ности тоже что-нибудь сделать. Уинифрид опять взялась за трубку.
- Дайте Вестминстер 0000... Это миссис Майкл Монт? Флер? Говорит тетя
Уинифрид, Как поживаешь, милая?
Голос, раздавшийся в ответ, выговаривал слова быстро и четко, и это
очень забавляло Уннифрид, которая сама в молодости особенно старалась
растягивать слова, что помогало ей справляться и с ускоряющимся темпом
жизни и с чувствами, Все молодые светские женщины говорили теперь, как
Флер, словно считали прежний способ пользоваться английским языком слиш-
ком медлительным и скучным и пощипывали его, чтобы оживить.
- Очень хорошо, спасибо. Вы хотели меня о чем-нибудь попросить, тетя
Уинифрид?
- Да, милая, Ко мне сегодня приедет Вэл с Холли, в связи с этой за-
бастовкой, И Холли... я-то считаю, что это совершенно лишнее, - но она
хочет что-нибудь делать. Она думала, может быть, Майкл знает...
- О, работы, конечно, масса! Мы наладили столовую для железнодорожни-
ков; может, она захочет принять участие?
- Ах, милая, вот было бы славно!
- Ну, не слишком, тетя Уинифрид, это дело нелегкое.
- Но ведь это не надолго. Парламент обязательно чтонибудь предпримет.
Как тебе должно быть удобно - ты все новости узнаешь из первых рук. Так
Холли можно направить к тебе?
- Ну разумеется! Она нам очень пригодится. Ей по возрасту, я думаю,
больше подойдет делать закупки, чем бегать и подавать. Мы с ней прекрас-
но поладим. Главное - подобрать людей, которые могут сработаться и не
будут зря суетиться. Вы что-нибудь знаете о папе?
- Да, он завтра приедет к тебе.
- Ой, зачем?
- Говорит, что должен быть на месте на случай...
- Как глупо. Ну, ничего. Будет вторая машина.
- И еще третья - у Холли. Вэл хочет править автобусом и, знаешь, мо-
лодой... ну вот и все, милая. Поцелуй Кита. Смизер говорит, в парке мо-
лока можно купить сколько угодно. Она сегодня утром была на Парк-Лейн,
посмотрела, что делается. А правда ведь все это увлекательно?
- В палате говорят, что подоходный налог повысят еще на шиллинг.
- Да что ты!
В эту минуту какой-то голос сказал: "Вам ответили?" И Уинифрид, поло-
жив трубку, опять осталась сидеть неподвижно. Парк-Лейн! Там из окон
старого дома - дома ее молодости - все было бы прекрасно видно, прямо
штабквартира! Но как это огорчило бы милого старого папу! Джемс! Она так
ясно помнила его в, накинутом на плечи пледе, прилипшего носом к стеклу
окна в надежде, что его старые серые глаза помогут ему в борьбе с нес-
частной привычкой окружающих ничего ему не рассказывать. У нее еще сох-
ранилось его вино. А Уормсон, их старый дворецкий, и теперь еще содержит
на Темзе у Маулсбриджа гостиницу "Зобастый голубь". К рождеству он неиз-
менно присылал ей головку сыра с напоминанием о точном количестве старо-
го парклейнского портвейна, которое в него следует влить. Его последнее
письмо кончалось так:
"Я часто вспоминаю хозяина и как он любил, бывало, сам спускаться в
погреб. Что касается вин, мэм, то, боюсь, времена уже не те, что были.
Передайте почтение мистеру Сомсу и всем. Эх, и много воды утекло с тех
пор, как я поступил к Вам на Парк-Лейн.
Ваш покорный слуга Джордж Уормсон.
