не влюбился в нее, Джон?
- Мы же были чуть не детьми, когда я с ней познакомился.
- Она в тебя влюбилась, по-моему.
- Почему ты думаешь?
- По тому, как она смотрит на тебя. Она не любит мистера Монта; прос-
то хорошо к нему относится.
- О! - сказал Джон.
С тех пор как в роще Робин Хилла Флер таким странным голосом сказала
"Джон! ", он испытал разнообразные ощущения. В нем было и желание схва-
тить ее - такую, какой она стояла, покачиваясь, на упавшем дереве, поло-
жив руки ему на плечи, - и унести с собой прямо в прошлое. В нем было и
отвращение перед этим желанием. В нем было и чувство, что можно отойти в
сторону и сложить песенку про них обоих, и еще что-то, что говорило:
"Выбрось всю эту дурь из головы и принимайся за дело!" Признаться, он
запутался. Выходит, что прошлое не умирает, как он думал, а продолжает
жить, наряду с настоящим, а порой, может быть, превращается в будущее.
Можно ли жить ради того, чего нет? В душе его царило смятение, лихора-
дочные сквознячки пронизывали его. Все это тяжело лежало у него на со-
вести, ибо если что было у Джона, так это совесть.
- Когда мы заживем своим домом, - сказал он, - заведем у себя все эти
старомодные цветы. Ничего нет лучше их.
- Ах да, Джон, пожалуйста, поселимся своим домом. Но ты уверен, что
тебе хочется? Тебя не тянет путешествовать и писать стихи?
- Это не работа. Да и стихи мои недостаточно хороши, Тут надо настро-
ение Гатераса Дж. Хопкинса:
Презреньем отделенный от людей,
Живу один и в песнях одинок.
- Напрасно ты скромничаешь, Джон.
- Это не скромность, Энн; это чувство юмора.
- Нельзя ли нам выкупаться до обеда? Вот было бы хорошо.
- Не знаю, какие тут порядки.
- А мы сначала выкупаемся, а потом спросим.
- Хорошо. Беги переоденься. Я попробую открыть эту калитку.
Плеснула рыба, длинное белое облако задело верхушки тополей за рекой.
В точно такой вечер, шесть лет назад, он шел по берегу с Флер, простился
с ней, подождал, пока она не оглянулась, не помахала ему рукой. Он и
сейчас ее видел, полную того особого изящества, благодаря которому все
ее движения надолго сохранялись в памяти. А теперь вот - Энн! А Энн в
воде неотразима!..
Небо над "Зобастым голубем" темнело; в гаражах затихли машины; все
лодки стояли на причале; только вода не стояла, да ветер вел тихие раз-
говоры в камышах и листьях. В доме царил уют. Лежа на спине, чуть похра-
пывали Уормсон и Фифин. У Холли на тумбочке горела лампа, и при свете ее
она читала "Худшее в мире путешествие", а рядом с ней Вэлу снилось, что
он хочет погладить лошадиную морду, а она под его рукой становится ко-
роткая, как у леопарда. И спала Энн, уткнувшись лицом в плечо Джону, а
Джон широко раскрытыми глазами смотрел на щели в ставнях, через которые
пробивался лунный свет.
А в своем стойле в Аскоте сын Голубки, впервые покинувший родные
края, размышлял о превратностях лошадиной жизни, открывал и закрывал
глаза и бесшумно дышал в пахнущую соломой тьму - на черную кошку, кото-
рую он захватил с собой, чтобы не было скучно.
II
СОМС НА СКАЧКАХ
По мнению Уинифрид Дарти, аскотский дебют жеребенка, взращенного в
конюшнях ее сына, был достаточным поводом для сбора тех членов ее семьи,
которые, по врожденному благоразумию, могли безопасно посещать скачки;
но она была потрясена, когда услышала по телефону от Флер: "И папа едет;
он никогда не бывал на скачках, особенного нетерпения не выказывает".
- О, - сказала она, - хороших мест теперь не достать - поздно. Ну ни-
чего, Джек о нем позаботится. А Майкл?
- Майкл не сможет поехать, он погряз в трущобах; новый лозунг - "Шире
мостовые"!
- Он такой славный, - сказала Уинифрид. - Поедем пораньше, милая,
чтоб успеть позавтракать до скачек. Хорошо бы на автомобиле.
