колени; она положила ногу на ногу и откинулась на спинку скамьи. Первый
наряд Евы - узор из листьев... "Разумно?" - сказала Холли. Как знать?..
Омары? Нет, что-нибудь английское. Блинчики непременно. Чтобы отделаться
от папы, нужно напроситься к нему в Мейплдерхем, вместе с Китом, на пос-
лезавтра; тогда он уедет, чтобы все для них приготовить. Мама еще не
вернулась из Франции. Эти уедут в Уонсдон. Делать в городе нечего. Солн-
це пригревает затылок - хорошо! Пахнет травой... жимолостью! Ой-ой-ой!
Х
ПОСЛЕ ЗАВТРАКА
Что из всех человеческих отправлений самое многозначительное - это
принятие пищи, подтвердит всякий, кто участвует в этих регулярных пыт-
ках. Невозможность выйти из-за стола превращает еду в самый страшный вид
человеческой деятельности в обществе, члены которого настолько культур-
ны, что способны проглатывать не только пищу, но и собственные чувства.
Такое представление, во всяком случае, сложилось у Флер во время это-
го завтрака. Испанский стиль ее комнаты напоминал ей, что не с Джоном
она провела в Испании свой медовый месяц. Один курьез произошел еще до
завтрака. Увидев Майкла, Джон воскликнул:
- Алло! Вот эго интересно! Флер тоже была в тот день в Маунт-Вернон?
Это что такое? От нее что-то скрыли?
Тогда Майкл сказал:
- Помнишь, Флер? Молодой англичанин, которого я встретил в Маунт-Вер-
нон?
- "Корабли, проходящие ночью", - сказала Флер.
Маунт-Вернон! Так это они там встретились! А она нет!
- Маунт-Вернон - прелестное место, Но вам нужно показать Ричмонд,
Энн. Можно бы поехать после завтрака. Тетя Уинифрпд, вы, наверно, целый
век не были в Ричмонде. На обратном пути можно заглянуть в Робин-Хилл,
Джон.
- Твой старый дом, Джон? О, поедемте!
В эту минуту она ненавидела оживленное лицо Энн, на которое смотрел
Джон.
- А вельможа? - сказал он.
- О, - быстро вставила Флер, - он в Монте-Карло. Я только вчера проч-
ла. А ты, Майкл, поедешь?
- Боюсь, что не смогу. У меня заседание комитета. Да и в автомобиле
места только на пять человек.
- Ах, как было бы замечательно! Уж эта американская восторженность!
Утешением прозвучал невозмутимый голос Уинифрид, изрекший, что это
будет приятная поездка, - в парке, вероятно, расцвели каштаны.
Правда, что у Майкла заседание? Флер часто знала, где он бывает,
обычно знала более или менее, что он думает, но сейчас она была как-то
не уверена. Накануне вечером, сообщая ему об этом приглашении к завтра-
ку, она позаботилась сгладить впечатление более страстным, чем обычно,
поцелуем - нечего ему забивать себе голову всякими глупостями относи-
тельно Джона. И еще, когда она сказала отцу: "Можно нам с Китом приехать
к тебе послезавтра? Но ты, пожалуй, захочешь попасть туда днем раньше,
раз мамы нет дома", как внимательно она вслушивалась в тон его ответа.
- Хм! Х-хорошо! Я поеду завтра утром.
Он что-нибудь почуял? Майкл что-нибудь почуял? Она повернулась к Джо-
ну.
- Ну, Джон, что ты скажешь про мой дом?
- Он очень похож на тебя.
- Это комплимент?
- Дому? Конечно.
- Значит, Фрэнсис не преувеличил?
- Нисколько.
- Ты еще не видел Ккта. Сейчас позовем его. Кокер, попросите, пожа-
луйста, няню привести Кита, если он не спит... Ему в июле будет три го-
да; уже ходит на большие прогулки. До чего мы постарели!
Появление Кита и его серебристой собаки вызвало звук вроде воркова-
ния, спешно, впрочем, заглушенного, так как три из женщин были Форсайты,
а Форсайты не воркуют. Он стоял в синем костюмчике, чем-то напоминая ма-
ленького голландца, и, слегка хмурясь из-под светлых волос, оглядывал
всю компанию.
- Подойди сюда, сын мой. Вот это - Джон, твой троюродный дядя.
Кит шагнул вперед.
- А лошадку привести?
- Лошадку, Кит. Нет, не надо. Дай ручку.
Ручонка потянулась кверху. Рука Джона потянулась вниз.