Р.S. Я выиграл несколько фунтов на том жеребенке, что вырастил мистер
Вал. Вы, будьте добры, передайте ему - они мне очень пригодились". Вот
они, старые слуги! А теперь у нее Смизер от Тимоти, а кухарка умерла -
так загадочно, или, по выражению Смизер, "от меланхолии, мэм, не иначе:
уж очень мы скучали по мистеру Тимоти". Смизер в роли балласта - так,
кажется, это называется на пароходах? Правда, она еще очень подвижная,
если принять во внимание, что ей уже стукнуло шестьдесят, и корсет у нее
скрипит просто невыносимо. В конце концов бедной старушке такая радость
- опять быть в семье, думала Уинифрид, которая хоть и была на восемь лет
ее старше, но, как истая представительница рода Форсайтов, смотрела на
возраст других людей с пьедестала вечной молодости. А приятно, что есть
в доме человек, который помнит Монти, каким он был в свои лучшие дни, -
Монтегью Дарти, умершего так давно, что теперь его окружает сияние, жел-
тое, как его лицо после бессонной ночи. Бедный, милый Монти! Неужто со-
рок семь лет, как она вышла за него замуж и переехала на Гринстрит? Как
хорошо служат эти стулья красного дерева с зеленой, затканной цветами
обивкой. Вот делали мебель, когда и в помине еще не было семичасового
рабочего дня и прочей ерунды! В то время люди думали о работе, а не о
кино! И Уинифрид, которая никогда в жизни не думала о работе, потому что
никогда не работала, вздохнула. Все очень хорошо, и если только удастся
поскорее покончить с этой канителью, от предстоящего сезона можно ждать
много интересного, У нее уже есть билеты почти на все спектакли. Рука ее
соскользнула на сиденье стула. Да, за сорок семь лет жизни на Грин-стрит
эти стулья перебивали только два раза, и сейчас у них еще вполне прилич-
ный вид. Правда, теперь на них никто никогда не садится, потому что у
них прямые спинки и нет ручек; а в наше время все сидят развалившись и
так неспокойно, что никакой стул не выдержит. Она встала, чтобы убе-
диться, насколько прилично то, на чем она сидела, и наклонила стул впе-
ред. Последний раз их обивали в год смерти Монти, 1913-й, перед самой
войной. Право же, этот серо-зеленый шелк оказался на редкость прочным!
III
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Ощущения Джона Форсайта, когда он после пяти с половиной лет от-
сутствия высадился в Ньюхэвене, куда прибыл с последним пароходом, были
совсем особого порядка. Всю дорогу до Уонсдона, по холмам Сэссекса, он
проехал на автомобиле в каком-то восторженном сне. Англия! Какие чудес-
ные меловые холмы, какая чудесная зелень! Как будто и не уезжал отсюда.
Деревни, неожиданно возникающие на поворотах, старые мосты, овцы, буко-
вые рощи! И кукушка - в первый раз за шесть лет. В молодом человеке
проснулся поэт, который последнее время что-то не подавал признаков жиз-
ни. Какая прелесть - родина! Энн влюбится в этот пейзаж! Во всем такая
полная законченность. Когда прекратится генеральная стачка, она сможет
приехать, и он ей все покажет. А пока пусть поживет в Париже с его ма-
терью - и ей лучше, и он свободен взять любую работу, какая подвернется.
Это место он помнит, и Чанктонбери-Ринг - там, на холме, - и свой путь
пешком из Уординга. Очень хорошо помнит. Флер! Его зять, Фрэясис Уилмот,
когда вернулся из Англии, много рассказывал о Флер; она стала очень сов-
ременна, и очаровательна, и у нее сын. Как глубоко можно любить - и как
бесследно это проходит! Если вспомнить, что он пережил в этих краях, да-
же странно, хоть, и приятно, что ему всего-навсего хочется увидеть Холли
и Вэла.
Он сообщил им о своем приезде только телеграммой из Джеппа; но они,
наверно, здесь из-за лошадей. Он с удовольствием посмотрит скаковые ко-
нюшни Вэла и, может быть, покатается верхом по холмам, прежде чем
взяться за работу. Вот если бы с ним была Энн, они могли бы покататься
вместе. И Джон вспомнил первую поездку верхом с Энн в лесах Южной Каро-
лины, ту поездку, которая ни ей, ни ему не прошла даром. Вот и приехали.
Милый старый дом! А вот в дверях и сама Холли. И при виде сестры, то-
ненькой и темноволосой, в лиловом платье, Джона как ножом резнуло воспо-
минание об отце, о том страшном дне, когда он мертвый лежал в старом
кресле в Робин-Хилле. Папа - такой хороший, такой неизменно добрый!
- Джон! Как я рада тебя видеть!
Ее поцелуй и раньше всегда приходился ему в бровь, она ничуть не из-
менилась. В конце концов сводная сестра лучше, чем настоящая, С настоя-
щими сестрами нельзя не воевать, хоть немножко.
- Как жаль, что ты не смог привезти Энн и маму! Впрочем, может быть,
оно и лучше, пока здесь все не обойдется, Ты все такой же, Джон, выгля-
дишь совсем как англичанин, и рот у тебя как был - хороший и большой.
