рожают только если хотят, да и то не всегда, - почему мужчины должны
пользоваться большей свободой?
И она медленно проговорила:
- Если вы мне расскажете о ваших похождениях, я вам расскажу о своих.
- Ради бога, не смейтесь надо мной. За эти несколько часов я пережил
адские муки.
Это было видно по его лицу, и она сочувственно сказала:
- Я говорила, что вы споткнетесь, Алек. Зачем вы настаивали, чтобы я
подала в суд? Вышло по-вашему! А теперь вы недовольны.
- Так это правда?
- Да. И что же?
Он застонал и попятился до самой стены, словно боялся остаться без
опоры.
- Кто он?
- О нет! Этого я вам скажу. А сколько у вас было любовных интриг?
Он будто и не слышал. Ну конечно! Он знал, что она его не любит, а
такие вещи важны, только когда любишь! Ну что ж, нужно принять его муче-
ния, как дань!
- Со мной вы разделались, - сказала она хмуро, села и закурила папи-
росу.
Сцена! Как противно! И почему он не уходит? Почему стоит, словно глу-
хонемой? Лучше бы он бесновался.
- Кто он? Тот американец?
Она невольно засмеялась.
- О нет! Бедный мальчик!
- Сколько времени это продолжалось?
- Около года.
- О боже! - Он бросился к двери.
Хоть бы уж открыл ее, хоть бы ушел! Но как можно так сильно чувство-
вать! Стоит у двери, лицо чуть ли не безумное. Мещанские страсти!
А потом он и правда открыл дверь и ушел.
Она растянулась на диване; не усталость охватила ее, не отчаяние, а
скорее безразличие ко всему на свете. Как глупо, как старо! Почему он не
свободный, не гибкий, как она, почему не может принять жизнь просто?
Страсти, предрассудки, принципы, жалость - старомодно, как тесные
платья, которые надевали на нее в детстве. Ну что же - скатертью дорож-
ка! Подумать только - жить под одной крышей, спать в одной постели с че-
ловеком до того Примитивным, что он способен свихнуться от ревности! С
человеком, который принимает жизнь до того всерьез, что сам этого не
сознает. Жизнь - папироса: выкуришь ее - и бросишь; или танец - длится,
пока не кончилась музыка. Танцуем дальше!.. Да, но теперь нельзя позво-
лить ему платить ее кредиторам, даже если он захочет. Раньше она могла
бы заплатить ему своим телом, а теперь - нет. Ах, если бы кто-нибудь
умер и оставил ей наследство! И она лежала неподвижно, прислушиваясь к
уличному шуму: такси заворачивали за угол, собака лаяла на почтальона,
хромой демобилизованный солдат пиликал, по обыкновению, на скрипке. Бед-
няга ждет от нее шиллинга! Нужно встать и бросить ему. Она подошла к ок-
ну, выходившему на улицу, и вдруг отшатнулась. У подъезда стоял Фрэнсис
Уилмот. Как, еще одна сцена? Это уж слишком! Вот и звонок! Некогда ска-
зать, что ее "нет дома". Что ж, пусть слетаются на ее прошлое, как пчелы
на мед.
- Мистер Фрэнсис Уилмот.
Он стоял в дверях. Почти не изменился, только похудел немного.
- Ну, Фрэнсис, - сказала она, - я думала, что вы "покончили с этой
глупой историей".
Фрэнсис Уилмот подошел и, не улыбаясь, взял ее руку.
- Завтра я уезжаю.
Уезжает! Ну, с этим она могла примириться. Сейчас он ей казался самым
заурядным молодым человеком, бледным, темноволосым, слабым.
- Я прочел вечерние газеты и подумал, что, быть может, вы хотите меня
видеть?
Что он, смеется над ней? Нет, лицо его было серьезно, в голосе не бы-
ло горечи; и хотя он пристально смотрел на нее - решить, осталось ли у
него к ней какое-нибудь чувство, она не могла.
- Вы считаете, что я перед вами в долгу? Я знаю, что нехорошо с вами
поступила.
Он посмотрел на нее так, словно она его ударила.
- Ради бога, Фрэнсис, не говорите, что вы пришли из рыцарских побуж-
дений. Это было бы слишком забавно.
- Я не совсем понимаю... Я думал, что, быть может, вы не хотели отве-
тить на этот вопрос о любовной интриге... из-за меня.
Марджори Феррар истерически захохотала.
- Из-за вас! Нет, нет, дорогой мой!
Фрэнсис Уилмот отошел к двери и поклонился.