- Папина машина в городе, мы за вами заедем.
- Чудесно, - сказала Уинифрид. - У папы есть серый цилиндр? Нет? О,
но это необходимо; они в этом году в моде. Ты не говори ему ничего, но
купи непременно. Его номер семь с четвертью; и знаешь, милая, скажи там,
чтоб цилиндр погрели и сдавили с боков, а то они всегда слишком круглые
для его головы. Денег лишних пускай не берет: Джек будет ставить за
всех.
Флер сомневалась, что ее отец вообще захочет ставить; он просто выра-
зил желание посмотреть, что это за штука.
- Так смешно, когда он говорит о скачках, - сказала Уинифрид, - сов-
сем как твой дедушка.
Для Джемса, правда, это было не так уж смешно - ему три раза пришлось
уплатить скаковые долги за Монтегью Дарти.
Сомс и Уинифрид заняли задние сиденья, Флер с Имоджин - передние, а
Джек Кардиган уселся рядом с Ригзом. Чтобы избежать большого движения,
они выбрали кружную дорогу через Хэрроу и въехали в город как раз в тот
момент, когда на дороге стало особенно тесно. Сомс, который держал свой
серый цилиндр на коленях, надел его и сказал:
- Опять этот Ригз!
- О нет, дядя, - сказала Имоджии, - это Джек виноват. Когда ему нужно
ехать через Итон, он всегда норовит сначала проехать через Хэрроу.
- О! А! - сказал Сомс. - Он там учился. Надо бы записать Кита.
- Вот славно! - сказала Имоджин. - Наши мальчики как раз кончат, ког-
да он поступит. Как вам идет этот цилиндр, дядя!
Сомс опять снял его.
- Никчемный предмет, - сказал он. - Не понимаю, с чего это Флер взду-
мала мне его купить.
- Дорогой мой, - сказала Уинифрид, - тебе его хватит на много лет.
Джек носит свой с самой войны. Главное - уберечь его от моли от сезона
до сезона. Какая масса автомобилей! По-моему, все-таки удивительно, что
в наше время у стольких есть на это деньги.
При виде этих денег, утекающих из Лондона, Сомс испытывал бы больше
удовольствия, если бы не задумывался, откуда, черт возьми, они берутся.
Добыча угля прекратилась, фабрики закрываются по всей стране - и эта вы-
ставка денег и мод хоть и действует успокоительно, но все же как-то неп-
рилична.
Со своего места около шофера Джек Кардиган начал объяснять какое-то
приспособление, называемое "Тото". Выходило, что это машина, которая са-
ма ставит за вас деньги. Забавный малый этот Джек Кардиган - сделал себе
из спорта профессию. Такой мог уродиться только в Англии! И, нагнувшись
вперед, Сомс сказал Флер:
- Тебе там не дует?
Она почти всю дорогу молчала, и он знал, почему: вероятнее всего, на
скачках будет Джон Форсайт. В Мейплдерхеме ему два раза попались на гла-
за письма, адресованные ею: "Миссис Вэл Дарти, Уонсдон, Сэссекс".
Он заметил, что эти две недели она была то слишком суетлива, то очень
уж тиха. Раз, когда он заговорил с ней о будущем Кита, она сказала:
"Знаешь, папа, по-моему - не стоит и придумывать, он все равно сделает
по-своему; теперь с родителями не считаются. Вот хоть я, посмотри!"
И он посмотрел на нее и не стал возражать.
Он все еще был занят созерцанием ее затылка, когда они въехали в ка-
кую-то ограду и ему волей-неволей пришлось вынести свой цилиндр на суд
публики. Ну, и толпа! Здесь, на дальней стороне ипподрома, тесными ряда-
ми стояли люди, которые, насколько он мог понять, вообще ничего не уви-
дят и будут так или иначе мокнуть до самого вечера. И это называется
удовольствием! Он следом за своими стал пересекать ипподром против глав-
ной трибуны. Так вот они, букмекеры! Смешные людишки! На каждом написано
его имя, чтобы не спутали, - это и не лишнее: ему они все казались оди-
наковыми, с толстыми шеями и красными лицами либо с длинными шеями и то-
щими лицами, по одному того и другого сорта от каждой фирмы - как пары
клоунов в цирке. Изредка среди наступившего затишья один из них испускал
