залось, что вопрос решен. Теперь говорят, что оно оказалось гибельным
для самого государства. Эмиграция? Заманчиво, но не созидательно. Воз-
рождение сельского хозяйства? Но сочетание того и другого сводилось к
фоггартизму, а он успел усвоить, что только крайняя нужда убедит людей в
закономерности его; можно говорить до хрипоты и все-таки не убедить ни-
кого, кроме самого себя.
Так что же?
"У меня есть превосходный план, как прочистить "Луга", - "Луга" были
одним из самых скверных трущобных приходов Лондона. "Заняться трущобами,
- подумал Майкл, - это хоть конкретно". Трущобы кричат о себе даже запа-
хами. От них идет вонь, и дикость, и разложение. А между тем, живущие
там привязаны к ним; или, во всяком случае, предпочитают их другим, еще
неизвестным трущобам. А трущобные жители такой славный народ! Жаль ими
швыряться. Надо поговорить с дядей Хилери. В Англии еще столько энергии,
такая уйма рыжих ребятишек! Но, подрастая, энергия покрывается копотью,
как растения на заднем дворе. Перестройка трущоб, устранение дыма, мир в
промышленности, эмиграция, сельское хозяйство и безопасность в воздухе.
"Вот моя вера, - подумал Майкл. - И черт меня побери, если такая прог-
рамма хоть для кого не достаточно обширна!"
Он повернулся к министерской скамье и вспомнил слова Хилери об этой
палате. Неужели все они действительно в состоянии самоотравления - мед-
ленного и непрерывного проникновения яда в ткани? Все эти окружающие его
господа воображают, что заняты делом. И он оглядел "господ". С
большинством из них он был знаком и к многим относялся с большим уваже-
нием, но все скопом - что и говорить, они выглядели несколько растерян-
но. У его соседа справа передние зубы обнажились в улыбке утопленника.
"Право же, - подумал Майкл, - прямо геройство, как это мы все день за
днем сидим здесь и не засыпаем!"
VIII
ТАЙНА
У Флер не было оснований ликовать по поводу провала генеральной стач-
ки. Не в ее характере было рассматривать такой вопрос с общенациональной
точки зрения. Столовая вернула ей то общественное доверие, которое так
жестоко поколебала история с Марджори Феррар; и быть по горло занятой
вполне ей подходило. Нора Кэрфью, она сама, Майкл и его тетка - леди
Элксон Черрел - завербовали первоклассный штат помощников всех возрас-
тов, и по большей части из высшего общества. Они работали, выражаясь об-
щепринятым языком, как негры. Их ничто не смущало, даже тараканы. Они
вставали и ложились спать в любое время. Никогда не сердились и были не-
изменно веселы. Одним словом, трудились вдохновенно. Компания железной
дороги не могла надивиться, как они преобразили внешний вид столовой и
кухни. Сама Флер не покидала капитанского мостика. Она взяла на себя
смазку учрежденческих колес, бесчисленные телефонные схватки с бюрокра-
тизмом и открытые бои с представителями правления. Она даже забралась в
карман к отцу, чтобы пополнять возникающие нехватки. Добровольцев корми-
ли до отвала, и - по вдохновенному совету Майкла - она подрывала стой-
кость пикетчиков, потихоньку угощая их кофе с ромом в самые разнообраз-
ные часы их утомительных бдений. Ее снабженческий автомобиль, вверенный
Холли, пробирался взад и вперед через блокаду, словно у него и в мыслях
не было магазина Хэрриджа, где закупались продукты.
- Надо все сделать, чтобы бастующие вздремнули на оба глаза, - гово-
рил Майкл.
Сомневаться в успехе столовой не приходилось. Флер больше не видела
Джона, но жила в том своеобразном смешении страха и надежды, которое
знаменует собою истинный интерес к жизни. В пятницу Холли сообщила ей,
что приехала жена Джона: нельзя ли привести ее завтра утром?
- Конечно! - сказала Флер. - Какая она?
- Очень мила, глаза, как у русалки; по крайней мере Джон так полага-
ет. Но если русалка, то из самых симпатичных.
- М-м, - сказала Флер.
На следующий день она сверяла по телефону какой-то список, когда Хол-
ли привела Энн. Почти одного роста с Флер, прямая и тоненькая, волосы
потемнее, цвет лица посмуглее и темные глаза (Флер стало ясно, что пони-
мала Холли под словом "русалочьи"), носик чуть-чуть слишком смелый, ост-
рый подбородок и очень белые зубы - вот она, та, что заменила ее. Знает
ли она, что они с Джоном...
