есть почти ничего.
- Ну, не знаю. По-твоему, человеческие страсти те что были, папа?
Сомс задумчиво потер подбородок. Почему она это спросила? Когда-то он
сказал ей, что настоящая страсть бывала только в прошлом, а она ответи-
ла, что сама ее переживает. И в памяти у него мгновенно возникла карти-
на, как в теплице Мейплдерхема, во влажной жаре, отдающей землей и ге-
ранью, он толкнул ногой трубу водяного отопления. Может, Флер и была
права тогда: от человеческой природы не уйдешь.
- Страсти! - сказал он. - Что ж, и сейчас иногда читаешь, что люди
травятся газом. В прежнее время они обычно топились. Пойдем выпьем чаю,
вон там есть какойто павильон.
Когда они уселись и голуби весело принялись клевать его пирожное, он
окинул дочь долгим взглядом. Она сидела, положив ногу на ногу - красивые
ноги! И фигурой - от талии и выше - как-то отличалась от всех других мо-
лодых женщин, которых ему приходилось видеть. Она сидела не согнувшись,
а чуть выгнув спину, отчего появлялась решительность в посадке головы.
Она опять коротко остриглась - эта мода оказалась, против ожидания, жи-
вучей; но, надо признать, шея у нес на редкость белая и круглая. Лицо
широкое, с твердым округлым подбородком; очень мало пудры, и губы не
подкрашены, белые веки с темными ресницами, ясные светло-карие глаза,
небольшой прямой нос, и широкий низкий лоб, и каштановые завитки над
ушами; и рот, напрашивающийся на поцелуи, - право же, ему есть чем гор-
диться!
- Я полагаю, - сказал он, - ты рада, что опять можешь уделять больше
времени Киту? Он плутишка! Подумай, что он попросил у меня вчера, - мо-
лоток!
- Да, он постоянно все крушит. Я стараюсь шлепать его как можно реже,
но иногда без этого не обойтись - кроме меня, никому не разрешается. Ма-
ма приучила его к этому, пока нас не было, так что теперь он считает,
что это в порядке вещей.
- Дети - чудные создания, - сказал Сомс. - В моем детстве с нами так
не носились.
- Прости меня, папа, но, по-моему, больше всех с ним носишься ты.
- Что? - сказал Сомс. - Я?
- Ты исполняешь все его прихоти. Ты дал ему молоток?
- У меня его не было - к чему мне носить с собой молотки?
Флер рассмеялась.
- Нет, но ты относишься к нему совершенно серьезно. Майкл относится к
нему иронически.
- Малыш не лишен чувства юмора.
- К счастью. А меня ты не баловал, папа?
Сомс уставился на голубя.
- Трудно сказать, - ответил он. - Ты чувствуешь себя избалованной?
- Когда я чего-нибудь хочу - кончено.
Это он знал; но если она не хочет невозможного...
- И если я этого не получаю, со мной не шути.
- Это кто говорит?
- Никто это не говорит, я сама знаю...
Хм! Чего же она сейчас хочет? Спросить? И, делая вид, что смахивает с
пиджака крошки, он взглянул на нее исподлобья. Лицо ее, глаза, которые
на мгновение остались незащищенными, заволокла какая-то глубокая... как
бы это сказать? Тайна! Вот оно что!
IX
СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА
Зажав в руке счета по столовой. Флер на мгновение задержалась у
подъезда, между двумя лавровыми деревьями в кадках. Большой Бэн показы-
вает без четверти девять. Пешком через Грин-парк она пройдет минут двад-
цать. Кофе она выпила в постели, чтобы избежать вопросов, - а папа, ко-
нечно, тут как тут - приклеился носом к окну столовой. Флер помахала
счетами, и он отшатнулся от окна, как будто она его стегнула. Папа бес-
конечно добр, но напрасно он все время стирает с нее пыль - она не фар-
форовая безделушка!
Она шла быстрым шагом. Никаких ощущений, связанных с жимолостью, у
нее сегодня не было, ум работал четко и живо. Если Джон вернулся в Анг-
лию окончательно, нужно добиться его. Чем скорее, тем лучше, без каните-
ли! На куртинах перед Букингемским дворцом только что расцвела герань,
ярко-пунцовая; Флер стало жарко. Не нужно спешить, а то придешь вся пот-
ная. Деревья одевались по-летнему; в Грин-парке тянуло ветерком, и на
солнце пахло травой и листьями. Много лет так хорошо не пахло весной.