- Мне не следовало приходить.
Внезапно ее опять потянуло к этому необычному человеку, к его мягкос-
ти, его темным глазам.
- Во всяком случае, теперь я опять свободна, Фрэнсис.
Бесконечно тянулись секунды, потом он снова поклонился. Это был от-
каз.
- Ну, так уходите, - сказала она. - Уходите скорей!
Я сыта по горло!
И она повернулась к нему спиной.
Когда она оглянулась, его уже не было, и это удивило ее. Он был новой
разновидностью - или старой, как ископаемые! Он не знал элементарных ос-
нов жизни, был старомоден a faire rire [29]. И, снова растянувшись на
диване, она задумалась. Нет, они ее не запугали. Завтра раут у Бэллы Мэ-
гюсси, чествуют какого-то идиота. Все там будут, и она тоже.
VIII
МАРИОНЕТКИ
Когда Майкл, не спускавший глаз с сэра Джемса Фоскиссона, услышал ее
слова: "На этот вопрос я не отвечу", он резко обернулся. Было
точь-в-точь, как если бы она ответила: "Да". Судья смотрел на нее, все
на нее смотрели. Неужели Булфри не придет ей на помощь? Нет! Он молча
кивнул, предлагая ей вернуться на свое место. Майкл привстал, когда она
проходила мимо. Ему было жаль Мак-Гауна. Все вокруг него встали, а бед-
няга сидел неподвижно, красный как индюк.
Флер! Майкл взглянул на нее: слегка раскрасневшаяся, она сидела с
опущенными глазами, сжав на коленях руки в перчатках. Быть может, ее
обидел его тихий возглас: "Прекратите!" или его полупоклон? Как было не
посочувствовать "Гордости гедонистов" в такую минуту! Зал пустел. Наряд-
ная публика - вот ее мать, и тетка, и кузина, и старик Форсайт - разго-
варивает с Фоскиссоном. Ага, кончил; повернулся.
- Мы можем идти.
Они прошли за ним по коридору, спустились по лестнице и вышли на све-
жий воздух.
- У нас есть время перекусить, - сказал Сомс, - зайдем сюда.
Они вошли в ресторан.
- Три бифштекса, да поскорее! - распорядился Сомс и добавил, глядя на
солонку: - Она себя погубила. Продолжать они не будут. Я сказал Фоскис-
сону, что он может пойти на мировую; обе стороны уплачивают судебные из-
держки. Это больше того, что они заслуживают.
- Он не должен был задавать этот вопрос, сэр.
Флер встрепенулась.
- Ну знаешь, Майкл...
- Ведь мы же условились, милая, что этого пункта он касаться не бу-
дет. Почему Булфри ей не помог, сэр?
- Он рад был поскорей ее усадить. Еще секунда - и судья сам задал бы
ей тот же вопрос. Слава богу, полное фиаско!
- Значит, мы выиграли? - спросила Флер.
- Не сомневаюсь, - ответил Сомс.
- А я не уверен, - пробормотал Майкл.
- Говорю вам, все кончено; Булфри с радостью пойдет на мировую.
- Я не то хотел сказать, сэр.
- А что ты хотел сказать, Майкл? - язвительно спросила Флер.
- Думаю, что нам этого не простят, вот и все.
- Чего не простят?
- Ну, может быть, я ошибаюсь. Соусу хотите, сэр?
- Вустерский? Давайте. Это единственное место в Лондоне, где подают
рассыпчатый картофель. Официант, три рюмки портвейна. Поскорей!
Через четверть часа они вернулись в суд.
- Подождите здесь, в вестибюле, - сказал Сомс. - Я пройду наверх и
узнаю.
В этом гулком зале, где человек казался таким ничтожным пигмеем. Флер
и Майкл сначала стояли молча. Потом он заговорил:
- Конечно, она не могла знать, что Фоскиссон не стал бы останавли-
ваться на этом пункте. Но она должна была ждать такого вопроса. Соврала
бы им в лицо - и дело с концом! Мне стало ее жаль.
- Ты, Майкл, готов пожалеть блоху, которая тебя укусила. Но почему
нам этого не простят?
- Видишь ли, положение ее почти трагическое, а в обществе с этим счи-
таются. И не забудь об ее помолвке!
- Ну, помолвка будет разорвана.
- Совершенно верно! И симпатии общества будут на ее стороне. А если
не будет разорвана, так на его. Во всяком случае, не на нашей. И, знаешь
ли, ведь она, в сущности, защищала то, во что мы все теперь верим.