И, протягивая ей свободную руку. Флер сказала:
- По-моему, вы как американка поступили очень благородно. Как пожива-
ет ваш брат Фрэнсис?
Рука, которую она пожала, была сухая, теплая, смуглая; в голосе, ког-
да та заговорила, лишь чуточку слышалась Америка, словно Джон потрудился
над ним.
- Вы были так добры к Фрэнсису. Он постоянно вас вспоминает. Если бы
не вы...
- Это пустяки. Простите... Да-да?.. Нет! Если принцесса приедет, пе-
редайте ей, не будет ли она так добра заехать, когда они обедают. Да,
да, спасибо!.. Завтра? Конечно... Как доехали? Качало?
- Ужас! Хорошо, что Джона со мной не было. Отвратительно, когда му-
тит, правда?
- Меня никогда не мутит, - сказала Флер.
У этой девчонки есть Джон, и он заботится о ней, когда ее мутит! Кра-
сивая? Да. Загорелое лицо очень подвижно, похожа, пожалуй, на брата, но
глаза такие манящие, куда более выразительные. Что-то есть в этих гла-
зах, почему они такие странные и интересные? Ну да, самую малость косят!
И держаться она умеет, какой-то особенный поворот шеи, прекрасная посад-
ка головы. Одета, конечно, очаровательно. Взгляд Флер скользнул вниз, к
икрам и щиколоткам. Не толстые, не кривые! Вот несчастье!
- Я так вам благодарна, что вы разрешили мне помочь.
- Ну что вы! Холли вас просветит. Вы возьмете ее в магазины, Холли?
Когда она ушла, опекаемая Холли, Флер прикусила губу. По бесхитрост-
ному взгляду жены Джона она догадалась, что Джон ей не сказал. До чего
молода! Флер вдруг показалось, словно у нее самой и не было молодости.
Ах, если бы у нее не отняли Джона! Прикушенная губа задрожала, и она
поспешно склонилась над телефоном.
При всех новых встречах с Энн - три или четыре раза до того, как сто-
ловая закрылась, - Флер заставляла себя быть приветливой. Она инстинктом
чувствовала, что сейчас не время отгораживаться от кого бы то ни было.
Чем явилось для нее возвращение Джона, она еще не знала; но на этот раз,
что бы она ни надумала, никто не посмеет вмешаться. Своим лицом и движе-
ниями она владеет теперь получше, чем когда они с Джоном были, невинными
младенцами. Ее охватила злая радость, когда Холли сказала: "Энн от вас в
восторге, Флер!" Нет, Джон ничего не рассказал жене. Это на него и - по-
хоже, ведь тайна была не только его! Но долго ли эта девочка останется в
неведении? В день закрытия столовой она сказала Холли:
- Жене Джона, вероятно, никто не говорил, что мы с ним были когда-то
влюблены друг в друга?
Холли покачала головой.
- Тогда лучше и не нужно.
- Конечно, милая. Я позабочусь об этом. Славная, помоему, девочка.
- Славная, - сказала Флер, - но неинтересная.
- Не забывайте, что она здесь в непривычной, чужой обстановке. В об-
щем, американцы рано или поздно оказываются интересными.
- В собственных глазах, - сказала Флер и увидела, что Холли улыбну-
лась. Поняв, что немного выдала себя, она тоже улыбнулась.
- Что же, лишь бы они ладили. Так и есть, наверное?
- Голубчик, я почти не видела Джона, но, судя по всему, они в прек-
расных отношениях. Теперь они собираются к нам в Уонсдон погостить.
- Чудно! Ну, вот и конец нашей столовой. Попудрим носики и поедем до-
мой; папа ждет меня в автомобиле. Может быть, подвезти вас?
- Нет, спасибо; пойду пешком.
- Как? По-прежнему избегаете? Забавно, как живучи такие антипатии!
- Да, у Форсайтов, - проговорила Холли. - Мы, знаете, скрываем свои
чувства. Чувства гибнут, когда швыряешься ими на ветер.
- А, - сказала Флер. - Ну, да хранит вас бог, как говорится, и привет
Джону. Я пригласила бы их к завтраку, но ведь вы уезжаете в Уонсдон?
- Послезавтра.