Флер неудержимо потянуло за город. Трава, и вода, и деревья - среди них
протекли ее встречи с Джоном, один час в этом самом парке, перед тем как
он повез ее в Робйн-Хилл! Робин-Хилл продали какому-то пэру. Ну и пусть
наслаждается; она-то знает историю этого злосчастного дома - он точно
корабль, над которым тяготеет проклятие! Дом сгубил ее отца, и отца Джо-
на, и еще, кажется, его деда, не говоря уже о ней самой. Второй раз ее
так легко не сломаешь! И, выйдя на Пикадилли, Флер мысленно посмеялась
над своей детской наивностью. В окнах клуба, обязанного своим названием
- "Айсиум" - Джорджу Форсайту, не было видно ни одного из его соратни-
ков, обычно созерцавших изменчивые настроения улицы, потягивая из стака-
на или чашки и обволакивая свои мнения клубами дыма. Флер очень смутно
помнила его, своего старого родственника Джорджа Форсайта, который часто
сиживал здесь, мясистый и язвительный, за выпуклыми стеклами окна.
Джордж, бывший владелец "Белой обезьяны", что висит теперь наверху, у
Майкла в кабинете. И дядя Монтегью Дарти, которого она видела всего один
раз и хорошо запомнила, потому что он ущипнул ее за мягкое место и ска-
зал: "Ну-ка, из чего делают маленьких девочек?" Узнав вскоре после это-
го, что он сломал себе шею, она захлопала в ладоши - препротивный был
человек, толстолицый, темноусый, пахнувший духами и сигарами. На послед-
нем повороте она запыхалась. На окнах дома тетки в ящиках цвела герань,
фуксии еще не распустились. Не в ее ли бывшей комнате теперь поселили
их? И, отняв руку от сердца, она позвонила.
- А, Смизер! Встал уже кто-нибудь?
- Пока только мистер Джон встал, мисс Флер.
И зачем так колотится сердце? Идиотство - когда не чувствуешь никако-
го волнения.
- Хватит и его, Смизер. Где он?
- Пьет кофе, мисс Флер.
- Хорошо, доложите. Я и сама не откажусь от второй чашки.
Она стала еле слышно склонять скрипящую фамилию, которая плыла впере-
ди нее в столовую: "Смизер, Смизера, Смизеру, Смизером". Глупо!
- Миссис Майкл Монт, мистер Джон. Заварить вам свежего кофе, мисс
Флер?
- Нет, спасибо, Смизер. - Скрипнул корсет, дверь закрылась.
Джон встал.
- Флер!
- Ну, Джон?
Ей удалось пожать ему руку и не покраснеть, хотя его щеки, теперь уже
не измазанные, залил густой румянец.
- Хорошо я тебя кормила?
- Замечательно. Как поживаешь. Флер? Не слишком устала?
- Ничуть. Как тебе понравилось быть кочегаром?
- Хорошо! Машинист у меня был молодчина. Энн будет жалеть - она еще
отлеживается.
- Она очень помогла нам. Почти шесть лет прошло, Джон; ты мало изме-
нился.
- Ты тоже.
- О, я-то? До ужаса.
- Ну, мне это не видно. Ты завтракала?
- Да. Садись и продолжай есть. Я зашла к Холли, надо поговорить о
счетах. Она тоже не вставала?
- Кажется.
- Сейчас пройду к ней. Как тебе живется в Англии, Джон?
- Чудесно. Больше не уеду. Энн согласна.
- Где думаешь поселиться?
- Где-нибудь поближе к Валу и Холли, если найдем участок; буду зани-
маться хозяйством.
- Все увлекаешься хозяйством?
- Больше чем когда-либо.
- Как поэзия?
- Что-то заглохла.
Флер напомнила:
- "Голос, в ночи звенящий, в сонном и старом испанском городе, потем-
невшем в свете бледнеющих звезд".
- Боже мой! Ты это помнишь?
- Да.
Взгляд у него был такой же прямой, как прежде, ресницы такие же тем-
ные.
- Хочешь познакомиться с Майклом, Джон, и посмотреть моего младенца?
- Очень.
- Когда вы уезжаете в Уонсдон?
- Завтра или послезавтра.
- Так, может быть, завтра вы оба придете к завтраку?
- С удовольствием.
- В половине второго. И Холли, и тетя Уинифрид. Твоя мама еще в Пари-
же?
- Да. Она думает там и остаться.
- Видишь. Джон, все улаживается, правда?
- Правда.
- Налить тебе еще кофе? Тетя Уинифрид гордится своим кофе.
- Флер, у тебя прекрасный вид.
- Благодарю. Ты в Робин-Хилле побывал?