- У тебя ногти грязные.
Она увидела, что Джон вспыхнул, услышала слова Энн: "Ну не прелесть
ли!" - и сказала:
- Кит, не дерзи. У тебя были бы такие же, если бы ты поработал коче-
гаром.
- Да, дружок, я их мою, мою, никак не отмою дочиста.
- Почему?
- Въелось в кожу.
- Покажи.
- Кит, поздоровайся с бабушкой Уинифрид.
- Нет.
- Милый мальчик! - сказала Уинифрид. - Ужасно скучно здороваться.
Правда, Кит?
- Ну, теперь уходи; станешь вежливым мальчиком - тогда возвращайся.
- Хорошо.
Когда он скрылся, сопровождаемый серебристой собакой, все рассмея-
лись; Флер сказала тихонько:
- Вот дрянцо - бедный Джон! - и сквозь ресницы поймала на себе благо-
дарный взгляд Джона.
В этот погожий день середины мая с Ричмонд-Хилла во всей красе откры-
вался широкий вид на море зелени, привлекавший сюда с незапамятных вре-
мен, или, вернее, с времен Георга IV, столько Форсайтов в ландо и фаэто-
нах, в наемных каретах и автомобилях. Далеко внизу поблескивали излучины
реки; только листва дубов отливала весенним золотом, остальная зелень
уже потемнела, хоть и не было еще в ней июльской тяжести и синевы. До
странности мало построек было видно среди полей и деревьев; в двенадцати
милях от Лондона - и такие скудные признаки присутствия человека. Дух
старой Англии, казалось, отгонял нетерпеливых застройщиков от этого мес-
та, освященного восторженными восклицаниями четырех поколений.
Из пяти человек, стоящих на высокой террасе, Уинифрид лучше других
сумела выразить словами этот охраняющий дух. Она сказала:
- Какой красивый вид!
Вид, вид! А все-таки вид теперь понимали иначе, чем раньше, когда
старый Джолион лазил по Альпам с квадратным ранцем коричневой кожи, ко-
торый до сих пор служил его внуку; или когда Суизин, правя парой серых и
важно поворачивая шею к сидящей рядом с ним даме, указывал хлыстом на
реку и цедил: "Недурной видик!" Или когда Джемс, подобрав под подбородок
длинные колени в какой-нибудь гондоле, недоверчиво поглядывал на каналы
в Венеции и бормотал: "Никогда мне не говорили, что вода такого цвета".
Или когда Николае, прогуливаясь для моциона в Мэтлоке, заявлял, что нет
в Англии более красивого ущелья. Да, вид стал не тем, чем был. Все нача-
лось с Джорджа Форсайта и Монтегью Дарти, которые, поворачиваясь к виду
спиной, с веселым любопытством разглядывали привезенных на пикник моло-
деньких хористок; а теперь молодежь и вовсе обходится без этого слова и
просто восклицает: "Черт!" - или что-нибудь в том же роде.
Но Энн, как истая американка, конечно, всплеснула руками и стала
ахать:
- Ну какая прелесть, Джон! Как романтично!
Потом был парк, где Уинифрид, как заведенная, нараспев восторгалась
каштанами и где каждая тропинка, и поляна с папоротником, и упавшее де-
рево наводили Джона или Холли на воспоминания о какой-нибудь поездке
верхом.
- Посмотри, Энн, вот тут я мальчишкой соскочил на полном ходу с лоша-
ди, когда потерял стремя и разозлился, что меня подкидывает.
Или:
- Посмотри, Джок! По этой просеке мы с Вэлом скакали наперегонки. О!
А вот упавшее дерево, мы через него прыгали. Все на старом месте.
И Энн добросовестно восхищалась при виде оленей и травы, столь не по-
хожих на их американские разновидности.
Сердцу Флер парк не говорил ничего.
- Джон, - сказала она вдруг, - как ты думаешь попасть в Робин-Хилл?
- Скажу дворецкому, что хочу показать моей жене, где я провел
детство; и дам ему парочку веских оснований. В дом идти мне не хочется,
мебель вся новая, все не то.
- Нельзя ли пройти снизу, через рощу? - и глаза ее добавили: "Как
тогда".
- Рискуем встретить кого-нибудь, и нас выставят.
"Парочка веских оснований" дала им доступ в имение с верхнего шоссе;
владельцы находились в отъезде.