- Не говори за других.
- Но мы же говорим, что все свободны?
- Да, но разве мы делаем то, что говорим?
- Нет, - сказал Майкл.
В эту минуту вернулся Сомс.
- Ну что, сэр?
- Как я и предполагал, Булфри пошел на мировую.
Это моральная победа.
- О, неужели моральная, сэр?
- Но издержки большие, - сказал Сомс, глядя на Флер. - Твоя мать
очень недовольна - у нее нет чувства меры. Ловко Фоскиссон вывел из себя
эту женщину.
- Он и сам вышел из себя. По-моему, это говорит в его пользу.
- Ну, - сказал Сомс, - все кончено. Автомобиль забрала твоя мать. По-
едем в такси.
Они ехали на Саут-сквер по тем же улицам, что утром, и так же молча-
ли.
Немного позже, направляясь в палату, Майкл читал назидательные заго-
ловки на рекламах газетных объединений.
"Великосветский процесс о дифамации".
"Внучка маркиза и адвокат".
"Сенсационные показания".
"Современные нравы!"
"Все кончено", так ли? А огласка? По мнению Майкла, все только начи-
налось. Нравственность! Что это такое, у кого она есть и что с ней дела-
ют? Как он сам ответил бы на эти вопросы? Кто может в наше время на них
ответить? Не он, не Флер! Они оказались на стороне инквизиции, и какое
теперь их положение? Ложное, даже гнусное! Он вошел в палату. Но при
всем желании он не мог сосредоточиться на качестве продуктов питания и
снова вышел. Почему-то его потянуло к отцу, и он быстро зашагал на Уайт-
холл. Заглянул в "Клуб шутников", в "Аэроплан" и, наконец, в "Партене-
ум". В одной из тихих комнат клуба сэр Лоренс читал жизнеописание лорда
Пальмерстона. Он оторвался от книги и посмотрел на сына.
- А, Майкл! Обижают они старого Пэма. Без затей был человек, работал
как негр Но здесь разговаривать неудобно, - он указал на одного из чле-
нов клуба, который, казалось, еще бодрствовал. - Не хочешь ли пройтись,
а то как бы с ним удара не было. Книги здесь для отвода глаз, на самом
деле это дортуар.
Они отправились в Грин-парк, и дорогой Майкл рассказал о событиях
этого утра.
- Фоскиссон? - повторил сэр Лоренс. - Я его помню; славный был
мальчишка, когда я кончал школу. Правота по долгу службы плохо влияет на
характер: адвокаты, священники, полисмены - все от этого страдают.
Судьи, епископы, инспекторы полиции - те лучше, они страдали так долго,
что уже привыкли к этому.
- Зал был битком набит, и газеты стараются мрачно сказал Майкл.
- Ну конечно, - и сэр Лоренс указал на водоем. - Эти птицы напоминают
мне Китай, - сказал он. - Кстати, я вчера видел в "Аэроплане" твоего
друга Дезерта. Он стал интереснее с тех пор, как променял поэзию на Вос-
ток. Всем нужно менять профессии. Я-то уж стар, но, откажись я вовремя
от положения баронета, из меня вышел бы недурной акробат.
- А нам, членам палаты, что бы вы посоветовали? - улыбнулся Майкл.
- Профессию почтальона, мой милый. Совсем не плохо.
Известное положение в обществе, большие сумки, собаки лают, никакой
инициативы и разговоры на каждом пороге. Кстати, ты виделся с Дезертом?
- Я его видел.
Сэр Лоренс сощурился.
- Роковое не повторяется, - сказал он.
Майкл покраснел; он не думал, что его отец так наблюдателен. Сэр Ло-
ренс помахал тростью.
- Твой Боддик уговорил кур нестись, - сказал он. - Поставляет нам от-
личные яйца.
Майкл оценил его такт. Но этот неожиданный, мимолетный намек на ста-
рый семейный кризис пробудил в нем опасение, которое долго сонной змеей
пряталось в нем, - опасение, что назревает новый кризис, что он уж близ-
ко.
- Зайдите выпить чаю, сэр? У Кита сегодня утром болел животик. Как
раскупается ваша последняя книга? Дэнби хорошо ее рекламирует?
- Нет, - сказал сэр Лоренс, - он молодец! Сделал все, чтобы ее заре-
зать.
- Я рад, что с ним покончил, - сказал Майкл. - Не дадите ли вы совет,
сэр, как нам держать себя теперь, когда процесс кончился?
Сэр Лоренс смотрел на птицу с длинным красным клювом.