Почему у американцев и у моряков такие маленькие рты?
- Наверно, из чувства долга. Как Вэл?
- О, Вэл молодцом! И улыбка у тебя не изменилась. Помнишь свою старую
комнату?
- Еще бы. А ты как, Холли?
- Да ничего. Я стала писательницей, Джон.
- Это замечательно!
- Совсем нет. Тяжелая работа и никакого удовлетворения.
- Ну!
- Первая книга вообще была мертворожденная. Вроде "Африканской фермы"
[3] - помнишь? - но без психологических финтифлюшек.
- Помню! Только я их всегда пропускал.
- Да, Джон, нелюбовь к финтифлюшкам у нас от папы. Он как-то сказал
мне: "Мы скоро начнем называть всякую материю духом, или всякий дух -
материей, - одно из двух".
- Ну, это вряд ли, - сказал Джон, - человек любит все разбивать на
категории. О, да я помню всякую мелочь в этой комнате. Как лошади? Можно
взглянуть на них сегодня, а завтра покататься?
- Завтра встанем пораньше, посмотрим, как их объезжают. У нас сейчас
только три двухлетки, но одна подает большие надежды.
- Отлично! А потом я поеду в город и постараюсь получить какую-нибудь
работку погрязнее. Хорошо бы кочегаром на паровоз. Меня всегда интересо-
вало, какие мысли и чувства бывают у кочегаров.
- Поедем все вместе. Мы можем остановиться у матери Вэла. Как же я
рада, что вижу тебя, Джон. Обед через полчаса.
Минут пять Джон постоял у окна, Фруктовый сад в полном цвету, наса-
женный не с такой математической точностью, как его только что проданные
персиковые деревья в Северной Каролине, был так же прекрасен, как в тот
давно минувший вечер, когда он гонялся по нему за Флер, Вот в чем пре-
лесть Англии - здесь все естественно. Как они тосковали по родине, он и
его мать! Теперь он больше не уедет. Какое дивное море яблоневого цвета!
Опять кукушка! Из-за одного этого стоило вернуться на родину, Он подыщет
участок и будет разводить фрукты, на Западе - в Вустершире или Сомсрсе-
те, а может быть, и здесь где-нибудь, - в Уординге, помнится, разводят
много маслин и еще чего-то - Он распаковал чемодан и стал одеваться. Вот
тут, где он сидит сейчас, натягивая американские носки, сидел он в тот
вечер, когда Флер показывала ему платье с картины Гойи. Кто бы поверил
тогда, что через шесть лет ему будет нужна Энн, а не Флер, с ним рядом,
на этой постели! Гонг к обеду! Он наскоро пригладил волосы, светлые и
непокорные, поправил галстук и побежал вниз.
Взгляды Вэла на стачку, взгляды Вэла на все на свете - скептические и
узкие, как его лицо лошадника! Теперь-то этим бездельникам-лейбористам
достанется; придется им удирать, пока целы. Как понравились Джону янки?
Видел он "Броненосец"? Нет? Боже правый! Самый интересный спектакль в
Америке! Правда, что в Кентукки трава синяя? Только издали? А! Что они
еще собираются там отменить? Правда, что где-то в южных штатах есть го-
род, где сожительство разрешается только на глазах городской охраны? В
Англии парламент хочет провести налог на игру на скачках; почему бы не
ввести тотализатор и не покончить с этим вопросом? Ему-то, впрочем, все
равно, он больше не играет. И он взглянул на Холли. Джон тоже взглянул
на ее поднятые брови и полуоткрытые губы - прелестное лицо, такая в нем
ирония и терпимость. Она ведет Вэла на шелковом поводу.
Вэл не унимался. Хорошо, что Джон разделался с Америкой; если ему
обязательно нужно заниматься сельским хозяйством вне Англии, почему не
поселиться в Южной Африке, под бедным старым английским флагом; хотя с
голландцами еще не покончено! Ух, и народ! Конечно, они живут там так
давно, что стали настоящими поселенцами, не какие-нибудь авантюристы,
неудачники, эмигранты на субсидии. Он их, негодяев, не любит, но народ
крепкий, ничего не скажешь! Совсем остаться в Англии? И того лучше! Мо-
жет, вместе будем разводить чистокровных скакунов?
Наступило неловкое молчание, потом Холли сказала лукаво:
- Джон находит, что это не очень-то почтенное занятие, Вэл.