Шедевр Босини купался в своих самых теплых тонах. Шторы были спущены,
так как солнце ударяло с фасада, где качелей у старого дуба теперь не
было. В розарии Ирэн, который сменил папоротники старого Джолиона, завя-
зывались бутоны, но распустилась только одна роза.
- "О роза, испанская гостья!"
У Флер сжалось сердце. Что подумал Джон, что вспомнил, говоря эти
слова, нахмурив лоб? Вот здесь она сидела, между его отцом и его ма-
терью, и думала, что когданибудь они с Джоном будут здесь жить; вместе
будут смотреть, как цветут розы, как осыпаются листья старого дуба,
вместе говорить своим гостям: "Посмотрите! Вон Эпсомский ипподром. Види-
те, за теми вон тополями!"
А теперь ей нельзя даже идти с ним рядом, он, как гид, все показывает
этой девчонке, своей жене! Вместо этого она шла рядом с теткой. Уинифрид
была чрезвычайно заинтригована. Она еще никогда не видела этого дома,
который Сомс выстроил трудами Босини, который Ирэн разорила "этой своей
несчастной историей", дом, где умерли старый дядя Джолион и кузен Джоли-
он и где, точно в насмешку, жила Ирэн и родила этого молодого человека -
Джона, очень, кстати сказать, симпатичного! Дом, занимающий такие
большое место в форсайтских анналах. Он очень аристократичен и теперь
принадлежит пэру Англии; и раз уж он ушел из владения семьи - это, пожа-
луй, не плохо. В фруктовом саду она сказала Флер:
- Твой дедушка однажды приезжал сюда посмотреть, как идет постройка.
Я помню, он тогда сказал: "Недешево станет содержать такой дом". И он,
наверно, был прав, Но все-таки жаль, что его продали. Все Ирэн, конечно.
Она никогда не ценила семью. Вот если бы... - но она удержалась и не
сказала: "Вы с Джоном поженились".
- Ну к чему Джону такое имение, тетя, и так близко от Лондона? Он по-
эт.
- Да, - проговорила Уинифрид не очень быстро, потому что в ее моло-
дости быстрота была не в моде, - стекла, пожалуй, слишком много.
И они пошли вниз по лугу.
Роща! Вот и она, на том конце поля, И Флер задержалась, постояла око-
ло упавшего дерева, подождала, пока смогла сказать:
- Слышишь, Джон? Кукушка!
Крик кукушки и синие колокольчики под лиственницами! Рядом с ней не-
подвижно замер Джон. Да, и весна замерла. Опять кукушка, еще, еще!
- Вот тут мы набрели на твою маму, Джон, и кончилось наше счастье. О
Джон!
Неужели такой короткий звук мог так много значить, столько сказать,
так поразить? Его лицо! Она сейчас же вскочила на упавшее дерево.
- Не верь в привидения, милый!
И Джон вздрогнул и посмотрел на нее.
Она положила руки ему на плечи и соскочила на землю. Они пошли дальше
по колокольчикам. И вслед им закуковала кукушка.
- Повторяется эта птица, - сказала Флер.
XI
БЛУЖДАНИЯ
Инстинкт в отношении к дочери, ставший уже привычной защитной окрас-
кой, под которой Сомс укрывался от козней судьбы, еще накануне, когда
Флер ушла из дому, пока он пил кофе, подсказал ему, что она что-то за-
мышляет. Когда она с улицы помахала ему в окно бумагами, вид у нее был
неестественный или, во всяком случае, такой, точно она что-то от него
скрыла. Как не вполне искренний оттенок голоса дает собаке почуять, что
от нее сейчас уйдут, так Сомс почуял неладное в слишком показном жесте
этой руки с бумагами. Поэтому он допил кофе быстрее, чем полагалось бы
человеку, с детства привязанному к варенью, и отправился на Грин-стрит.
Поскольку там остановился этот молодой человек Джон, именно в этом феше-
небельном квартале следовало искать причин всякого беспокойства. А кроме
того, если было еще в мире место, где Сомс мог отвести душу, то это была
гостиная его сестры Уинифрид, комната, в которую он сам в 1879 году так
прочно внедрил личность Людовика XV, что, несмотря на джаз и на стремле-
ние Уинифрид идти в ногу с более строгой модой, неисправимое легкомыслие
этого монарха все еще давало себя чувствовать.
Сомс сделал порядочный крюк, заглянул по пути в "Клуб знатоков" и
пришел на Грин-стрит, когда Флер уже ушла. Первое же замечание Смизер
усилило тревогу, которая выгнала его из дому.