В круглом зеркальце Флер увидала, что маска на ее лицо стала совсем
непроницаемой, и повернулась к двери.
- Возможно, что я забегу к тете Уинифрид, если улучу минутку. До сви-
дания.
Спускаясь по лестнице, она думала: "Так это ветер убивает чувства!"
В машине Сомс разглядывал спину Ригза. Шофер был худ как жердь.
- Ну, кончила? - спросил он ее.
- Да, дорогой.
- Давно пора. На кого стала похожа!
- Разве ты находишь, что я похудела, папа?
- Нет, - сказал Сомс, - нет. Ты пошла в мать. Но нельзя так переутом-
ляться. Хочешь подышать воздухом? В парк, Ригз!
По дороге в это тихое пристанище он задумчиво сказал:
- Я помню время, когда твоя бабушка каталась здесь каждый день, с
точностью часового механизма. Тогда знали, что такое привычка. Хочешь
остановиться посмотреть на этот памятник, о котором столько кричат?
- Я его видела, папа.
- Я тоже, - сказал Сомс. - Бьет на дешевый эффект. Вот статуя
Сент-Годенса в Вашингтоне - это другое дело!
И он искоса посмотрел на дочь. Хорошо еще, что она не знает, как он
уберег ее там от этого Джона Форсайта! Теперь-то она уж наверно узнала,
что он в Лондоне, у ее тетки. А стачка кончилась, на железных дорогах
восстанавливается нормальное движение, и он окажется без дела. Но, может
быть, он уедет в Париж? Его мать, по-видимому, все еще там. У Сомса чуть
не вырвался вопрос, но удержал инстинкт - всесильный, только когда дело
касалось Флер. Если она и видела молодого человека, то не скажет ему об
этом. Вид у нее немного таинственный, или это ему только чудится?
Нет! Он не мог разгадать ее мысли. Это, может, и лучше. Кто решится
открыть свои мысли людям? Тайники, изгибы, излишества мыслей. Только в
просеянном, профильтрованном виде можно выставить мысль напоказ. И Сомс
опять искоса поглядел на дочь.
А она и правда была погружена в мысли, которые его сильно встревожили
бы. Как повидать Джона с глазу на глаз до его отъезда в Уонсдон? Можно,
конечно, просто зайти на Грин-стрит - и, вероятно, не увидеть его. Можно
пригласить его и себе позавтракать, но тогда не обойтись без его жены и
своего мужа. Увидеть его одного можно только случайно. И Флер стала
строить планы. Когда она совсем было сообразила, что случайность в том и
состоит, что ее невозможно спланировать, клан вдруг возник. Она пойдет
на Грин-стрит в девять часов утра - поговорить с Холли относительно сче-
тов по столовой. После таких утомительных дней Холли и Энн, наверное,
будут пить кофе в постели. Вал уехал в Уонсдон. Тетя Уинифрид всегда
встает поздно! Есть шанс застать Джона одного. И она повернулась к Сом-
су.
- Какой ты милый, папа, что повез меня проветриться; ужасно приятно.
- Хочешь, выйдем посмотреть на уток? У лебедей в Мейплдерхеме в этом
году опять птенцы.
Лебеди! Как ясно она помнит шесть маленьких "миноносцев", плывших за
старыми лебедями по зеленоватой воде, в лето ее любви шесть лет назад!
Спускаясь по траве к Серпентайну, она ощутила сладостное волнение. Но
никто, никто не узнает о том, что в ней творится. Что бы ни случилось -
а скорее всего вообще ничего не случится" - теперь-то она спасет свое
лицо. Нет в мире сильней побуждения, как говорит Майкл.
- Твой дедушка водил меня сюда, когда я был мальчишкой, - прозвучал
около нее голос отца. Он не добавил; "А я водил сюда ту мою жену в пер-
вое время после свадьбы". Ирэн! Она любила деревья и воду. Она любила
все красивое. И она не любила его.
- Итонские курточки! Шестьдесят лет прошло, больше. Кто бы тогда по-
думал?
- Кто бы что подумал, папа? Что итонские кусочки все еще будут ис-
кать?
- Этот, как его... Теннисон, кажется: "Старый порядок меняется, ново-
му место дает". Не могу себе представить тебя в стоячих воротничках и
юбках до полу, не говоря о турнюрах. В то время не жалели материи на
платья, но знали мы о женщинах ровно столько же, сколько и теперь, - то