- Нет еще. Там теперь обосновался какой-то вельможа.
- Как твоей, как Энн, здесь интересно показалось?
- Впечатление колоссальное. Говорят, мы благородная нация. Ты ког-
да-нибудь это находила?
- Абсолютно - нет; относительно - может быть.
- Тут так хорошо пахнет.
- Нюх поэта. Помнишь нашу прогулку в Уонсдоне?
- Я все помню, Флер.
- Вот это честно. Я тоже. Мне не так-то скоро удалось запомнить, что
я забыла. Ты сколько времени помнил?
- Наверно, еще дольше.
- Ну, Майкл - лучший из всех мужчин.
- Энн - лучшая из женщин.
- Как удачно, правда? Сколько ей лет?
- Двадцать один.
- Как раз тебе подходит. Даже если б нас не разлучили, я всегда была
слишком стара для тебя. Ой, какие мы были глупые, правда?
- Не нахожу. Это было так естественно, так красиво.
- Ты по-прежнему идеалист. Хочешь варенья? Оксфордское.
- Да. Только в Оксфорде и умеют варить варенье.
- Джон, у тебя волосы лежат совсем как раньше. Ты мои заметил?
- Все старался.
- Тебе не нравится?
- Раньше, пожалуй, было лучше; хотя...
- Ты хочешь сказать, что мне не к лицу отставать от моды. Очень тон-
ко! Что она стриженая, ты, по-видимому, одобряешь.
- Энн стрижка к лицу.
- Ее брат много тебе рассказывал обо мне?
- Он говорил, что у тебя прелестный дом, что ты ухаживала за ним, как
ангел.
- Не как ангел, а как светская молодая женщина. Это пока еще не одно
и то же.
- Энн была так благодарна. Она тебе говорила?
- Да. Но по секрету скажу тебе, что мы, кажется, отправили Фрэнсиса
домой циником. Цинизм у нас в моде. Ты заметил ею во мне?
- По-моему, ты его напускаешь на себя.
- Ну, что ты? Я его отбрасываю, когда говорю с тобой. Ты всегда был
невинным младенцем. Не улыбайся - был! Поэтому тебе и удалось от меня
отделаться. Ну, не думала я, что мы еще увидимся.
- И я не думал. Жаль, что Энн еще не встала.
- Ты не говорил ей обо мне.
- Почему ты знаешь?
- По тому, как она смотрит на меня.
- К чему было говорить ей?
- Совершенно не к чему. Что прошло... А забавно всетаки с тобой
встретиться. Ну, руку. Пойду к Колли.
Их руки встретились над его тарелкой с вареньем.
- Теперь мы не дети, Джон. Так до завтра. Мой дом тебе понравится. A
rivederci! [10]
Поднимаясь по лестнице, она упорно ни о чем не думала.
- Можно войти, Холли?
- Флер! Милая!
На фоне подушки смуглело тонкое лицо, такое милое и умное. Флер поду-
малось, что нет человека, от которого труднее скрыть свои мысли, чем от
Холли.
- Вот счета, - сказала она. - В десять мне предстоит разговор с этим
ослом-чиновником. Это вы заказали столько окороков?
Тонкая смуглая рука взяла счета, и на лбу между большими серыми гла-
зами появилась морщинка.
- Девять? Нет... да. Правильно. Вы видели Джона?
- Да. Единственная ранняя птица. Приходите все к нам завтра к завтра-
ку.
- А вы думаете, что это будет разумно. Флер?
- Я думаю, что это будет приятно.
Она встретила пытливый взгляд серых глаз твердо и с тайной злостью.
Никто не посмеет прочесть у нее в мыслях, никто не посмеет вмешаться!
- Ну отлично, значит, ждем вас всех в час тридцать. А теперь мне надо
бежать.
И она побежала, но так как ни с каким "ослом-чиновником" ей встре-
титься не предстояло, она вернулась в Гринпарк и села на скамейку.
Так вот какой Джон теперь! Ужасно похож на Джона - тогда! Глаза глуб-
же, подбородок упрямей - вот, собственно, и вся разница. Он все еще сия-
ет, он все еще верит во что-то. Он все еще восхищается ею. Д-да!
В листьях над ее головой зашумел ветерок. День выдался на редкость
теплый - первый по-настоящему теплый день с самой пасхи! Что им дать на
завтрак? Как поступить с папой? Он не должен здесь оставаться! Одно дело
в совершенстве владеть собой; в совершенстве владеть собственным отцом
куда труднее. На ее короткую юбку лег узор из листьев, солнце грело ей
